Юрий Корчевский - Пилот штрафной эскадрильи Страница 29

— И помогло?

— Как видишь – живой пока.

— Тогда нечего здесь мерзнуть. Ага. В деревню поехали.

— Так за мной приехать должны – искать меня будут.

— До деревни, коли твои спасители на машине, они еще доберутся, а сюда – ни в жисть.

— Тогда едем.

Михаил бросил в сани ранец с парашютом и запрыгнул сам.

— Но, милая! — Дедок причмокнул губами, и послушная кобылка неспешно потянула сани.

— Как звать-то тебя, сталинский сокол?

— Сергеем.

— Ишь ты, как внука моего. Тоже где-то воюет. Отец-то его, сын мой, с финской без ноги вернулся, сейчас в колхозе председательствует. Мужиков-то не осталось – одни бабы с дитенками да старики вот вроде меня.

Похоже, дед хотел выговориться: ответов он и не ждал.

— Ранняя и холодная зима ноне. Ох и не любят немцы такую погоду! Прямо страсть! Я еще в Первую мировую с ними воевал, знаю ихнего брата.

Дед немного помолчал.

— Как думаешь – тебе ведь сверху виднее – удержим Москву, не сдадим супостату?

— Удержим, — уверенно ответил Михаил. — Подожди, дедушка, еще немного – месяц, два – и сам услышишь по радио радостные новости: сибирские свежие дивизии подойдут, вот тогда непременно побьем немца.

— Хорошо бы, — неуверенно вздохнул дед.

Через полчаса они въехали в деревню. Дед остановил лошадь у избы.

— Ну, Сергей, проходи! Настена, принимай гостя!

Дед распахнул дверь в избу. Михаил шагнул и тут же ударился головой о низкую притолоку.

— Ой! Летчик! Посмотрите, настоящий летчик!

Вокруг Михаила, потирающего ушибленную макушку, собрался весь люд: две женщины в возрасте, Настя, девушка лет двадцати, и семеро детишек – от совсем маленьких до подростков.

— Да вы проходите, садитесь.

Михаил уселся на лавку.

В избе было чисто и тепло. Потрескивали в печке дрова.

— Сейчас деда придет, ужинать будем.

Через четверть часа заявился дед, успевший распрячь лошадь и завести ее в сарай.

За окном начало смеркаться. Понятное дело: дни короткие, темнеет рано.

На стол поставили чугунок с вареной картошкой, квашеную капусту, на полотенце положили небольшую краюху черного хлеба.

Облепившие стол дети с жадностью стали есть.

Михаилу стало стыдно. Уселся за стол, как будто бы три дня не ел! Видно же: нужда в семье, и картошке рады! В авиаполку кормили неплохо – по крайней мере, летный состав.

— Спасибо, я вообще-то сыт, — он взял и съел одну картофелину, поскольку уж больно вкусно пахло.

Когда домочадцы съели все подчистую – даже крошки хлеба со столешницы собрали, — дед водрузил на стол бутыль мутного самогона.

— Давай, сокол, за победу! Вот, вишь, Бог послал тебя. А то одни бабы да ребятенки в избе – и выпить не с кем, — вдруг неожиданно пожаловался дед.

— За победу можно.

Дед разлил по стаканам самогон, а из закуски – ничего.

Они чокнулись, выпили. Горло обожгло. У Михаила перехватило дыхание. Ох и крепок самогон, градусов семьдесят, если не более. Михаил и водку-то стаканами не пил, а если употреблял рюмочку-другую, то под хорошую закуску. А тут стакан, а вместо закуски – только рукав занюхать и остается.

Он все же пересилил себя, перевел дух, но предательские слезы выступили. По телу стало разливаться тепло, но в горле продолжал стойко ощущаться вкус сивухи.

— Давай еще по одной, чтобы Гитлер быстрее сдох, да за здоровье товарища Сталина! — предложил дед.

— Можно, только по полному стакану не наливай, — согласился Михаил.

— Тю-у! — изумился дед. — Ты что, не мужик?

— Мужик. Только мне летать завтра, а самогон у тебя хороший – убойный прямо.

— Ага! Понравился самогон-то? У меня в деревне он – самый лучший, первач! Подожжешь – синим пламенем горит. Хочешь, покажу?

— Остановись, дедко! Я только что из горящего истребителя, на огонь смотреть не могу!

— Ох, прости дурака старого! Ну, за товарища Сталина!

Дед встал по стойке «смирно». Пришлось встать и Михаилу. В полководческий гений генералиссимуса он не верил, однако и почета вождю не выказать нельзя. Дедушка с виду-то прост, а ну как в НКВД доложит, что сталинский сокол тост за товарища Сталина не поддержал? Воюющая с тайными и явными врагами страна была запугана террором, оболванена пропагандой. Люди боялись делиться сокровенным даже с друзьями. Доносчиком мог оказаться любой – друг, коллега, нельзя было исключить даже жену.

Но, несмотря ни на что, по большому счету люди сейчас воевали не за гений Сталина – за Родину свою и жизнь клали на алтарь победы за детей, за семью, за малую родину.

Они посидели с часок. Дед все расспрашивал о положении на фронтах, потому как радиорупор был в правлении колхоза «Красный луч», в соседней деревне.

За окном зашумел мотор. В дверь постучали:

— Эй, есть кто живой?

— Наши все дома. Чего надо?

— Летчика не видали?

— А как же! Здесь он, сталинский сокол.

В избу вошел боец из БАО:

— Здравия желаю, товарищ пилот! Мы за вами. Товарищ лейтенант Остапенко доложил, что где-то в этом районе вас искать надо.

Боец покосился на початую четверть самогона на столе. Дед перехватил его взгляд, щедро плеснул в стакан, протянул:

— Хлебни, служивый. Сам лямку тянул, знаю, что это такое.

Боец опасливо покосился на Михаила – тот деликатно отвернулся. Боец понял его правильно, несколькими глотками осушил стакан, крякнул, занюхал рукавом.

— Спасибо, отец! Хорош самогон, до самого нутра пробирает.

Михаил пожал деду руку и поблагодарил за приют.

— Бейте, сынки, супостата! Ничего не пожалеем, лишь бы фашиста одолеть.

Полуторка, подслеповато подсвечивая одной фарой, тряслась на колдобинах, пробуксовывала, подвывала слабым мотором, но ползла.

Михаил прибыл в полк после полуночи. У штаба его встречали Илья и Тимофей. Они обнялись.

— Спасибо, Сергей. Я ведь видел все – как ты «мессера» с хвоста моего снял, как на таран пошел. Я комэску докладную написал. Он обещал о представлении перед комполка ходатайствовать.

— Главное – жив! — вмешался Тимофей. — Не за цацки воюет. Э, да от вас обоих попахивает.

— Дед меня в деревне самогоном угостил, — смешался Михаил.

— Да и я принял на грудь. Сегодня пятерых наших сбили, а вернулся ты один, — сказал Илья. — А в полку самолетов осталось раз-два – и обчелся. В первой эскадрилье – два, во второй – в нашей – два, и в третьей – один, комэска. Ладно, чего стоим на морозе? Есть хочешь?

— Не откажусь.

— Пошли. Я попросил в столовой, чтобы на тебя оставили.

Илья взял Михаила под локоть и увлек в столовую. Там он сел напротив и смотрел, как Михаил с аппетитом ест.

— Ты рубай, я уже наелся. Чую я, скоро нас на переформирование отправят. Самолетов почти не осталось, летчиков – тоже.

Действительность оказалась хуже. Оставшиеся самолеты и летчиков передали в другой полк, а безлошадных летчиков и техсостав – отправили в ЗАП, в Москву. Так Михаил расстался с Остапенко.

Долго добирались до Москвы. Самолетом минут сорок всего лететь, а на машинах ехали чуть ли не двое суток.

Войска Гудериана не дошли до Тулы – столицы оружейников – всего четыре километра. Встретив ожесточенное сопротивление и понеся тяжелые потери, немцы перегруппировались и изменили направление удара на Каширу. Колонне авиаполка чудом удалось проскочить по шоссе.

Москва встретила их неприветливо. Летчиков сразу же отправили в Горьковскую область, на станцию Ситка, во 2-й ЗАП. Дороги в том направлении посвободнее оказались, но и туда добирались больше суток. А мороз крепенький, кузова грузовиков открытые – ветерком продувало до самых костей. Летчикам в меховых комбинезонах – еще ничего, а техсоставу в куцых шинелишках да телогрейках совсем плохо приходилось. Но все плохое, как, впрочем, и хорошее, когда-нибудь заканчивается.

По прибытии старший сопровождающий построил остатки полка.

Не утерпел Михаил – вытянув шею вперед, он оглядел строй. Жалкое зрелище представлял полк. Летчиков всего восемь, механиков, оружейников, техников, прибористов – десятка четыре. Фактически – эскадрилья, а не полк.

Перед строем вышел комиссар полка, незнакомый майор. Он шагнул вперед, приложил руку к шапке, приветствуя личный состав:

— Я – майор Семенов, командир второго запасного авиаполка. Отныне вы все – переменный состав, обучение – два месяца. После переподготовки, по мере укомплектования экипажей летным и техническим составом, а также самолетами, формируется полк. А дальше – по приказу штаба ВВС. Вопросы?

— На какие самолеты переучиваться будем? 

— На ЛаГГ-3.

По шеренгам пронесся вздох разочарования. ЛаГГ-3 был еще довоенным высотным истребителем, а война показала, что воздушные бои шли на высоте две-три тысячи метров, иногда – четыре. На этих высотах ЛаГГ-3 значительно уступал более маневренному Ме-109, потому использовался в основном в частях ПВО, и больше как ночной перехватчик. Прямо сказать, неважный был самолет. В первую очередь – из-за слабого, ненадежного мотора и большого веса.