Светослов - Мистерия силы. Трилогия Страница 29

Ведамира смотрела куда-то в пространство.

Светослов спросил:

— И что в ней было жуткого?

— Он превращался в птицу — огромную и мрачную… Так я поняла; хоть видела лишь то, как птица та вдруг превратилась в Яросвета.

— Ну и дела, — вздохнул Ведун. — Пожалуй, нам придётся потрудиться… и окончательно усвоить все пути.

Ведамира напряжённо посмотрела на супруга.

В это время из дома выбежал Мирослав. Он подбежал к родителям и рядышком присел.

— Доброе утро, мама и папа, — сказал Мирослав и задумался.

— Доброе утро, сынок. А где же Родосвет? — спросила Ведамира.

— Он выйдет сейчас. Только сон свой досмотрит, — ответил Мирослав. — Сегодня как-то рано вы проснулись.

Он посмотрел на маму, потом на отца и снова задумался.

— Да, Мирослав, бывает, что не спится… И рано дух взывает к бодрости и новым размышленьям, — ответил отец, глядя на сына. Он что-то в нём заметил новое и спросил: — А ты чего такой задумчивый с утра?

— Да я, папа, думаю вот о чём: а может ли человек превращаться в кого-то? Ну, в животное какое-нибудь, или в птицу?

Светослов слегка растерялся, но тут же ответил:

— Конечно, может. Человек может превращаться и в животное, и в птицу, но только в том случае, если это очень нужно, если это действительно необходимо. К тому же — дети не должны себя ввергать в такие сложные метаморфозы, как превращения. Нам всем дана такая сила, но пользоваться ею нужно очень осторожно и лишь в критических, безвыходных ситуациях. Ну, к примеру, если нужно спасти кого-то срочно или самому преодолеть рубеж неодолимый. Я, например, умею в орла превращаться… А мама… — Светослов хитро и влюблённо взглянул на супругу; она улыбнулась в ответ и вздохнула. И Светослов, улыбнувшись, продолжил: — А мама лебёдушкой может бывать.

Изумлённый Мирослав с открытым ртом смотрел то на отца, то на мать. Затем он открыто улыбнулся и вымолвил:

— Ух ты… Вот это да…

А Светослов спросил, продолжив тему:

— Но почему тебя вдруг это взволновало?

— Я, папа, просто видел, как превращалась птица в человека, — ответил Мирослав.

— Где видел?

— В сновидении…

Светослов погладил сына по голове и успокоил:

— Мы в сновидениях довольно часто видим что-то необычное, но всё это является сокрытой частью живой картины мира — той, что нам дана для постижения всего живого изнутри. Я, например, когда-то в детстве вдруг во сне заговорил с деревьями, услышав голос их внезапно; а потом, в реальности живой, действительно стал слышать их дивный тайный голос, как озвученные мысли, и так же стал им говорить свои слова — я с ними стал общаться наяву. И в этом состоит общение живое наше со всей природой. И нет такого, чего мы не могли бы воспринять, мы все — в гармонии, и наша мысль живая лететь способна в любые уголки Вселенной и так же точно принимать любые мысли или знаки. Мы чувствуем всё, чем наполнена жизнь. Нам Богом дана эта сила великая — чувства. И так же творим мы согласно мечте, что в сердце таится и знает, когда ей запеть.

Светослов закончил говорить и посмотрел на сына, затем — куда-то вдаль.

Мирослав ответил:

— Здорово… Спасибо, папа; ты меня так сильно вдохновил, что я готов дарить все чувства новым образам, которые рождаются во мне…

— Вот и славно, — ответил Светослов.

Ведамира, всё это время наблюдавшая за сыном, произнесла, с любовью глядя на него:

— Мирославушка, всё у тебя впереди; ты будешь дарить своё счастье Земле и людям. Великая сила в тебе озаряет все мысли и чувства. Но спешка тебе ни к чему, всему — свой черёд, наполняйся пока нашим счастьем, энергией вечной любви.

Тут из дома выбежал Родосвет. Он подбежал к своим родным и радостно воскликнул:

— Радостных дум всем!

Ведамира обняла Родосвета и предложила всем:

— Пойдёмте по саду — подарим ему наши чувства!

И они все направились в глубины родного сада…

…Благодатен и свеж был ветер, дующий со Средиземного моря, он обдавал живительной прохладой раскалённые улицы с их монументальными сооружениями, возвышавшимися в духе времени переломной эпохи с её новыми атрибутами, основанными на возвеличивании архитектуры и всего внешнего, что может казаться неприступным и важным. В одном из таких монументальных сооружений с победоносным фасадом и куполообразным верхом, в шикарной зале с атласными занавесями и широкой террасой находился человек с усталым одутловатым лицом. Одет он был в атласную накидку, ноги его были в резных сандалиях. Звали этого человека Хазир. Он нервно прохаживался по зале, что-то напряжённо обдумывая, а когда поток ветра со Средиземноморья врывался в его покои, он усаживался в своё удобное массивное кресло с высокой спинкой и прикрывал глаза в блаженном успокоении. Рядом с ним стоял палисандровый столик с изогнутыми ножками, на котором громоздилась объёмная ваза с виноградом и фруктами, а рядом высился отделанный резным орнаментом кувшин с вытянутым горлышком. Тут же стояла высокая чаша, наполовину наполненная вином, и скрученный свиток папируса. Наконец раздумья Хазира прервались — в зале появился человек в лёгкой короткой одежде. Он встал напротив Хазира и громко произнёс:

— Мой господин Хазир, гонец Клавдий прибыл.

— Вели войти, — тут же ответил Хазир, вставая.

Слуга вышел, и в зале появился тот самый Клавдий, что был в гостях у Ведов. Одет он был так же, как прежде. Держался спокойно и непринуждённо. И лишь в глазах его затаилась тревога, граничившая с какой-то безутешной печалью, в глубинах которой всё внешнее и вычурное становилось пустым и ничтожным.

Клавдий приблизился к Хазиру и произнёс:

— Мой господин Хазир, я прибыл и готов говорить.

Хазир обошёл стоявшего на месте Клавдия, как будто проверяя его со всех сторон, затем остановился напротив него и спросил:

— Я рад тебя видеть, Клавдий. Итак, я слушаю тебя. Как там поживают Славянорусы? Прознал, что там к чему и почём?

Клавдий прокашлялся в лёгком волнении и произнёс:

— Они себя Ведруссами называют… или просто — Ведами.

— Вот как? — Хазир усмехнулся. — Ну-ну… Ведруссы, значит… Веды… Ну, и дальше? Тонкости у них ты подметил какие-нибудь, характерные особенности, уклады?

Клавдий ещё раз прокашлялся и начал излагать:

— Ну, во-первых — они все как-то странно говорят, как будто бы стихами, но лишь без рифмы. Потом — они никого никогда не обвиняют ни в чём, даже если человек действительно заслуживает порицания. Вообще-то, они, конечно, странный народ; создаётся впечатление, что все они живут в каком-то своём, обособленном мире, не желая ничего менять и узнавать. Многое для меня оказалось весьма неожиданным и даже шокирующим… Они, например, запускают в небо своих больших ручных птиц и иногда — с детьми в когтях. Ещё они умеют мгновенно поднимать любую тяжесть, при этом даже не прикасаясь к ней. Я видел это сам. И песнопеньем хоровым выводят в воздухе какие-то светящиеся волшебные фигуры… Непостижимо.

И, похоже, что звери с ними дружат… Потому что… они держат в своих садах медведей.

— О, варвары! Отродье колдовское! — воскликнул Хазир, застыв на месте.

Он вперил взгляд в Клавдия, болезненно усмехнулся, словно сочувствуя ему в его нелёгком путешествии, а затем вдруг прошёл к своему креслу и сел в него. Он устало вытер лоб и произнёс:

— Какая жара… Это просто невыносимо… Да, ведруссы… Веды… Вот дикари… На них управу нам найти не так-то просто будет.

— Да, это очень сильные люди, — вставил Клавдий, но тут же осёкся и потупил взор, поскольку Хазир вдруг стукнул ладонью по столику.

— Об этом я ещё не спрашивал! — выкрикнул Хазир. Он тут же успокоился и добавил: — Ладно; бываю горяч я… Это нервы… Да… Ну и что мы предпримем? Какие стратегии могут оказаться действенными? Как ты думаешь, Клавдий?

Он посмотрел на гонца своим усталым, пронизывающим взглядом, в котором не было ни малейшей догадки о силе тех людей, на которых он собрался найти «управу». Зато гонец Клавдий уже знал этих людей, и ему было очень сложно всё объяснить Хазиру, сидевшему сейчас перед ним и не подозревавшему о той реальности, что сокрыта от многих до времени.

— Пока не знаю. Надо думать, — скованно ответил Клавдий.

Хазир взял виноградину и положил её в рот. Он вдруг взглянул на виноградную гроздь и обратился к Клавдию:

— Вот, Клавдий, к примеру — виноград… Его лишь давят, а потом… Ты догоняешь мысль мою, Клавдий?

— Не совсем, — растерялся Клавдий.

— Вино! — воскликнул Хазир, точно сделал открытие. — Споить всех Ведов постепенно…

— Так они же, кроме кваса, ничего не пьют… Ну, разве что ещё настой из трав да напиток медовый…

Клавдий уныло смотрел на Хазира, не понимая, что он ещё может объяснить ему.

Хазир нахмурился и задумался. Затем вдруг встал и вышел к центру залы, его глаза опять горели каким-то тайным торжеством. Он опять обошёл Клавдия и, посмотрев ему в глаза, с каким-то одержимым трепетом вполголоса изрёк: