Валерий Елманов - Красные курганы Страница 29

– Да я, княже… – встрепенулся Пимен.

– Ладно-ладно. Сам вижу, что понял. – Лицо князя посерьезнело, но почти тут же вновь осветилось мечтательной улыбкой. Легкой такой, будто ветерок летний.

– Ты даже не представляешь, с какой радостью я бы тебя подменил, хотя бы на месячишко-другой, – произнес он мечтательно. – Это ж так здорово. Идешь себе, с людьми говоришь о том о сем. Лепота, да и только. А тут… – Он тоскливо оглянулся на свой стол, заваленный бумагами.

– Взглянуть бы, – шепотом протянул Пимен.

– Ничего хорошего, – хмыкнул Константин. – А интересного – тем паче. Да вон, сам смотри, если поймешь.

Он ухватил первый попавшийся лист и протянул его своему летописцу. Буквицы на листе, выведенные рукой Константина, были натыканы густо-густо, к тому ж многих не хватало.

«А ведь с ошибками пишет князь, – мысленно отметил Пимен. – Вон там и там ять[69] надобно было поставить, а у него… Да и тут тоже не ферту место, а фите.[70] И ер[71] почти нигде не стоит. Неужто он грамотой так плохо владеет?» – мелькнуло страшное подозрение, но князь тут же его развеял:

– Это я просто тороплюсь сильно при письме, вот и… – Он не договорил, но Пимену и без того стало понятно и вновь… немножко стыдно.

«Но хоть вслух не ляпнул», – успокоил он себя.

Читать и впрямь было неинтересно: «Сукно ипьское у нас по три гривны за штуку, но проще его же сменять у половцев на войлок. Тогда обойдется вдвое, если не втрое дешевле. То же самое с мехами – при самостоятельной торговле доход возрастает многократно. Значит, следует…»

Дочитывать Пимен не стал – скучно.

– А ты и впрямь думал, что у князя всего и хлопот, что меч из ножен достать и с верной дружиной лютого ворога сечь? – поинтересовался Константин, с улыбкой глядя на разочарованное лицо юного монашка. – Той же дружине гривенок ой как много надобно, да и ратников пеших удоволить надлежит, а их у меня ныне и сам видишь сколько. Где мне серебро взять? Со смерда три шкуры драть нещадно?

– Не надо, – жалобно пискнул Пимен и вновь осекся.

– Сам не хочу, – очень серьезно ответил князь. – Тогда что-то иное измысливать надо. Так что о торговом деле забывать не след. Любое дело серебром подпитывать приходится, даже самое малое, а иначе никак. Вот тебя, например, в путь-дорогу отправляю – тоже гривенок дать надобно.

– Да мне-то ни к чему, – засмущался парень, стеснительно теребя свою рясу. – Пару хлебцев захвачу с поварни да в путь, а там… – Он беззаботно махнул рукой. – Уж как-нибудь накормят. Русь не без добрых людей, с голоду не помру. И в монастырях опять же то и дело буду останавливаться.

– А ты что же, лошадей голодом морить станешь? – строго спросил князь. – С собой-то больше одного-двух мешков овса не увезешь. А раскуются ежели, тогда как?

– Так я что же, верхом?..

– Зачем верхом? В возке покатишь, как положено.

– Пешком сподручнее, – вздохнул монашек.

Что и говорить, катить в возке намного приятнее, но как-то стыдно причинять князю столько неудобств. К тому же с лошадьми и впрямь без гривен не обойтись. Он-то, Пимен, и поголодать денек-другой может, чай, привычный. Всяко в его сиротской жизни бывало, а вот животина того не понимает. Имея ее, и впрямь без гривны не обойтись, а то и двух. Эхма, разор-то какой князю выходит.

Он виновато поглядел на Константина и робко предложил:

– А может, ну ее, поездку эту. Вон какие убытки выходят.

– Окупятся, – поучительно заметил князь. – Хорошие люди всегда все окупают, ты уж мне поверь. Так что тут скупиться нельзя, потом себе дороже выйдет. – И распорядился властно: – Подойдешь к Зворыке и скажешь, чтоб он тебе десяток гривен выделил. Хватит тебе десяти-то? Или мало?

– Сколько?! – вырвалось у монашка.

– А ты как думал? До весенней распутицы не успеешь, придется сани на телегу менять. Думаешь, за так сумеешь? Да и самому пить-есть надо. Не христарадничать же. Тебе такое и по чину не положено. Ты же не монах бродячий, понимать должен.

– А кто? – вновь вырвалось у Пимена, прежде чем он сообразил закрыть рот.

– Княжий летописец, – строго ответил Константин, а потом сказал и вовсе что-то мудреное: – А еще исполняющий обязанности начальника церковного отдела кадров.

Про исполняющего парень еще понял, про церковь и начальника – тоже, хотя над кем – не ясно, а вот про остальное…

– Забудь, – вновь засмеялся Константин, глядя на Пимена, превратившегося в живое олицетворение вопроса. – Должность твоя тайная, а потому тебе ее растолковывать все равно никому не придется. Просто пока мне в этом деле больше положиться не на кого. А ты не подведешь.

Пимен и впрямь не подвел. Чего это стоило, знал только он сам. Особенно тяжко было поначалу. Княжеская грамота, в которой строго-настрого наказывалось, чтоб ему всякий оказывал помощь в дороге, была, конечно, как нельзя кстати и не раз выручала монашка. Но это в пути.

В разговорах же пришлось трудненько. Потом, конечно, Пимен малость пообвыкся, полегчало, а по первости – хоть плачь. Молчали монахи, отмахиваясь от отрока, будто от надоедливой мухи. Да и со смердами тоже семь потов прольешь, пока на задушевный разговор вытянешь.

В первом монастыре Пимен проторчал больше десяти дней, пока до конца не уяснил, что к чему. Дольше все покатило быстрее и быстрее. Но до распутицы – и тут князь как в воду глядел – монашек все равно не успел управиться с поручением. И то хорошо, что удалось добраться до Владимира. Там монастырей что близ города, что в нем самом – видимо-невидимо. Пока один навестил, пока другой – глядишь, и распутица прошла, дорога подсохла.

Так что воротился он к князю посреди лета. На мелко исписанных листах монах поставил жирные точки напротив трех имен. И непонятно никому, даже если кто любопытный заглянет невзначай, и Пимену память хорошая. Словом, листы протягивал с гордостью и похвалу от князя принимал, лишь немного покраснев. Да и то больше от удовольствия, чем от смущения.

Но особенно ему по душе пришлось, когда Константин, внимательно выслушав Пимена, поинтересовался как бы невзначай:

– А ты сам кого бы предложил?

Летописец солидно кашлянул, прочищая горло, приосанился, распрямил плечи от гордости – не каждый день с ним великий князь совет держит, да еще келейный, один на один, и приступил:

– Все трое достойны. Одначе мыслю я, что более всех для избрания подходит игумен Владимирского монастыря во имя святых Космы и Дамиана.

– Обоснуй, – предложил Константин.

– Игумен Суздальского, что на Сполье, всем хорош, но уж больно он хозяйственный.

– Так это же правильно, – пожал плечами князь.

– Ежели в меру, – вздохнул Пимен. – Сказано в книге Исуса, сына Сирахова: «Ни на кого не налагай лишнего». А он же, – монашек сокрушенно вздохнул, – резу он дерет, княже, нещадную с тех, кто к нему с протянутой рукой идет.

– И большая реза? – поинтересовался князь.

– По два десятка кун на гривну.[72] Но знаниями умудрен обильно, – заторопился Пимен.

– А второй? – уточнил Константин. – Тот, что из монастыря под Боголюбовом. Он чем плох?

– Всем он хорош, княже. В одном лишь отличка имеется. Тот монастырь был изрядно одарен еще князем Андреем Боголюбским. Да и князь Всеволод Юрьич тоже не скупился. Добрую дюжину селищ ты от этого монастыря отъял. На словах настоятель Иоаким не перечит, а что он там себе на уме мыслит, один вседержитель ведает.

«И Любим», – подумал Константин, решив в другой раз непременно отправить их вдвоем. Все-таки слишком солидна должность епископа в церковной иерархии, чтобы позволить себе роскошь ошибиться. Это если на светскую перевести, никак не ниже тысяцкого получается, а то и выше.

– А вот отец Иоанн из захудалого монастыря, – продолжал Пимен. – Не принято было у Владимирских князей оную обитель одаривать.

– Действительно, – засмеялся Константин. – Посвящен бессребреникам, а им угодья и селища ни к чему. Уж больно не сходится одно с другим.

– Вот-вот, – подтвердил монашек. – Потому он и в сердце на тебя темных помыслов держать не может – не за что. Шли туда люди простые. Он и сам угодил в эту обитель еще малолетним сиротой, но оказался в грамоте вельми разумен. Потом его над всеми переписчиками поставили. С их трудов, почитай, весь монастырь кормился, да и ныне кормится.

– И как он ими повелевал?

– Как потом и всей обителью, с разумной строгостью, но без злобствования. И помощников себе славных подобрал. Я чаю, и без него ныне монастырь сей не пропадет, от глада не возопит.

– Помощников – это прекрасно. Как раз такой нам и нужен. – Князь довольно кивнул и заметил, улыбнувшись: – Хорошо, что мысли у нас с тобой сходятся. Лишняя порука, что человек должен оказаться хорошим.

Тут уж отрок и вовсе чуть ли не к небу воспарил от блаженства и от предвкушения того, что он нынче же вечером в своей летописи о самом себе напишет. Нет, имени он указывать не будет, разве что разок – и все же, и все же…