August Flieger - Чужой 1917 год Страница 29

Хотя, конечно, дареному коню в зубы не смотрят. А уж казенному и подавно…

Когда объявили, что мне выдадут коня, я пришел в некоторое недоумение пополам со смятением.

Зачем мне конь? Я и ездить-то толком не умею…

А потом, как обычно, накатило приобретенное воспоминание:

Во-первых, офицеры при долгих переходах едут верхом, а лошади выделяются из резерва, который также используется всеми гужевыми подразделениями полка, от роты разведки до обоза второй очереди.

Многие офицеры имеют своих личных коней. В случае если владелец не в состоянии содержать лошадь за свой счет, он может передать ее, так сказать, на баланс полка, и она тоже будет числиться в резерве.

Во время нашей стоянки в Штрасбурге, конный резерв был пополнен и коня я получил без промедления.

Во-вторых, я, оказывается, прекрасный наездник — все-таки казацкий воспитанник. Что подтвердилось, как только мне подвели оседланную лошадь. На автопилоте похлопал её по шее, проверил вальтрап и потник. Оценил, верно ли натянуты подпруги, сунув под них два пальца. Подогнал стремена.

По совету коновода, приведшего кобылу, угостил её морковкой. А пока лошадка с удовольствием ее хрумкала, осмотрел уздечку. Все пучком.

Однако, вот еду, как белый человек, только промок сильно.

Надо будет прикупить в лавке 'Общества' дождевик. Видел там намедни прекрасный английский 'тренчкот' из прорезиненного брезента. Мыслишка приобрести плащ промелькнула, но затерялась, по причине удивительно хорошей погоды, которая держалась почти весь май.

Теперь вот страдаю из-за собственной глупости.

Хотя, конечно солдатам еще хуже приходится.

Первые два батальона так размесили дорогу, что мои орлы с трудом выдирают сапоги из грязевой каши, в которую она превратилась.

Даже Сметанка иногда поскальзывается в этом месиве.

А артиллерии и обозам вообще несладко — им еще и пушки с зарядными ящиками и телеги из грязи вытаскивать приходится.

Идем уже второй час, и они уже заметно от нас отстали.

Местность здесь вообще болотистая, так что общая скорость движения снизилась весьма заметно.

Нам теперь, дай Бог, затемно до Госслерсхаузена дойти.

Когда мы, под непрекращающимся дождем, наконец-то дотащились до пункта назначения, уже темнело.

В сумерках было не разобрать, то ли это очень маленький город, то ли большая деревня… Кирха, дома, хозяйственные постройки.

Куда теперь?

Полк распределили по квартирам таким образом: первый батальон занял окрестности железнодорожной станции склад и пакгауз, второй — северную часть, а наш третий батальон разместился в южном конце Госслерсхаузена у сенных сараев.

Едва дойдя до места, гренадеры просто попадали на землю от усталости.

На полдороге полк делал привал у небольшого озера, так как люди были вымотаны до предела. А сам путь от Штрасбурга занял у нас больше восьми часов…

Чертова погода…

Поесть бы… Я на привале успел перехватить только чаю с сухарями, а по дороге спасался леденцами.

С трудом я сполз с седла и потрепал Сметанку по крупу.

— Спасибо тебе, милая… — Кобыла стояла с опущенной головой, мне даже показалось, что ее шатало. — Устала бедная! — Лошадь фыркнула и прянула ушами. — На-ка тебе сахарку!

Бросив поводья подбежавшему Савке, я поинтересовался:

— Нашел, где ночевать?

— Вона, вашбродь, в том доме. Я уж и с хозяйкой сговорился!

— Как же ты с ней сговорился? Ты ведь по-немецки ни бельмеса?

— Дык, и без немецкого обошелся! И так и сяк потолковали, она рукой махнула и говорит мол 'комме хаус'. Я зашел. А хозяйка рукой на кровать да на лавку тычет: 'битте'. И в другую комнату ушла. Стало быть, располагаться разрешила.

— Молодец!

Подошел заляпанный грязью Лиходеев. Кузьма Акимыч выглядел неважно: осунулся, глаза запали, мокрые усы обвисли, как у запорожца.

— Обоз отстал, до сих пор не видать.

— Эге… — в обозе следовали обе наши ротные кухни. — Ну, пусть из пайка что-нибудь сварганят. А то кухонь можно и до утра дожидаться.

— Делать нечего, вашбродь! Распоряжусь…

— Ты сараи осмотрел? Годятся?

— А как же! Тепло, сухо, сена вдоволь. Эвона, мы тот беленый заняли. — Отозвался фельдфебель.

— Хорошо. Выставляй караулы, пусть ужинают, чем Бог послал и спать. И благодарю за службу!

— Рад стараться!

Доковыляв до указанного мне Савкой дома, я вошел.

Тепло, чисто, на столе горит толстая свеча… Мой ранец с притороченным к нему автоматом в чехле, стоит в ногах простой деревянной кровати.

Ординарец суетится у печи, сооружая ужин из сухого пайка.

— Пришли, вашбродь?

— Пришел, Савка… Приполз… — Я с трудом расстегнул намокшие ремни амуниции, снял и повесил все на спинку кровати. Стал снимать китель… — Чего ты там химичишь?

— Аюшки? Ну, дык, суп с крупою да с солониной варю. Картошки, моркошки да луку я ишшо в Штрасбурге припас. Не пропадем, вашбродь!

Чудо, а не парень! Чтоб я без него делал?

Наверное, лег бы спать голодным…

Развесив китель на веревке, натянутой у печки, я принялся стаскивать с себя сапоги…

Черт! Хрен снимешь! Вроде верхом ехал, а сапоги намокли.

Фух! Получилось.

Поставив обувь у кровати, я уселся за стол. К тому моменту, когда Савкино варево было готово, я уже откровенно клевал носом.

Поел, обжигаясь и не чувствуя вкуса и, отказавшись от чая, завалился на кровать…

Спать!!!

Дождь льет уже второй день подряд.

Мы с Генрихом увлеченно играем в шахматы в станционном буфете Госслерсхаузена, изредка поглядывая в окно на то, как первый батальон загружается в прибывший поутру поезд.

Поезд был самым, что ни на есть немецким — на вагонах красовались черные прусские орлы. Это было вполне естественно, все-таки у немцев колея другая — не будешь же перешивать полотно. Как нам пояснил прапорщик железнодорожных войск, командовавший конвоем и поездной бригадой, в Торне наши войска захватили значительное количество подвижного состава — противник просто не ожидал от нас столь стремительного продвижения. Теперь это здорово помогало в снабжении и переброске резервов.

Поезд представлял собой комбинированный пассажирско-грузовой состав: два вагона 2-го класса, десяток светло-серых вагонов 4-го класса, пять теплушек и шесть открытых грузовых платформ.

В самый раз перевезти батальон.

* * *

Кстати, шахматную доску мы позаимствовали у немца — начальника станции. Седой дядечка почтенного возраста, с видимым душевным сопротивлением, передал нам ее во временное пользование.

— Конем ходи! Конем! — Азартно подсказывал наблюдавший за нашей игрой прапорщик Остроумов. Этот румяный здоровяк был младшим офицером двенадцатой роты.

— Спокойно, Платоша! Всему свое время… — отмахнулся я.

— Но ты же упускаешь такую возможность!

— Платон, не вмешивайся! — просит сидящий с нами за одним столом адъютант батальона подпоручик Цветаев.

— Скажи-ка мне, Данила, как всезнающий оракул — куда мы путь держим?

— В Дойче-Эйлау. — Вчера по прибытии на станцию, полковника встречал штабс-капитан Тищенко из штаба дивизии, ответственный за нашу передислокацию. Он-то и разъяснил порядок и цель нашего передвижения. На многочисленные вопросы он ответил просто: что уже отправил отсюда 7-ой Самогитский гренадерский полк на Дойче-Эйлау.

— А какие новости с фронта?

— Хорошие новости таковы: Грауденц наконец-то взяли вчера вечером, после того как позапрошлой ночью охотники подорвали мост через Вислу, лишив немцев подкреплений. Ударная дивизия понесла огромные потери в предыдущих боях, потому и возилась несколько дней. Тищенко сказал, что поддержки у нее практически не было, так как гвардия ушла дальше — на Мариенвердер. К тому же немцы подтащили несколько батарей тяжелой артиллерии и стреляют через Вислу со своего берега.

— А плохие?

— Похоже, что наше наступление выдыхается. Обозы и подкрепления отстали. Кроме того, снабжение затруднено из-за необходимости перегружать грузы с наших поездов на немецкие с узкой колеей. В настоящий момент линия фронта проходит от Алленштайна через Остероде, далее по южному берегу озер за Дойче-Эйлау и далее вдоль железной дороги на Розенберг — это такой мелкий городишко. Дальше непонятно. В районе Ризенбурга немцы удрали без сопротивления, полностью открыв фланг наступления на Мариенвердер. А сама крепость пока держится, но это ненадолго.

10-я германская армия блокирована под Кенигсбергом. 8-я армия практически разгромлена отходит на линию Мариенбург-Бартенштайн где есть подготовленная линия обороны, а у нас нет сил, а главное возможности ее преследовать.

— А на черта они вцепились в Мариенвердер? Их же отрежут от основных сил?