Владимир Свержин - Сын погибели Страница 29

— Не верь, князь, василевсу, его золотом Тимирка осыпан, все словеса его — ложь и все дары его точатся ядом…

— Отравить, что ли, меня желают? — нахмурился Святослав. — Так ведь со мною вровень пили да ели.

— Матраха западней для тебя станет, не к добру люди василевса придут. Гибели твоей взыскует Комнин. Отправь гонца в Херсонес к архонту Григорию, а лучше сам туда ступай, когда хочешь врага злобного упредить.

— Ишь ты, — поразился Великий князь, — утром о том помыслю, утро вечера мудренее. Благодарствую, отче. Ступай, да помолись обо мне.

— Не премину, — ответил старец, глядя на без сил рухнувшего на перину Великого князя и незаметно пряча свиток в рукав. — Не премину…

Глава 11

Когда б не манера создавать себе проблемы, человечество до сих пор тупо любовалось бы оградой райского сада.

Анджело Майорано с размаху опустил секиру на узловатый ствол вяза, затем выдернул и ударил вновь, пытаясь хоть как-то выплеснуть клокотавшую ярость:

— Чертов святоша! Дьяволово копыто ему в глотку! Это из-за него, из-за него все неприятности! Еще вчера я был вельможей, а сегодня? Какие-то гнусные ублюдки хотят загнать меня, как оленя, и украсить моей головой стену! Ну, нет! Не выйдет!

Притихшие соратники, не один год ходившие с бароном и сражавшиеся под его командованием как на море, так и на суше, прекрасно знали, что в такие минуты от него лучше держаться подальше. Не терявший хладнокровия в бою пират, прозванный сарацинами Мултазим Иблис — «мытарь дьявола», — редко впадал в буйство, но горе было тому, кто оказывался под рукой в этот миг. Сейчас жертвой его гнева стал ни в чем не повинный вяз, раскинувший мощные ветви на склоне холма.

Спутникам Майорано показалось, что их предводитель вдруг остановил коня, посмотрел на дерево, помнившее еще легионы Цезаря, и с рычанием, схватившись за боевой топор, бросился в атаку. Никто и представить себе не мог, что в это мгновение Анджело Майорано воочию увидел раскачивающееся на ветвях собственное тело, а заодно и всех его лихих гвардейцев, подвешенных за шею.

— Ну, нет! Не бывать этому! Вот тебе! — самозабвенно кричал он. — Вот, получай! Это тебе за мой замок! Это — за часовню! Это — за шандал из чистого золота! Это — за философский камень! Это — за капитанство! Подлый Бенчи, все из-за тебя, паскудная свинья!

Он в изнеможении опустился в высокую, усеянную щепой траву у корней дерева.

— Что с вами, синьор Анджело? — наконец осмелился спросить простецкого вида детина, недавно выдававший себя за лесника.

Майорано сидел, прикрыв глаза, слушая, как литаврами на дромоне стучит его сердце, подавая сигнал гнать что есть мочи.

Лесник подошел чуть ближе, опасаясь, что его не слышат:

— Что с вами, синьор?

— Теобальд, — приоткрыл глаза барон, — кажется, мы здорово влипли.

— Я ходил под вашим знаменем семь лет, капитан. И всякий раз, когда мы здорово влипали, вы находили, как извернуться и уйти, да еще и с хорошей добычей.

Ди Гуеско смерил «лесника» долгим благодарным взглядом:

— Значит, так, — он поднялся, опираясь на секиру, — путей у нас немного, и каждый из них хорошо известен. Из Пармы наверняка уже выслали погоню, а заодно и гонцов к соседям. Уверен, они ждут, что мы отправимся или на юг — под крыло Его Святейшества, либо же через Пьемонт и Савойю во Францию. Если мы и впрямь сунемся туда — прощай голова! Но пока нас обложат, словно волка флажками, остается еще один путь — в Империю.

— Но туда просто так не пройти. Необходимо пробираться по горным тропам, где сложно отыскать укрытие — особенно, не зная местности. К тому же придется двигаться мимо Бергамо, а в городе обязательно поинтересуются, куда это направляется отряд папской гвардии. Да и… этот мертвец…

— К черту Папу, к черту его гвардию! И Бенчи — тоже к черту! Будь он трижды проклят, акулий выродок! Забудьте о том, что вы были на службе Его Святейшества. В Империи всегда найдется великое множество князей и герцогов, которые не жалуют Папу и рады будут принять на службу таких парней, как мы. Главное сейчас — оказаться по ту сторону границы.

— Но как? — вразнобой послышалось из застывшей в ожидании вожака колонны.

— Когда я был совсем мальчишкой, мои земляки, — улыбаясь воспоминаниям, начал Майорано, — решили раздобыть для себя мощи евангелиста Марка. Они направились в Александрию, где тот претерпел мученическую смерть, похитили его останки, а чтобы обойти мытарей-сарацин, поверх мощей святого нагрузили сала. Магометане погнушались досматривать сундук с мощами. И с тех пор, как все вы знаете, святой Марк является небесным покровителем Венеции. Теобальд, мне нужен гроб…

— Вы что же, намерены предать земле тело святого отца?

— В пекло святого отца! Обойдется без гроба. Не перебивай. Гроб нужен мне, а еще — гнилое мясо и дохлая кошка.

Толпа странников в серых от пыли плащах с надвинутыми на глаза капюшонами, опираясь на длинные посохи, с воем и стенаниями приблизилась к восьмиугольной каменной башне. Нижняя часть ее живо напоминала о могуществе императорского Рима, в то время как верхняя являлась непреложным доказательством мощи Священной Римской Империи германского народа. Посреди скорбной толпы медленно катила запряженная двуконь повозка с черным, недвусмысленного вида ящиком.

Начальник пограничной стражи и трое его людей заступили дорогу процессии, опасливо поглядывая на гроб.

— Кто такие?

Возница приподнял украшенный свинцовыми образками и морскими раковинами капюшон и уставился на стражника отсутствующим взглядом.

— Я спрашиваю, кто такие?! — повысил голос начальник стражи.

— Божьи люди, — со слезой проговорил возница.

— Откуда, куда?

— Из Святой Земли, из самого Иерусалима. Мы везем тело просветленного учителя нашего — преподобного отца Марка, скончавшегося от мучительной болезни в тех самых землях, где Спаситель принял смерть и воскрес к вящей славе Господней.

Страж границы недовольно поморщился, но, памятуя о долге и предписаниях, подошел вплотную к гробу.

— Снимите крышку!

— Быть может, вам, славный воин, не стоит глядеть на это? — всхлипнул Теобальд. — Эта болезнь… О, как это было ужасно! Он умирал, корчась, в течение двух недель, и ни слова жалобы не сорвалось с его уст, лишь благодарил Всевышнего, что претерпевает муки…

— Ну, полно! Открой крышку!

— Быть может, не стоит… Эта болезнь… Она может быть заразна… Это было так страшно — он весь был покрыт язвами, струпьями, кожа слезала с него клочьями…

Начальник стражи поглядел на возчика без прежнего энтузиазма:

— Хорошо, приоткрой гроб.

— Как скажете, господин, как скажете…

Теобальд отложил кнут и взялся за крышку.

— Куда вы везете его? — в спину ему спросил смотритель.

— В Санкт-Галлен. Мы хотели схоронить его там, в Святой Земле, но преподобный сказал, что, поскольку смерть его так ужасна, он не желает своим, с позволения сказать, гниющим трупом осквернять великую святыню христианского мира. — Возница приподнял крышку гроба, и из щели вырвался настолько зловонный смрад, что начальник стражи невольно отшатнулся, однако увидел сквозь нее лежащего человека в облачении, вернее, даже не человека, а гниющий остов, кишащий червями.

— Закрывай! Проваливайте немедленно! — крестясь, крикнул он.

— Благодарю тебя, храбрый воин, — едва сдерживая рыдания, пробормотал Теобальд, взбираясь на козлы. — Бог наградит тебя за доброту! Какая ужасная смерть для столь праведного человека, — вздохнул он.

Толпа со стоном и плачем двинулась вперед. Страж границы, качая головой, глядел, как сотрясаются плечи его недавнего собеседника и как удаляется по горной дороге скорбная повозка.

— Черт, черт, черт! — донеслось из гроба. — Проклятие! А ну сдвиньте крышку, иначе я и впрямь сдохну тут!

Заплаканный Теобальд перестал сотрясаться от беззвучного хохота и бросился выполнять приказ командира, но вдруг…

— Погодите, дон Анджело! Нас догоняют какие-то всадники.

— Этого еще не хватало, — ответили из гроба. — Кто такие?

— Не разберу. Похоже, имперцы. Впереди рыцарь, у него на котте двуглавый орел, но не такой, какой принят по ту сторону Альп.

— С дороги, с дороги! — раздался резкий окрик, по которому всякий, кто хоть раз слышал, мог опознать северянина. — Освободите путь герцогу Сантодоро!

— Зачем так, Брэнар, — возразил на звучном ромейском наречии первому голосу второй, как будто смутно знакомый Майорано.

— Эй, — знатный ромей подъехал ближе к катафалку, — судя по тому, как много вас и какой дальний путь вы проделали, тот, кто лежит в этом гробу, был весьма достойным человеком.

— О да, монсеньор, — начал Теобальд, — воистину, святой жизни. Немало чудес он сотворил в прежние годы.