В. Бирюк - Парикмахерия Страница 29

Знакомая рассказывает как хорошо, проще, легче жить на Западе. И завершает монолог фразой:

– Можно даже не красить губы. В России я себе такого не могла позволить.

В России люди видят друг друга. Кто как выглядит, во что одет. Это, наверное, следствие патриархальности, общинности, скученности. Если 10 человек живут на 20 квадратах — вырабатывается навык замечать друг друга:

– Ты чего валенки одел? Они у нас одни, мне тоже в сортир надобно.

И здесь, в «Святой Руси» — также. Люди видят друг друга. И видят — чужака. Он иначе говорит. Даже если без акцента — другими словами, другими фразами. Просто — о другом. Он иначе ходит. Тоже — ногами, по тем же дорогам. Но — иначе.

Эпизод, в котором Янки дрессирует своего короля Артура, даёт хотя бы частичное представление о проблеме. Так этот король — туземец, он хоть понимает о чём речь.

«Государь, ваша одежда и внешность в полном порядке и не вызывает подозрений, но между вашей одеждой и вашим поведением — бросающийся в глаза разлад. Вы держитесь слишком прямо, ваши взоры слишком надменны. Ваши заботы не горбят спины, не приучают клонить голову, не заставляют смотреть себе под ноги, не поселяют в сердце страх и сомнение, которые делают голову понурой, а поступь неуверенной. Низкорождённый человек вечно согбен под бременем горьких забот. И вам необходимо научиться этому; вы должны подделать клейма бедности, несчастья, унижения, обид, которые обесчеловечивают человека и превращают его в преданного покорного раба, радующего взор своего господина, — иначе младенцы отгадают, что вы ряженый, и наша затея рухнет в первой же хижине, куда мы зайдём».

Ни один попаданец не умеет изначально «подделать клейма бедности, несчастья, унижения, обид, которые обесчеловечивают человека и превращают его в преданного покорного раба».

Чужесть, странность, инакость попаданца бьёт по глазам. Даже «младенцы отгадают».

А дальше срабатывают стандартные реакции человеческого общества. Оденьте костюм арлекино, или наоборот — разденьтесь догола. И прокатитесь в метро. Попробуйте громко кричать или смеяться. Кто попытается заговорить с вами? Подойти поближе, установить контакт? Пьяные, психически нездоровые, агрессивные, обиженные… А вот нормальные люди попытаются отодвинуться, не замечать вас.

Так и с попаданцем. Он, как магнит, притягивает к себе психов, истериков, придурков, больных, ущемлённых, обиженных, изгнанных из своих семей и общин, отверженных, ущербных… Ненормальных. Больных физически, ибо социум отторгает их из-за уродства, травмы, болезни. Больных психически, ибо социум выбрасывает их из-за странности, неадекватности поведения. Больных социально, ибо социум изгоняет таких, следуя инстинкту социального самосохранения.

«За ним двигалось до десяти тысяч всякой сволочи» — это великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин о великом русском народном герое Емельяне Ивановиче Пугачёве. И — о русском народе, который следовал за своим героем. «Тысячи всякой сволочи»…

Но Пугачёв играл царя, Петра Третьего. Вокруг него были казаки — «государевы люди». Свой поход он мотивировал необходимостью «наказать худую жёнку». Для нормального человека того времени — всё нормально и понятно. И насчёт — «пойти по приказу государеву», и насчёт — «жёнку наказать». Всё в рамках вековых традиций и повседневного опыта. Русского. Исконно-посконного. Пушкин в «Пугачёве» специально отмечает, что все сословия империи приняли самозванца вполне благосклонно. «Депутат государственной думы» Падуров, каторжник — Хлопуша, предводитель степных разбойников — башкир Салават, православное священство, городские выборные… всем — нормально. И только дворянство, вырванное Петром Великим из тела русского народа, сменившее и внешность, и платье, и язык, и даже образ мыслей — сохраняло верность присяге и государыне.

Пугачёв — в рамках нормы. А попаданец…

– Ты кто?

– Это не объяснить.

– А зачем идёшь?

– Вы этого не поймёте.

И аналогично в другую сторону:

– Камо грядеши, унот?

– А? Чего? Эта… ну… А факеншит его знает!

Показатель «странности» всякого попаданца существенно выше пугачёвского. И, соответственно, к попаданцу приходят куда более странная «всякая сволочь». Калеки и увечные, болящие и страждущие, дураки и сущеглупые. Скандалисты и истерики, гомосексуалисты и лесбиянки, развратники и импотенты, убийцы и воры, еретики и блаженные, конокрады и поджигатели, неудачники всех мастей, неоцененные гении, брошенные жёны и проигравшиеся мужья, беглые холопы и разорившиеся господа, садисты, мазохисты и прочие извращенцы, просто лентяи, болтуны и тупицы… Ошмётки общества. Те, кто не может ужиться с окружающими, которые не смогли устроиться среди людей. Среди нормальных людей. Отбросы, отребье, отстой, сволочь… Мусор человечества. Чужие среди своих. И самый чужой — сам попаданец.

Подобное тянется к подобному. Имеем русское всенародное наблюдение:

«А к нашему берегу всё одно:То ли — палки, то ль — говно».

И мне предстоит во всём этом жить. Больше того, сделать из этого всего — команду. Собственную свиту. Из этой смеси взбесившегося дурдома, взалкавшей богадельни и банды на свободе. Никогда не прельщало место главврача. Или — директора по социальному призрению. «Начальник зоны особого режима»… ну, понятно.

Как и подавляющее число моих современников, я старался как-то избегать и городских дурачков, и городских бандитов. И вообще — «ненормальных». А здесь их будет непрерывно втягивать в «око урагана по имени Ванька». Это — моё окружение на всю мою вторую жизнь.

Ибо «странность» моя в этом мире — исчезнет только с моей смертью.

Один из известных психиатров сравнивал любую устоявшуюся человеческую общность, не важно какого уровня — от группы ясельного возраста в детском саду до совокупности всего вида хомосапиенсов, с тополиным семечком. В центре — довольно монолитное, плотное ядро, состоящее из устойчивых, маловариантных, сильносвязанных и малоподвижных психотипов. А вокруг — тонкая бахрома паутинки, тополиного пуха. Состоящая из разных видов шизофреников.

Чтобы из семечка выросло дерево — паутинка не нужна. Только без неё семечко никуда не полетит. Оно упадёт к подножию материнского дерева и сгниёт в тени его листвы. Возможность выбора нового места даёт именно паутинка. Выбор нового, адаптивная реакция на изменения — функция шизофреников. Они, хотя бы часть из них, могут «поймать ветер перемен», само «зёрнышко» — нет.

«Великого физика спрашивают об одном из его учеников.

– Он стал знаменитым учёным?

– Этот? Нет, он недостаточно сумасшедший для физики. Он стал поэтом».

«Новые вызовы современной эпохи» — это всегда вызовы для шизоидов. Во все эпохи. И ответы, если они будут, будут от них. От трепещущей на ветру истории «бахромы человечества». Без них — полёт невозможен. Только — сгнить.

Именно такая «свита» будет «играть» из меня «короля». Именно такие люди будут предлагать и навязывать мне свои цели и методы их достижения, свои решения своего представления проблем. И — исполнять мои решения. По-своему. Как они их поняли. И главное — они будут постоянно, ежедневно и ежечасно создавать, подсовывать, воспитывать во мне своё представление об окружающем мире. О мире, который их отторгнул, который они не понимают, в котором они не смогли найти себе место. Они расскажут, что здесь желательно, предпочтительно, допустимо, возможно… Что здесь — нормально. С их точки зрения. Ненормальных, неадекватных, маргинальных.

Хорошо понял, Иванушка? Процедура «юстировки» каждой новой личности «с предварительным выставлением нуля по восприятию» — обязательная процедура. «Верить нельзя никому». Да, они будут лгать и хитрить. Потому что они к этому привыкли, потому, что ложь и хитрость — постоянное оружие слабого, гонимого, отвергнутого. Но даже и говоря «правду» — «страшно далеки они» от истины. Не потому что говорят неправду, а потому что «правда у каждого своя» и сильно далёкая от реальности. Не адекватная этому миру, как и они сами.

Только одно радует: люди — разные. И сходят с ума — по-разному. Собрав кучу «правдивой лжи» из разных источников можно получить представление об «истинной неправде». О реальности.

Такой «мусор человечества» имеет свои особенности поведения.

«Нам нечего терять кроме своих цепей» — это основной лозунг любого революционного движения. Ибо и такие, экстремистские, крайние группы формируются из такого же человеческого материала. «Революции задумываются гениями, исполняются фанатиками и приносят пользу бюрократам». Две первых категории — мои клиенты. «Ненормальные», маргиналы, отбросы, «тысячи разной сволочи». С «не туда вставленными» руками, языками, мозгами… Неудачники. «Удачники» стремятся сохранить существующее. Для них максимум — реформы. Не чересчур резкие, не чересчур быстрые. Разумные и взвешенные.