А. Живой - Сицилийское королевство Страница 3

Последующие события подтвердили его прозорливость. Неизвестно чего ждавшие до сих пор ляхи вдруг прекратили обстрел, выстроились в две колонны и устремились к небольшому укреплению Перемышля по двум главным улочкам, что вели меж горевших домов посада прямо к крепости и оканчивались у рва. Если и оставались там люди, не сбежавшие ночью, то они были обречены. Но поляки так долго шумели, что наверняка все крестьяне, привыкшие к частым набегам, уже давно спрятались в лесу, подальше от польских захватчиков.

«Недоработочка, – как-то подсознательно отметил Григорий, глядя на быстрое приближение двух атакующих колонн, в руках у которых он разглядел заранее подготовленные лестницы, – надо бы местным строителям сказать, чтобы улицы кривыми делали, как китайцы, да перегораживали их чем-нибудь, а то нападавшие по ним как по шоссе сразу к стенам подойдут».

Тут мысли Забубенного спутал грозный вопль. Стоявший рядом князь что-то зычно крикнул, а Черепеня махнул рукой и в приближавшихся ляхов полетели стрелы. Пользуясь своим защищенным положением, русские лучники били точнее ляхов. Быстро прицелившись, они посылали стрелы в самых заметных воинов. Один за другим, получив стрелу, кто в шею, кто в грудь, падали на землю польские дружинники. Наступление замедлилось. Колонны нападавших стали редеть на глазах, но до конца их причесать все же не успели. Первые ляхи, несшие на себе вязанки хвороста, уже достигли рва и побросали в него свою ношу, заполнив ров до половины. Этого оказалось достаточно. Бежавшие за ними приставили лестницы и устремились вверх, с проворностью обезьян, увидевших банан. В первое мгновение Забубенный подумал, что раз наступавших колонн всего две, то и лестниц будет две. Но ошибся. Их вдруг оказалось четыре. Нападавшие несли их, плотно прижав друг к другу, а у самой стены, разделились и приступили сразу в четырех местах. Видно такова была их военная хитрость.

Но это не смутило защитников Перемышля. Одна из лестниц зацепилась железными крюками за край стены напротив Забубенного, рядом с башней у ворот. Вторая – рядом со второй башней. Остальные по краям основной стены. Не успел Григорий выхватить меч, как перед ним уже вырос кто-то из галичан с топором в руках и обрушил его на голову первого ляха, показавшуюся над зубцами стены. Выронив короткий меч, лях схватился за голову, по которой из-под разрубленного кожаного шлема текла кровь, и рухнул вниз.

Второй лях, ползший по лестнице вслед за первым, попытался достать галицкого дружинника мечом, но промахнулся, а в ответ тут же схлопотал топором по голове. И этот рухнул вниз, на головы своим собратьям. Увлекшись отражением атаки, галицкий дружинник высунулся дальше положенного из-за защитного зубца и тут же получил стрелу в грудь. Харкнув кровью, судорожно пытаясь вырвать стрелу, теперь уже он покачнулся, выронил топор и упал в ров.

Забубенный напрягся, сжав в руке меч и озираясь по сторонам. Повсюду на стене кипел бой, а рядом с ним в эту минуту больше никого из своих не оказалось. Григорий, не мигая, смотрел в проем между зубцами, ожидая следующего польского воителя. Здоровенный, лысый и усатый лях в зеленых штанах, кольчуге и с мечом в руке лез вверх в надежде, что его не успеют ссадить с зыбкого насеста, пока он не перемахнет через стену. Зря надеялся. Забубенный сделал выпад мечом и… промахнулся. Лях покачнулся, увернувшись от острия, но устоял на тонкой перекладине, видно был опытным воином, не в пример Григорию. В ответ он резко взмахнул своим мечом и его клинок рассек воздух над самым ухом Забубенного, воткнувшись в деревянный зубец стены. Обида придала Григорию сил, и вторым ударом он достал таки ляха, всадив ему меч в подбрюшье. Усатый лях охнул, выронил оружие, покачнулся и, цепляясь из последних сил за перекладину, словно раненный Абдулла из «Белого солнца пустыни», сполз по лестнице вниз, подмяв под собой остальных.

– Молодец, чародей, – раздался у него над ухом княжеский голос, – только, повезло тебе. Еще чуток, и лежать бы тебе с пробитой головой. Так что не лезь вперед, где не надобно.

Забубенный покорно сделал шаг назад от зубцов стены. Нельзя сказать, чтобы он хотел сейчас поспорить с князем. Мечом махал он и на самом деле не важно.

– А ну-ка, ребятки, – добавил Владимир, обращаясь к своим телохранителям, увидев очередного заползавшего в освободившуюся брешь ляха, – опрокиньте-ка лестницу. Хватит им в крепость лазать.

Двое дюжих ратников, каждый на голову выше нехлипкого Григория, предварительно насадив на пику ляха, схватились за края лестницы, поднатужившись, спихнули лестницу вниз, вместе с дюжиной карабкавшихся по ней польских вояк. Снизу послышались дикие вопли.

Довольно кивнув, князь вернулся в башню, откуда продолжал следить за ходом боя. Куря управлял обороной правой, дальней от чародея части стены, а слева старшим был Черепеня. Григорий прислушался к словам князя и пока не лез на рожон, но и не удирать же со стены, пока идет бой. Стыдно. Постепенно, уклоняясь от свистевших над головой стрел, Забубенный снова придвинулся к зубцам и осмотрелся. С левого края одну из лестниц также порубили и сбросили вниз. Наступление там захлебнулось.

У Кури было посложнее. На самом краю стены нескольким ляхам удалось перемахнуть через зубцы и навязать бой пограничникам. Они даже зарубили и сбросили внутрь крепости троих защитников. Но тут подоспел сам Куря с киевлянами. Ловким движением он всадил одному из ляхов между ребер клинок, пробил кольчугу и умертвил его на месте. Труп ляха упал вниз на крышу навеса, туда же, куда ночью рухнуло мертвое тело галицкого ратника Данилы, убитого стрелой. Второго поляка убил киевский дружинник, метнув в него с десятка шагов копье, как заправский спартанец. Третьего и четвертого зарубили быстро, зажав в башне превосходящим числом. Насладившись видом поверженного противника, Куря велел разрубить и оттолкнуть лестницу со стены.

Первый приступ окончился неудачей и, пуская по защитникам редкие стрелы отчаяния, ляхи откатились от крепостных стен Перемышля к своему походному лагерю, оставив внизу не меньше трех дюжин трупов и четыре изломанные лестницы.

Рыцари взирали на штурм издалека, сидя в седлах боевых коней. И явно были недовольны его результатом. Когда отбитые осаждавшие собрались вокруг них, было ясно, что их принуждают тут же идти на новый штурм. До стен долетали гневные окрики и приказы командиров. Забубенный был не силен в местном наречии, но суть дела и так была понятна. Подкрепляя слова красноречивыми жестами, рыцари крыли польским матом нерадивых вояк, которые не могли с первого захода взять такую небольшую крепость, хотя нападавших было втрое больше. Разрозненные колонны ляхов стали строиться в боевые порядки. Назревал очередной приступ.

Григорий окинул взглядом своих. Осажденные тоже потеряли несколько человек, возможно, с десяток. Но еще были полны сил и второй приступ, если он будет таким же как первый, отобьют обязательно. Но в этот момент в битве наступил перелом.

Над ухом Забубенного раздался радостный возглас галицкого дружинника, он указывал куда-то влево. Григорий повернул голову в ту же сторону и увидел, что там форсирует реку монгольская конница. Тумен под командой хана Тобчи уже почти переправился через речку Сан и готовился сходу вступить в бой, ибо кто на кого нападает, монгольскому хану объяснять было не нужно. Он отлично знал, что следует делать и на чьей он стороне.

Первые сотни всадников уже были на этом берегу и, растекаясь лавой по полю, что лежало за посадскими домами Перемышля, начали маневр окружения польских рыцарей. Когда закованные в броню ляхи заметили монголов, отступать было уже поздно, конница Тобчи мгновенно отрезала им пути отступления вдоль леса с западной стороны и начала оттеснять от города. Был еще путь на север, но польские воеводы решили принять бой и через несколько минут были прижаты к лесу со всех сторон. Да и куда им в таком тяжелом вооружении было деться, монголы были гораздо легче и быстрее.

Не ожидавшие такого исхода налета на Перемышль, рыцари все же дело свое знали. Они перестроили войско клином, в центре которого находились сами, и перешли в наступление, пытаясь прорвать окружение. Но монголы быстро зажали в клещи польскую «свинью» и раздавили ее с флангов. Все-таки численное превосходство было не на стороне рыцарей – две-три сотни против десяти тысяч из которых в бой вступили только самые передовые отряды. Такой расклад не оставлял полякам никаких шансов на победу. В первой же сшибке польских копейщиков с монголами были уничтожены почти все легкие воины рыцарского войска, а сами вельможные паны остались почти без прикрытия.

Но бронированное ядро польского войска продолжало рубить монголов до тех пор, пока над полем боя не разнесся приказ одного из сотников и конное войско степняков, решив не тратить на железных бойцов больше сил, чем они того стоят, отодвинулось на десяток шагов и пустилось вскачь вокруг ничего не понимавших рыцарей. Наблюдавший за этой битвой Забубенный со стены решил, что он в цирке, где показывают лучшие образцы джигитовки. Теперь монголы не бились, он просто скакали всем войском по кругу, центром которого были польские рыцари, и стреляли в них на ходу из лука, до тех пор, пока не перебили всех оруженосцев и слуг. Сами же рыцари, прикрываясь щитами, оставались по-прежнему невредимыми. Кроме одного, которого кто-то из особо метких лучников умудрился поразить стрелой даже в прикрытую кольчугой шею. Вельможный лях уже сполз с седла и лежал без движения на сырой траве.