Марианна Алферова - Тайна «Нереиды» Страница 3

— Заставить человека совершить подвиг не так-то просто, — вздохнул молодой. — Требуется слишком много сил. Другое дело — служение Венере. Только на ушко шепнул, и подчиненный уже куролесит.

— …мог постигать душу, мог ее совершенствовать, — продолжал старик, не слыша собеседника.

— Брось. Это никому не нужно.

— Я вчера возле храма целый день простоял, — признался старик. — Вдыхал аромат благовоний. Какой приятный запах. Прежде мы не ценили, когда нам молились и приносили жертвы.

— Прежде нас любили, — согласился молодой и тоже вздохнул.

— А теперь проклинают.

— Потому что мы утратили власть.

— Нас простят? Разве мы больше не нужны? Если не богам, то хотя бы людям.

Молодой с сомнением покачал головой:

— Нам лучше затаиться и не привлекать к себе внимания. Сенат принял решение открыть Сивиллины книги. Может, там указано, что с нами делать. К примеру — всех гениев перебить.

Старик вздрогнул. Слова молодого гения мало походили на шутку.

— Но ведь большинство гениев не виновато. Мы не принимали участия в заговоре. К чему новый мир? Мне и в старом было хорошо.

— Мы виноваты, что не помешали, — отвечал молодой. — Это тяжкая вина. В прежние времена римляне казнили всех рабов в доме, если один из фамилии[4] убивал хозяина. Виноваты все, потому что не защитили, не предупредили, не донесли. Вот и мы — как те рабы. Наши собратья пытались уничтожить Рим. А мы смотрели и ждали, чем все кончится.

— Плохо… — сказал старик и вновь икнул. — Я привык быть гением. Человеком непривычно.

Глава 3

Игры Фрументария Квинта

«На вопрос, кого бы хотели избиратели шестой трибы видеть в сенате, больше половины опрошенных отвечают „Гая Элия Мессия Деция“. Хотя известно, что, сделавшись Цезарем, Элий был вынужден оставить место в сенате. Выборы в шестой трибе назначены на Иды декабря». "Пророчество Сивиллиных книг таково: «Жертвоприношение каждого — не первины, но половина. Новую крепостную стену Великого Рима должно возвести в Нисибисе».

Черноволосый парень лет двадцати семи, два дня как не бритый, в грязной тунике и желто-красных брюках, продравшихся на одном колене, расположился прямо на мостовой в тени огромного дуба. Медная табличка говорила, что дуб этот посажен самим императором Адрианом. Дуб был очень стар: кора, наплывая, почти полностью поглотила чужеродную медь. Тень от дерева падала с истинно императорской роскошью, ее лиловый круг давал приют десятку мелких торговцев, да еще умудрялся наползти на ряды Нового Тибурского рынка. Туристы, посетив виллу Адриана и полюбовавшись знаменитым водопадом, непременно заглядывали на рынок, а потом шли обедать в таверну рядом с круглым храмом Сивиллы.

Парень в драной тунике выставил из парусиновой сумки тупоносую сонную морду беспородного щенка и выкрикивал пронзительным голосом уличного зазывалы:

— Родословная самого Цербера. Квириты, не проходите мимо, родословная самого Цербера! Всего сто сестерциев!

Он буквально ухватил за край туники хромающего мимо человека. Тот обернулся и глянул с удивлением, не ожидая подобной фамильярности. Но глянул без злобы, скорее с любопытством.

— Потомок Цербера, — повторил торговец. — Отдаю почти даром.

Хромоногий посмотрел на щенка и улыбнулся половиной рта. Впрочем, такая полуусмешка не портила его лицо. Нос прохожего был необыкновенно тонок, и к тому же крив. Прямые черные волосы начесаны на высокий лоб не по моде, будто человек хотел скрыть вышину лба под низко обрезанной челкой. Светлые глаза он то и дело щурил или вовсе закрывал, будто тяжко было ему глядеть на окружающий мир. В руке прохожий держал два очень древних кодекса, и значит, шел он не на рынок, а в библиотеку при храме Геркулеса. Быть может, еще сам Адриан читал эти книги.

— Если щенок столь благородной крови, то он должен быть трехголов, не так ли? — спросил прохожий.

— Это дед его Цербер трехголовый, а папаша был уже двухголов, а сам он, как видишь, доминус, об одной голове.

— А щенки твоего замечательного пса и вовсе окажутся безголовыми, — предположил прохожий.

Продавец хихикнул, но сбить его было не просто.

— Нет, все не так, доминус. Мамаша у него была одноголовая. И значит, детки у нашего красавца вполне могут быть трехголовы. Вы, верно, слышали про генетику? В Афинской академии очень неплохая кафедра генетики, не говоря уже об Александрийской.

Прохожий уже позабыл, куда шел и зачем. Он вообще о многом позабыл, даже забыл щуриться. Солнце его больше не слепило.

— Пес тебе нужен как никому другому, — продолжал втолковывать пройдоха.

— Это отчего же? — Черноволосый потрепал щенка по мохнатой голове.

Пес приоткрыл слепленный дремотой глаз и через силу лизнул, протянутую руку.

— Оттого, доминус, что тебе нужен собственный соглядатай, — мечтательно глядя на статую Адриана, продолжал продавец собаки. — А я, доминус, лучший соглядатай во всей Империи. И ты никогда не раскаешься, если возьмешь меня на службу.

— В качестве кого?

— Секретарем. У Цезаря должен быть секретарь, доминус. Лучшего соглядатая в Риме тебе не найти. Выигрывает тот, кто лучше подглядывает. Это закон.

— Чей?

— Мой. Спешу заметить, что Руфин, будучи Цезарем, тоже держал под видом секретарей личных фрументариев, и те люди вскоре очень быстро пошли наверх.

— Надеешься сделать карьеру? — Лицо Цезаря посуровело, и он вновь прикрыл глаза, и даже прислонился к колонне из розового мрамора, на вершине которой бронзовый Меркурий мчался по своим делам, но как ни спешил, не мог сдвинуться ни на шаг. При этом Цезарь по-аистиному подогнул правую ногу.

«Искалеченная нога ноет к перемене погоды, — подумал хозяин щенка. — И вправду, ночью обещали дожди».

Какой-то мальчишка лет двенадцати, радостно вопя, протащил мимо них огромную коричнево-красную змею. Туловище убитой гадины волочилось по мостовой, огромная плоская голова была забрызгана чем-то белым, блестящим. Следом за мальчуганом мчались двое друзей, размахивая палками. Вигил, дежуривший у ворот рынка, шагнул им навстречу, и троица разом примолкла.

— Мы поймали ее в саду, — объяснил мальчишка и кинул мертвую змею в пыль. Несколько человек тотчас их окружили.

— Здоровая, никогда таких не видел, — вигил присел на корточки и принялся рассматривать убитую тварь — Верно, какой-то неизвестный, считавшийся вымершим вид. Я вчера в подвале тоже видел огромную, но куда меньше этой.

От зрелища Цезаря оторвал голос хозяина щенка:

— Еще одного гения убили. Прежде его всячески улещивали, оставляли яйца и фрукты на алтаре, а теперь прибили ни за что. Хочешь поговорить о гениях?

— Нет.

— Странно. По-моему, интересная тема. Но о чем-то ты хочешь поговорить? К примеру, о событиях в Персии? Про Экбатаны. — Парень замолчал. Пауза была как омут — в разговор хотелось броситься головой вниз.

— Как тебя зовут?

— Называй меня Квинтом. Потом я, может быть, сообщу тебе другое имя.

— Иди за мной. Квинт, — приказал Элий. И он зашагал назад к воротам императорского поместья, так и не посетив библиотеку. Квинт вскочил, перекинул сумку со щенком через плечо и бодрым, пружинистым шагом двинулся следом, без труда нагнал Цезаря и зашагал рядом. Походка Цезаря была некрасива. И люди, встречавшие Элия на улице, никогда не смотрели на его ноги. Квинт же, напротив, бесцеремонно пялился на голени Цезаря, обтянутые шерстяными носками и зашнурованные в высокие кожаные сандалии. Внешне они напоминали котурны, те, что носят трагики, императоры в них хаживают да сенаторы. Но Элий носил заурядную ортопедическую обувь. Правая нога была несколько короче, но нетрудно было заметить, что изуродованы обе ноги, только правая срослась куда хуже левой.

— И зачем так измываться над собой, когда носильщики домчат за десять минут? — Квинт, казалось, позабыл, с кем разговаривает. — Или ты ищешь популярности плебса? Кандидаты в сенаторы, пока добиваются должности и носят белоснежные тоги, тоже любят прошвырнуться пешочком от курии до Колизея. Но стоит кому-нибудь получить пурпурную полоску, он тут же пересаживается в авто, причем самое шикарное.

— Объяснение гораздо проще. Мне надо постоянно двигаться, иначе я вообще не смогу ходить, — признался Элий.

— Боишься, что сенат лишит тебя права наследовать Руфину, если превратишься в калеку?

Цезарь резко повернулся и глянул в упор на Квинта. Любой другой тут же бы смешался. Но Квинт лишь отступил на шаг и шутливо поднял руки.

— Я понял: ты не калека. У тебя был насморк, но теперь ты выздоравливаешь. И Руфин предоставил в твое распоряжение поместье, пока не перестанешь чихать. Я читал об этом в «Акте диувне». Что ж, придется принять официальную версию.