Николай I Освободитель. Книга 5 - Андрей Николаевич Савинков Страница 3

О чем агент русской разведки не знал, так это о том, что данное направление было выбрано «магистральным» в деятельности русской разведки по всему Европейскому континенту. Очень аккуратно, дабы не всполошить власти, агенты влияния, финансируемые из Санкт-Петербурга, принялись продавливать идею местечкового национализма. Причем подобные процессы были запущены не только в Германии, но также и в Италии, Франции и Испании. В конце концов, если посмотреть более внимательно, то буквально каждую европейскую страну при желании можно было разложить на отдельные составляющие.

Проще всего было в Италии, где стандартное разделение на юг и север к этому моменту уже было отражено на политической карте. Тут оказалось достаточно вбросить в удобренную постоянными конфликтами землю семечки национализма, как его ростки сразу начали бурно пробиваться к свету.

Король Неаполя Франциск при этом уже пережил попытку революции в своей стране — при том, что правил всего-ничего — и чувствовал себя на троне достаточно неуверенно. Тем более, что, хотя идея объединения Италии еще не была столь популярна на Аппенинах, — сложно думать о таком, когда кусок своей земли принадлежит Франции, а кусок — Австрии — первые мысли о «рисорджименто» уже вполне гуляли в головах местных интеллектуалов.

В такой ситуации разрыв с общеитальянским прошлым и переориентирование на создание «Неаполитанской нации» мгновенно стало той соломинкой, за которую хватается утопающий. Тем более, что и южноитальянский язык — теперь официально названный Неаполитанским — действительно сильно отличался от того, на чем говорили жители севера, тут даже придумывать ничего не пришлось.

Если брать Францию, то в ее составе был прекрасный регион Бретань, жители которого и в двадцать первом веке себя французами не считали. В Испании были каталонцы и баски. Про Австрию и говорить смысла нет, там вообще каждой твари по паре.

Понятно, что работать в условиях активного противодействия правительств гораздо сложнее… Но не невозможно. Так, например, книги и периодику на бретонском языке, запрещенном к использованию во Франции печатали в Лондоне, а потом перебрасывали на континент через Ла-Манш контрабандным путем. А материалы на каталанском производились во уже во Франции. Поскольку каждый в Европе с удовольствием был готов подгадить соседям, никакого противодействия такой деятельности Россия практически не видела.

Понятно, что быстрых результатов тут ждать смысла не было. Это была достаточно тонкая политика, рассчитанная на десятилетия вперед и пока империя только закладывала фундамент будущих свершений. Что, с другой стороны, совсем не отменяло важности этой работы. Скорее даже наоборот.

Глава 1

— Отче наш, сущий на небесах,

Да святится имя Твое,

Да придет Царствие Твое,

Да будет воля Твоя и на земле, и на небе.

Я стоял с закрытыми глазами в дворцовой церкви Михайловского замка и молился. Давненько я этого не делал так искренне, наверное, просто еще никогда. Даже в те далекие уже времена моего второго детства и юности, когда, поддерживая «легенду» о своей воцерковленности и набожности, я целые часы проводил в «молитвах», все это было лишь актерской игрой на публику не более. Ну а с тех пор как необходимость в подобном прикрытии отпала, я и вовсе стал посещать церковные службы исключительно исходя из положенного по статусу минимума. В конце концов православный царь совсем уж отдалиться от церкви не мог. Этого бы просто не поняли.

Однако именно этим вечером повод для хорошей искренней молитвы был более чем достойным. Пару часов назад я подписал императорский манифест о полной ликвидации крепостного права на территории империи. Войска столичного гарнизона были приведены в повышенную готовность, непосредственно дворцовая охрана удвоена, по городу дежурили жандармские команды. Мы были готовы ко всему.

— Хлеб наш насущный дай нам на сей день,

И прости долги наши, как и мы прощаем должникам нашим,

И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.

Едва стало известно, что я принял окончательное решение довести крестьянскую реформу до логического конца — до этого многие думали, что в итоге все ограничится окраинными губерниями, а центр все же не затронет, — как я почувствовал на себе настоящее давление со стороны старой, теряющей больше всего, аристократии. Ко мне стали проситься на аудиенцию десятки людей, неожиданно приехала из Москвы мамА, которая последнее время чувствовала себя совсем плохо, однако нашла в себе силы попробовать наставить меня на путь истинный, начали даже приходить анонимные письма с угрозами. Откуда-то вылезли листовки, обличающие нового императора, мол он уже всех с потрохами продал немцам и хочет погубить великую Россию, отвернувшись от традиций и правил, оставленных дедами-прадедами. Пришлось отбиваться от родственников — благо я не Николай за номером два, у меня этих родственников не так уж и много, — а потом начинать гасить своих оппонентов в прессе буквально из всех стволов. Если раньше пропаганда против крепостного права велась тонко, исподволь, то последние три месяца мои издания клеймили ретроградов-помещиков буквально на чем свет стоит.

— Ибо Твое есть Царство

И сила, и слава вовеки.

Аминь. — Я перекрестился и открыл глаза. Нужно было идти спать, хоть вероятность заснуть в такую ночь была и не слишком высока.

И да помещичьих крестьян мы все-таки отпускали без земли. Может кто-то посчитает это малодушным, однако я так и не придумал, как забрать у влиятельной дворянской прослойки их жирный кусок мяса и при этом не спровоцировать открытый бунт. Хоть за свое ближайшее окружение я был более-менее уверен, но это не значит, что недовольные не смогут найти какого-нибудь психа-ревнителя давних традиций. А от террористов-одиночек и в будущем-то защиты не придумали, а тут и подавно.

Государственных крестьян при этом наделяли землей в полном объеме, ну а удельные к этому времени благодаря стараниям графа Киселева — за труды ему было пожалован титул еще в 1826 году — и так по большей части были переведены на совместную с императором земельную собственность. На эти совхозы я возлагал большие надежды в плане внедрения там передовых агротехник, насыщения их сельхоз техникой и в целом максимального увеличения плодородности этих земель.

Одновременно с раскрепощением крестьян был принят закон о минимальном неделимом земельном наделе, который должен был стать противоядием против дробления