Балтийский ястреб - Иван Валерьевич Оченков Страница 3

И тут в голове возникла картинка. Свадьба сестры Ольги с Карлом Вюртембергским (знать бы еще кто это?), юного великого князя знакомят с кузиной Александрой Саксен-Альтенбургская, и он не может оторвать от нее глаз. А приметившие это августейшие родители принца и принцессы обмениваются многозначительными взглядами.

Черт побери, так вот чем кончаются сказки. Юная очаровательная принцесса превращается в усталую и раздраженную женщину, которой все вокруг не нравится…

— Саша? — прервал очередной поток жалоб.

— Что? — спохватилась великая княгиня, высказывавшая очередную обиду на безруких портных, неспособных сшить ей приличное платье для следующего праздника.

— О какой торжестве идет речь?

— Ну как же, — растерялась супруга. — Адмирал Нахимов сжег этих гадких турок в Синопе! Неужели ты мог забыть?

— Нет, конечно. Прости.

— Так вот. Государь приказал устроить по этому случаю большой бал, а мне совершенно не в чем туда пойти…

— Это проблема…

— И что же делать?

— Уверен, ты что-нибудь придумаешь. А сейчас, прости, сильно устал…

— Тебе нехорошо? Может, позвать кого-нибудь?

— Не стоит. Лучше побуду один…

— Как скажешь, — неожиданно легко согласилась супруга, после чего наклонилась и, поцеловав меня в лоб, удалилась.

Честно говоря, был уверен, что она станет дуться или капризничать, дескать, ты меня не любишь, но нет. Просто встала и ушла. Услужливая память тут же подсказала, что, по крайней мере, до свадьбы Саша слыла прекрасно воспитанной и учтивой барышней, к тому же обладающей отменным чувством такта. Правда, злые языки уже тогда толковали, что не особо умной, но тут, что называется, на вкус и цвет.

Но сейчас не до этого. Оставшись один, я начал напряженно размышлять, что помню о временах Крымской войны и с ужасом понял, что почти ничего. Дело в том, что мой интерес к истории относился к совсем другой эпохе. Первой и Второй мировой войне. В крайнем случае, Русско-Японской. Могучие дредноуты, быстроходные крейсера, юркие эсминцы, таинственные подводные лодки… а не вот это все!

Блин, корабли сейчас по большей части парусные и деревянные. А я в этом дуб дубом. Стаксель от брамселя не отличу! С другой стороны, а не хрен ли с ним? Время парусов безвозвратно уходит, а на их смену придут сначала паровые машины, затем турбины. Пушки станут нарезными, а вдобавок к ним появятся мины, торпеды, ракеты. Об этом еще никто не подозревает, но я-то знаю! С этой мыслью и заснул.

Следующим утром мое высочество чувствовало себя гораздо лучше. Пробудившись, некоторое время лежал, в глубине души надеясь, что все это лишь сон, но время шло, тяжелый бархатный балдахин над кроватью никуда не исчезал, так что пришлось подниматься.

Доставшееся мне от прежнего владельца тело оказалось худощавым и довольно крепким. Мускулатура, конечно, воображения не поражала, но хлюпиком мой тезка точно не был. Правда, чтобы это понять, пришлось скинуть длинную до пят ночную рубаху. В оставленном мною будущем такие не носят даже женщины! Но дело даже не в этом. Просто за время болезни полотно пропиталось потом и было неприятно даже на ощупь. Оглянувшись в поисках одежды, заметил теплый золотистого тона длинный, шелковый шлафрок, подбитый мехом, запахнул поглубже полы и, скрепив всю конструкцию поясом с кистями, сунул ноги в тапки или, как их тут называют на французский манер, babouches или бабуши — восточные туфли без задников.

— Ваше высочество? — раздался за спиной удивленный возглас.

Принадлежал он, как оказалось, давешнему слуге с длинными бакенбардами. Судя по всему, он недоумевал, почему сын императора оделся сам, а не стал звать специально для этого обученных людей, а может еще по каким неведомым мне причинам. Времени выяснять не было. Переполненный мочевой пузырь требовал немедленного опорожнения, а где удобства, я не знал. Что же касается доставшейся от предшественника памяти, то действовала она крайне избирательно. Имена вспоминались, а вот другие подробности, скажем так, не сразу.

— Э, послушай, любезный… о, Кузьмич!

— Чего изволите-с!

— Глупо звучит, но не напомнишь ли мне, где тут…? — помявшись, поинтересовался я, после чего добавил. — Очень надо!

— Так вот же-с, — ничуть не смутился камердинер и, видя, что не догоняю, добавил. ­– Горшок!

Елки палки! Под кроватью и впрямь стояла ночная ваза. Судя по цвету, медная или бронзовая, с какими-то начеканенными узорами. Найдут такую через несколько веков археологи и решат, что перед ними застольная братина.

В общем, все правильно. Великий князь болел, а для страждущих подобное незазорно. Что же касается уборных, то они во дворце, конечно, были. Но не так чтобы много для такого большого помещения. Причем, одни предназначались для принца и его семьи, другими могли пользоваться и придворные. Имелись ли отдельные отхожие места для слуг, выяснять не стал. Не до того.

— Неугодно ли побриться? — торжественно осведомился слуга, как только я покончил с процедурами.

— Ты еще здесь?

Ощупав подбородок и щеки, вдруг понял, что Костя тоже пытается отрастить бакенбарды. Первым желанием было сбрить все нафиг, но потом решил не торопиться. Уверен, что мое поведение и без того вызовет много толков. Так зачем давать для них лишний повод?

— Пожалуй. Только сначала подай мне что-нибудь перекусить.

— Что? ­– не сразу понял Кузьмич.

— Жрать хочу!

— Сей секунд! — переполошился камердинер и пулей вылетел из спальни.

— И газет свежих притащи, все, какие есть, — крикнул ему вдогонку…

Уже потом выяснилось, что прежний Константин обычно завтракал несколько позже, перед началом рабочего дня. Но сегодня великий князь встал куда раньше, однако голодным его все же не оставили. Не прошло и нескольких минут, как на небольшом туалетном столике образовался кофейник, кувшинчик со сливками и целое блюдо со сладкой выпечкой.

Говоря по чести, хотелось чего-нибудь более существенного, но поскольку голод не тетка пришлось вцепиться зубами в первую же попавшуюся булочку.

— М-м-м! — простонал я, — ничего в жизни не ел вкуснее!

— Только из печи, — с достоинством отозвался Кузьмич и сделал попытку налить мне кофе и сливки.

— Не-не-не, — помотал с набитым ртом. — Черный!

— Как будет угодно! — поджал губы камердинер, искренне считавший, что знает вкусы хозяина куда лучше него самого.

В принципе, так оно и было. Просто в теле Константина оказался человек, не любящий портить вкус