Алексей Ивакин - 7 дней в июне Страница 30

Боргсдорф. Эмигрант Пётр Михайлов.

— Герр Михайлов, герр Михайлов! — к стуку и громкому голосу хозяйки пансиона добавились удары в дверь чем-то очень крепким и тяжёлым.

Это же мне уже снилось, или нет, подумал я. Боже, как болит голова, больше сотни маленьких кобольдов своими серебряными молоточками усердно стучали в моей голове.

Нет, похоже, это не сон. Бутылка шнапса сделала своё чёрное дело, и я с трудом пытался понять, что сегодня это уже сегодня или ещё вчера.

Стук в дверь становился всё сильнее, и мне ничего не оставалось делать, как открыть дверь.

— Доброе утро. Герр Михайлов, за вами пришли, — в голосе фрау Марты сочилась желчь.

За её спиной в коридоре, опираясь на лестничные перила, стояли два эсэсовца. Я даже не испугался, просто все эмоции, кобольды и головная боль исчезли, оставив холодную пустоту. Я как — бы наблюдал эту сцену со стороны, испытывая лёгкое восхищение оперативностью работы тайной полиции Рейха.

Эсэсовцы улыбались, их широкие, белозубые улыбки просто светились в утреннем сумраке коридора.

— Вот он, — торжественно провозгласила хозяйки пансиона. — Я всегда считала, что герр Михайлов опасен для общества.

— Фрау, я благодарен вам за содействие, но ваш комментарий сохраните при себе и возвращайтесь на своё место, — продолжая улыбаться, жёстко произнёс высокий эсэсовец.

— Оскар, пива нет, шнапса тоже, — я покосился на закатившуюся под стол пустую бутылку.

Высокий эсэсовец, а это был Оскар Штайн, мой товарищ по студенческим попойкам, которого я три года учил русскому языку, повернулся к своему напарнику:

— Что я говорил, он совсем не изменился.

Мы обменялись рукопожатиями и они зашли в мою комнату.

— А старушка не простая, уже два доноса на тебя написала, — всё ещё улыбаясь сказал Оскар.

На фрау Марту было больно смотреть, в её глазах застыл ужас.

Закрыв дверь, я повернулся к своим гостям и спросил:

— Чем я обязан такому раннему визиту.

— Пётр, сперва я представлю своего коллегу — мой университетский друг, указал на второго эсэсовца гауптштурмфюрер Пауль Вольф.

— А визит не такой уж и ранний, уже восемь часов, — продолжил он подошел к радиоприёмнику и включил его.

В коридоре скрипнула половица.

— Пауль, проследи пожалуйста, чтобы фрау Марта занималась только своими делами — тихо произнёс Штайн, разглядывая висящий на стене над приёмником плакатик с предупреждением о запрете прослушивания вражеских радиостанций.

На удивление, вчера уходя из комнаты, я вернул ручку настройки на частоту Берлина и сегодня радиоприёмник верноподданно засветился, но в эфире не было ничего, кроме треска помех.

Подняв с пола бутылку, Оскар понюхал её и брезгливо сморщился, укоризненный взгляд был красноречивее любых слов: — наш законопослушный обыватель пьёт дешевый шнапс, хотя на вечеринке в его распоряжении были лучшие вина Европы.

— Что, о вчерашнем говорит уже пол-Берлина, — спросил я.

Нет, но до некоторых слишком влиятельных ушей, слухи уже дошли — он усмехнулся — кое-кто получил вчера слишком большую оплеуху и очень жаждет крови. Трогать аристократов и военных они боятся, поэтому мальчиком для битья выбраны мидовцы и персонально твоя скромная персона.

Оскар внимательно смотрел на меня: — мы предлагаем тебе работу.

Увидев моё выражение лица, он отрицательно закачал головой: — нет, нет, я не предлагаю тебе стать информатором, для этого я слишком хорошо тебя знаю. Нам нужен хороший переводчик в службу радиоперехвата.

— А если я откажусь?

— Вывезти из Берлина я тебя смогу, но долго прикрывать не получится, ты слишком засветился вчера, — Оскар вытащил из кармана изящную стальную фляжку, открыл её и сделал большой глоток. — Пётр, это не шантаж, я и так сильно рискую, приехав к тебе.

Я немного помолчал и спросил: — МЫ, это КТО?

— Служба безопасности, группенфюрер Райнхард Гейдрих, а ещё точнее VI управление — произнёс, только что вошедший в комнату, Вольф.

Гестапо, одно это слово взывало ужас у большинства жителей Рейха, и я не был исключением. Труднее всего выбор делать, когда у тебя выбора нет.

Я прекрасно знал, что бежать мне некуда, скрываться я не умел и поэтому, недолго подумав, сказал: — спасибо Оскар, я согласен.

— Во первых, тебе надо умыться и привести себя в порядок, видел бы ты себя, когда открыл дверь — эсэсовцы снова заулыбались.

С УФА проблем не будет, с сегодняшнего утра у тебя оплачиваемый отпуск на студии — в речи Вольфа проскакивал среднегерманский говор — по ряду причин, сейчас мы поедем в Боргсдорф.

Я удивлённо посмотрел на него:

— А в Берлине?

— В Берлине у нас возникли проблемы, — ответил Оскар.

Через пятнадцать минут, я в сопровождении эсэсовцев вышел из дома, и мы сели в служебный ауди. Фрау Марта даже не прикоснулась к своей заветной тетрадке.

В автомобиле Штайн вёл себя гораздо свободнее, чем у меня дома.

— Русские вчера нас разбомбили к чёртовой матери, но парням Мюллера досталось ещё сильнее и они ухватились за эту чёртову вечеринку, — Оскар говорил, сидя со мной на заднем сиденье автомобиля. — Наши спаслись в подвале.

— Но ведь в гестапо тоже есть подвалы? Это всем известно, — удивился я.

— Русские о них тоже знали, поэтому сбросили туда две хитрые штуковины, от которых остались воронки метров тридцать глубиной, — поддержал разговор Пауль: — Сейчас там всё оцеплено, но нас полиция пропустит.

Я с удивлением рассматривал знакомые мне городские улицы. Чем ближе мы подъезжали к центру города, тем больше видел выбитых в окнах стёкол и разбитых витрин. На тротуарах лежали неубранные кучи битого стекла.

— Новая хрустальная ночь, — пробормотал Оскар.

Посмотрев документы, наш автомобиль пропустили за оцепление, и мы поехали дальше по залитой водой улице, мимо ещё дымящихся развалин Рейхсканцелярии.

Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча.

Боргсдорф встретил нас шумом и суетой. Из трёхэтажного здания гимназии дюжие эсэсовцы выносили парты. Во дворе связисты раскатывали огромную бухту радиокабеля, а в расположенной неподалёку сосновой роще, устанавливали мачты антенн.

К остановившейся машине подбежал солдат и обратился к Вольфу:

— Господин штурмбанфюрер, здесь запрещено останавливаться, оставьте автомобиль на стоянке.

Он рукой показал на ряд машин, спрятанных под маскировочной сетью. Мы с Оскаром вылезли и, не дожидаясь Пауля, зашли в здание. В холле распоряжался молодой офицер с немного оттопыренными ушами, несмотря на чёрный мундир в нем чувствовалось что-то мальчишеское:

— Быстрее подключайте оставшиеся приёмники, электричество уже подали.

— Добрый день Оскар, это и есть ваш чудопереводчик, — обратил он на нас внимание.

— Приятно познакомиться, Вальтер Шелленберг, — он протянул мне свою руку. — Я руководитель всего этого сумасшедшего цирка.

— Очень приятно, Пётр Михайлов, — ответил я, пожимая его руку.

— Штайн, вы появились очень вовремя, — обращаясь к подчинённому, Шелленберг продолжал внимательно смотреть на меня:

— Организуйте, чтобы на детской площадке рядом со зданием играли дети. Обращайтесь к кому хотите, к школьному инспектору, бургомистру, в гитлерюгенд, хоть гауляйтеру, но с утра до вечера на площадке должно быть много детей.

— Герр Михайлов, давайте пообедаем, ведь вы, наверное, даже не завтракали? — казалось, что Шелленбергу доставляет удовольствие играть роль гостеприимного хозяина.

В классной комнате, отведённой под столовую, обедали уже несколько офицеров.

Сев за отдельный столик, и дождавшись, когда настоящий официант расставит все блюда, хозяин продолжил: — Оскар и раньше мне говорил, что вы хорошо переводите на слух, но получив отчёт о вчерашнем вечере, я понял — вы тот, кто нам нужен.

— Понять качество устного перевода можно только присутствуя там, — сказал я — или если у вас там…

— Быть слишком умным очень опасно. Как говорят у вас, русских 'Будешь много знать, приблизится смерть', - с улыбкой прервал меня хозяин, улыбка исчезла, когда он продолжил. — Но если работаете на меня, то нужно быть очень умным.

— Кушайте, кушайте, герр инженер, а я введу вас в курс текущих событий, — На его лице снова появилась озорная улыбка.

— За полтора дня наши войска продвинулись на двести — триста километров, но завтра они встанут без горючего и, скорее всего, будут окружены. У противника на границе совсем не было войск, а все данные разведки были ложными. У нас огромное численное превосходство по всем направлениям — Шелленберг вздохнул — а теперь о грустном.

Он наклонился ко мне и, понизив голос, продолжил: — Похоже, мы проигрываем эту войну, официально это не объявили, но вся группа 'Север' исчезла. В Кёнигсберге русские, много русских. Третья танковая группа завязла в литовских болотах, а в Восточной Пруссии огромная дыра, которую затыкают сейчас всем чем можно. Да и противник совсем не тот, на которого мы рассчитывали. Их техника на два порядка превосходит нашу. Я начинаю верить в бога из машины.