Дело чести (СИ) - Земляной Андрей Борисович Страница 30

Так же перевооружение касается выпуска бронемашин, для которых уже построено два новых моторных завода, завод автомобильных шасси, и три металлургических комбината которые полностью закрывают потребности России в высококачественной стали.

Об авиационной программе мало что известно, так как пресса освещает лишь успехи дирижаблестроения, и почти совсем не касается летательных аппаратов тяжелее воздуха. Но если учесть, что химические предприятия резко наращивают выпуск авиационного бензина, следует предположить, что какая-то программа развития авиации существует.

В заключении хочу указать, что уровень финансирования разведывательной деятельности в России, совершенно недостаточен, и сталкивается с огромными проблемами. Время жизни завербованного конфидента, как источника информации от трёх дней до недели, и уже сейчас, сотрудники посольства, имеют в обществе положение зачумлённых, так как именно их контакты часто пропадают в недрах Тайной Канцелярии, и Военной Контрразведки.

С глубочайшим почтением начальник Центральной разведывательной службы Министерства Иностранных дел

Сэр Хью Фрэнсис Пейджет Синклер, адмирал.

Российская Империя, Казань

К зданию тюрьмы подъехали длинной колонной, куда уже втиснулся начальник полиции города, с главным полицмейстером губернии, разные высокие чиновники, и даже командующий казанским военным округом.

Пересыльная тюрьма, откуда будущие каторжане отправлялись в долгий путь, находилась под Кремлём в бывшей суконной фабрике, которую для этого дела перестроили, образовав замкнутый квадрат с большим внутренним двором.

В здании располагались не только камеры для заключённых, но и Ссыльная Экспедиция[1], которая занималась бытом каторжан на этапе, и прочими техническими проблемами. В Экспедиции работало много гражданских, и всех их взяли в заложники взбунтовавшиеся уголовники. Всего было захвачено не менее трёх десятков служащих, хотя конечно некоторые могли забаррикадироваться в кабинетах.

К счастью, около десятка тюремщиков смогли сбежать и поднять тревогу, так что к прибытию начальства кое-какое оцепление уже стояло. Полицейские перекрыли улицу, и подъезды, но к удивлению Николая, на подводах уже спешили солдаты Охранной Сотни, во главе с командиром, и суетился начальник гарнизона в подчинении которого был всего один комендантский взвод.

Мелькание пехотного майора безмерно раздражало Николая, который мысленно уже был дома, и он на очередном пробеге остановил не в меру суетливого офицера.

— Так, майор. Людей привели? С оружием? Патроны при себе? Нет? Тогда забирайте их всех, и топайте до казарм. Мне тут бездельники не нужны.

— А кто это тут у меня командует? — Раздался за спиной рокочущий голос, и обернувшись князь увидел генерал-лейтенанта, стоявшего с таким видом, словно прямо сейчас его должны были фотографировать для Армейского Вестника.

— Хотите покомандовать? — Холодно осведомился Николай. — Я лишь осмелюсь спросить, кто вы, и на каком основании сюда прибыли.

— Предлагаю вам, как младшему по званию представиться первым. — Генерал-лейтенант гордо поднял подбородок.

— Я, заместитель командующего войсками Внутренней Стражи, генерал-майор Белоусов. По указу от семнадцатого сентября, тысяча восемьсот шестого года, именно внутренняя стража занимается и несёт ответственность за все гражданские беспорядки. А приказом Большого Государственного совета от третьего февраля тысяча девятьсот шестого года, все волнения среди каторжников, подавляются исключительно силами внутренней стражи. А теперь я жду вашего представления, и описания оснований на которых вы вмешиваетесь в дела стражи.

— Генерал-лейтенант Загорский, командующий Казанским военным округом.

— И что вы собирались предпринять, господин генерал-лейтенант? Разнесёте здесь всё к чертям из пушек? Или подгоните бронеходы?

— Но что-то же надо делать? — Загорский развел руками.

— Тогда дайте вашим людям команду усилить оцепление, и чтобы ни мышь не проскочила. И, да, господин генерал-лейтенант, у мятежников оружие, так что пусть люди не торчат на открытом пространстве, а укроются. За подводами, или ещё как. Лишние жертвы нам ни к чему. И так, боюсь крови будет по уши.

— Разумно. — Генерал кивнул, признавая право Белоусова распоряжаться. — Но может пару пушек всё же поставим?

— Обязательно. — Николай обернулся на здание. — Кладка старая, прочная, но думаю трёх — четырёх пушек хватит.

— Для чего? — Оторопел Загорский.

— А вот для этого самого. — Николай хмуро качнул головой на здание тюрьмы. Если не опомнятся, то разнесём тут всё по кирпичу. Только поставьте пушки так, чтобы если что снаряды улетали на тот берег, где нет домов.

Полковые 76 миллиметровые пушки, 1902 года, выкатили на прямую наводку, а с боков, в качестве дополнительной огневой мощи и фактора психологического давления, встали бронеходы с автоматическими 37 миллиметровыми орудиями.

Такой поворот сильно не понравился каторжникам, и из окна замахали белой тряпкой, а вскоре на площадку перед входом в тюрьму вышел рослый, широкоплечий мужчина в серой рубахе подпоясанной верёвкой, и грязных, когда-то коричневых штанах, заправленных в рыжие, давно не чищенные сапоги.

Сам мужчина имел клочковатую причёску нестриженных волос, длинную окладистую бороду с сединой, и кустистые брови на загорелом лице.

— Говори. — Белоусов, всё так же одетый в парадный генеральский мундир со всеми орденами, шагнул вперёд, оставив за спиной безмолвно стоявших начальников губернии и города.

— Так это, вашество, откатывай давай пушки-то. А то мы ваших людишек на куски распластаем.

— Режь. — Николай, державший в руке веточку, отмахнулся от надоедливой мухи, которых здесь почему-то было огромное количество. — Всех погибших гражданских, я задним числом приму на службу в Охранную Стражу, и выплачу семьям пенсию, как за погибшего в бою. Это у меня для людей праведных, погибших на посту, как и подобает воинам земли Русской. Ну а для вас, лишь картечь да пули. Но выживших ждёт подземная Якутская тюрьма. Надеюсь у вас нет сомнений, что я в состоянии устроить всем вам такое изменение приговора?

— Это, что же. Можете, да. Правда господская она такая. — Мужчина с хрустом сжал тяжёлые кулаки.

— А ты за что попал в острог? Яблоки в соседском саду воровал? — Николай шагнул ближе, вглядываясь в лицо каторжанина. — Тут за грехи малые никого нет. На всех кровь и боль людская.

— На тебе что-ли крови нет? — Мужчина криво ухмыльнулся.

— Да всё больше такие как ты. И не я их разыскивал по подворотням. Они меня сами находили и ножичками своими тыкали. И каждого из таких, любой уездный суд закатал бы на пожизненное. Так что я просто выметал грязь из дома.

— Вот так значит, да. Грязь? — Каторжанин смотрел в глаза Николаю с ненавистью, но в ответ видел такую же ненависть в генерале.

— Вы и есть грязь общества. Подонки. Сколько судеб вы искалечили сколько людей подвели под монастырь, сколько крови пролили. Не сеете не жнёте, а только жрёте. Гнида подколодная и то больше пользы приносит.

— Всё в мире от бога, и вор тоже от господа. — Негромко произнёс каторжник, с вызовом глядя на Николая.

— От дьявола вы. Семя помойное. Вы все бесы, а не люди. Вы даны нам чтобы мы могли сделать правильный выбор, в служении богу, и отрицании всякой мерзости, вроде вас. За три десятка невинных душ, я конечно отвечу. И перед государем, и перед богом в своё время, но за две с половиной сотни каторжников, меня ругать не будут. — Николай помолчал. Короче так, висельники. У меня вам одно слово. Сдавайтесь. Если не успели наделать дел, и нет там крови, то я обещаю замять дело. Спишем на плохую кормёжку, или ещё что, накажем пару писарей, да может посадим кого из тюремных начальников. Обещать не буду, но, если за ними есть чего, сядут непременно. Но через пять минут, я лично, вгоню снаряд в стену тюрьмы, и буду стрелять до тех пор, пока из-под битого кирпича не потечёт кровь.