Кровь на эполетах (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович Страница 30

«Багратион, конечно, не Бенигсен, – размышлял главнокомандующий, – французов непременно потреплет. Но тогда успех дела припишут ему. С другой стороны, отказать будет неправильно. Государь в своих письмах требует не отпускать французов без боя. Хочет, чтобы они легли здесь костями. Оно бы хорошо, конечно, но перед нами Бонапарт с лучшей в мире армией. Она и сейчас – грозная сила. В отличие от нашей, состоящей наполовину из новобранцев. Генералы и офицеры рвутся в бой, но поручить такую операцию некому. Багратион справится. Пусть. А там и я подоспею. Кто командует армией – тот и победитель, ему честь и слава».

– Даю вам два корпуса: Раевского и Милорадовича, – сказал, встав перед Багратионом, – а также казаков Платова. Вы с ними воевали, хорошо знаете, понимание найдете. Пушек – сколько утащите.

– Благодарю, ваша светлость, – дрогнувшим голосом произнес Багратион. – Вы мне жизнь вернули. Признаться, не надеялся. Век не забуду.

– Одному Отечеству служим, Петр Иванович, – улыбнулся Кутузов. – Коли и было между нами худое, пора забыть. Россия от нас подвига ждет. Поспешайте, голубчик! Рассчитываю на вас.

Багратион поклонился и вышел. А Кутузов позвал Толя и стал диктовать ему приказ.

От Багратиона я возвращался в отличном настроении. Если Кутузов прислушается к князю и даст ему войска (почему-то был уверен, что это произойдет), история изменится и без моего участия. В рядах отступающих к Красному французов будет Наполеон. Стоит замочить корсиканца или взять его в плен (первое предпочтительно), и лоскутная империя Бонапарта поползет по швам. Нет в его окружении человека, способного подхватить упавшее знамя, говоря высоким штилем. Что из этого следует? Россия подпишет выгодный для себя мир, не случится Заграничный поход русской армии (в нем не будет нужды), не погибнут в кровопролитных сражениях тысячи солдат. Офицеры не наберутся за границей либеральной заразы, и не станут по возвращению в Россию мутить заговоры, которые в моем времени вылились в декабрьское восстание 1825 года. Страна станет поступательно развиваться, глядишь, и крепостное право отменят еще при Александре первом. Он ведь собирался это сделать…

Спешнев встретил меня встревоженным взглядом.

– Как там было? – спросил нетерпеливо.

– Все нормально, – улыбнулся я. – Поговорили с князем, былое вспомнили. Расстались дружески. Хороший человек Петр Иванович!

– Слава Богу! – перекрестился Семен. – А то, знаешь ли, слухи ходили.

– Слухи? – хмыкнул я. – Без комментариев!

– Тьфу на тебя! – плюнул Спешнев. – Достал уже своими словечками.

Я захохотал. Ругается, а словечки использует. «Достал» – это из моего репертуара. Его, кстати, многие заимствуют. Слышал на днях, как Синицын распекал унтера. «Задрал ты меня, Силантьев! – ворчал на вытянувшегося перед ним командира взвода. – Сколько раз говорил: следи, чтобы егеря рубахи вовремя меняли. Вша ведь заводится. Почему у Горохова рубаха черная? Увижу еще раз – полетишь, как еж с пером в заднице! Не будет тебе ни рейда, ни трофеев, ни денег. Понял, лузер?» И ведь что интересно – впитывают мгновенно. Синицын только дотошно выясняет, что каждое слово значит. Словечко «лузер» ему очень понравилось, а еще – «задрот». Последнее даже больше, поскольку русское и ассоциации вызывает несколько другие, чем в моем времени – от слова «дрочить». Расспросил меня Потапович, и что означает «кровавая гэбня». Ответил, что это существо, которое никто не видел, но все боятся.

– Как вурдалак? – уточнил Синицын.

– Во, во! – согласился я. – Он.

– Тогда – да, страшно, – согласился Потапович. – Там, на лугу, вы и вправду на него походили, Платон Сергеевич. Уж не взыщите за прямоту.

Я только посмеялся.

Завершив дела с отчетом и отправив пленных французов в штаб дивизии, Спешнев распорядился готовить праздничный ужин. Традиция такая сложилась. Офицеров, вернувшихся из рейда, угощают те, кто оставался в полку. В ответ приглашенные дарят устроителям разные ништяки из трофеев – например, трубку, бритву, кожаный несессер, шейный или носовой платок. Семейным офицерам (в полку их двое) перепадают дамские штучки – ленты, меховые муфты, нижние рубашки. Иногда их просят юные прапорщики – для сестер и матерей. Я соврал офицерам Давыдова, что рубашки мы не берем. Еще как! Маркитанты их из рук рвут и платят хорошо. Покупают меха, золотые украшения, дамскую обувь. Этим делом у нас заведует Синицын – он знает, что брать, а чего не стоит. Солдатам тоже перепадает: помимо денег, это разные полезные в быту вещи, как-то: сапоги, белье, ремни, иглы, ножницы, ножи, отрезы полотна и сукна. В хозяйстве все сгодится. Новобранцев тоже не обижаем – свои же люди.

Ужин проходил в сарае, где разместился штаб полка. И это нам еще повезло – приходилось и в палатке ютиться. Армия идет по разоренной земле: сначала дома жгли русские, а теперь – отступающие французы. Как сказал Семен, из сарая вынесли полтора десятка трупов замерших французских солдат. Такое здесь сплошь и рядом, и никого не удивляет. Убрали жмуров с глаз долой – и ладно. «Мертвые – в землю, живые – за стол».

Столом нам послужили уложенные на самодельные козлы половинки ворот. Вместо кресел и лавок – напиленные солдатами чурбаки. Сидим в шапках и полушубках – в сарае холодно. Угощение небогатое – каша и сухари. Мяса нет – оно здесь поставляется в живом виде, а бычки за армией не поспевают. Хорошо, удалось заправить кашу мясом из трофейных французских консервов – мы нашли в обозе несколько ящиков и притащили с собой. Благо свой провиант съели, и место в санях было. Сослуживцы поначалу отнеслись к консервам настороженно, почему-то считая, что это мясо лягушек. Французы же! Еле убедил, что говядина. Распробовали – понравилось. Ну, а с водкой проблем нет – интенданты исправно выдают винное довольствие, и у маркитантов по случаю можно купить.

Денщики расставили тарелки с парящей кашей, разлили водку по жестяным стаканам манерок. Семен поднял свой.

– Завершился очередной рейд нашего летучего отряда по тылам врага, господа! – сказал торжественно. – И опять успешно. Неприятель понес потери в солдатах и офицерах, лишился восьми пушек, а у нас все вернулись. Почти все офицеры полка побывали в рейдах и научились бить противника по новой методе. В дивизии нами довольны, в других полках завидуют. Я хочу поблагодарить капитана Руцкого. Это он все придумал и сумел получить позволение от светлейшего князя на создание отряда. Признаться, поначалу сомневался, но теперь рад. За здоровье Платона Сергеевича! Ура!

– Ура! – подержали офицеры, после чего дружно осушили стаканы и набросились на кашу. Скоро с ней было покончено, курящие достали трубки, за столом завязались разговоры. Ходившие со мной офицеры рассказывали о случивших боях, вспомнили встречу с отрядом Давыдова.

– Гусары на нас поначалу косились, – улыбнулся Синицын. – Дескать, это мы герои. Обозы громим, пленных берем. Но мы сказали им, сколько орудий у неприятеля заклепали – сразу зауважали. А потом Платон Сергеевич гитару у Давыдова взял. И вам скажу – перепел гусара! Как есть перепел.

Все уставились на меня. Я сделал вид, что раскуриваю трубку.

– Платон Сергеевич! – укоризненно сказал Спешнев. – Как же так? Гусарам пели, а своим нет?

– Поддержу! – раздалось от входа в сарай.

Все повернули головы. В проеме, оставшимся после снятых ворот, стояли Паскевич с адъютантом.

– Господа офицеры! – скомандовал Спешнев.

Все вскочили.

– Вольно, господа, – махнул рукой генерал и прошел к столу. Прапорщик Тутолмин освободил ему чурбак. Паскевич сел, после чего мы опустились на свои. – Пришел посмотреть на героев, отважно и умело бьющих французов, – сказал командир дивизии. – В армии уже поговаривают: Руцкий всех французов разогнал, нам не достанется.

Офицеры засмеялись.

– Но его счастье, кажется, кончилось, – улыбнулся Паскевич. – Из главного штаба пришел приказ. Два корпуса, в том числе наш, идут скорым маршем южнее Смоленска на Оршанскую дорогу. Ожидается, что по ней выступит Бонапарт со своей армией. Нам выпала честь преградить ему путь и разгромить. Командовать корпусами будет генерал Багратион.