Черный гусар - СкальдЪ Страница 30

Первым подскакал корнет. Он резко осадил всхрапнувшего коня, да так, что из-под копыт полетел дерн. Пашино и не подумал сделать шаг назад. Ловким, неоднократно отработанным движением корнет спрыгнул на землю. Парень оказался совсем молодым, подтянутым и стройным, без усов, с ясными синими глазами и слегка кривыми, как у многих кавалеристов, ногами.

— Корнет Соколов! — он лихо козырнул и только тут Пашино заметил, что у их молодого спасителя слегка подрагивают руки, а на лице не осталось ни одной кровинки. Да и шагал он скованно.

На щеке корнета кровоточила свежая царапина, венгерка оказалась порвана, а кепи он где-то умудрился потерять. Бравый гусар вид имел ошарашенный и очумелый.

— Коллежский асессор Пашино, Петр Иванович! — отрекомендовался советник. Не чинясь, он шагнул вперед и обнял за плечи удивленно распахнувшего глаза корнета. — Ну, доложу я вам, вовремя же вы подоспели. Вы нас с того света буквально вытащили. Спасибо вам, дорогой!

— Это наш долг, господин асессор. Мы услышали стрельбу и сразу же поняли, что кому-то требуется помощь. Поручик Некрасов повел нас к вам на выручку, — только сейчас он заметил раненого товарища и стремительно шагнул к нему. — Андрюша! Ты как? Что с ним, доктор?

— Тише, тише, ишь какой прыткий, — Покрышкин нахмурился. — Отойдите, не мешайте! Все с вашим другом в порядке. Пуля прошила грудь навылет. Важные органы не задеты.

— Он верно говорит, Мишель, — подал слабый голос поручик. — Прикажи подать коня, я еще с бухарцами этими не закончил!

— Но-но, без глупостей, — счел нужным осадить его Пашино. Он был наслышан о бесшабашной гусарской удали и ранее, в России, уже несколько раз сталкивался с ее проявлениями. — Отдыхай, герой. Еще повоюешь.

— Ух, живой, чертяка! — Соколов не скрывая облегчения, перевел дух, наклонился над товарищем и пожал ему руку. — А я уж испугался.

— Вздор! Царапина, вот и все, — ответил Некрасов.

— Папироску? — Пашино открыл свой портсигар. Он по опыту знал, как на человека действует первый в его жизни бой. А у корнета он именно первым и был. — Вижу, сегодня вы приняли боевое крещение.

— Так и есть, принял! До сих пор трясет! — корнет не стал отпираться. — Благодарю, — он глубоко вдохнул, взял папиросу, прикурил и после нескольких жадных затяжек начал успокаиваться и приходить в себя.

— А что с бухарским беком? Догнали?

— Нет, ушел, сволочь. Больно конь у него хороший оказался. Но свиту его мы в земельку почти всю уложили.

— Жаль… К сожалению, погиб один из ваших, — помолчав, счел вынужденным сообщить Пашино.

— Кто? — корнет вздрогнул и выкинул папиросу. — Где он?

— Вот… Не повезло, бедняге. Видите, как ему шею-то разрубили. Всю венгерку кровью залило.

Молодой корнет некоторое время молча стоял над телом гусара, а затем нагнулся и бережно прикрыл остекленевшие уже глаза.

— Родион Калинин, родом со Ставрополья. Хороший был гусар. Царство ему Небесное!

— И у нас один из казаков принял смерть, — Пашино вздохнул. На войне всегда убивают, он не раз подобное видел, но сердцем не огрубел. — Давайте помянем доблестных воинов. У меня имеется коньяк. Федор, достань!

— Сей секунд, ваше высокоблагородие! — конюх, пытаясь загладить свое не самое геройское поведение во время дела, бросился к чемодану.

Коньяка в походной фляжке на всех бы не хватило. Так что напиток достался самому Пашино, Покрышкину, Некрасову, Соколову, вахмистру Козлову и уряднику Власьеву. Русские, кроме поручика, встали над умершими, сняли шапки, перекрестились и, не чокаясь, выпили. Стало тихо. Даже пленные бухарцы замолчали. Доктор Покрышкин прочел Отче наш.

Через некоторое время вновь послышались голоса. Мертвые ушли, но остальные продолжали жить.

— А можно мне еще немного коньяку, доктор? Для раненых положено, он помогает, — напомнил о себе бледный до синевы поручик Некрасов. Доктор его уже перевязал и дал какую-то микстуру. Держался он и в самом деле молодцом.

— Гусар! — с нескрываемым восхищением заметил Петр Иванович. — Как говорят, не пьют только на Небеси, а на Руси — кому не поднеси!

— Пожалуй, еще одна стопка хорошего коньяка ему не повредит. Тем более, не грех выпить за победу, — разрешил Покрышкин. В таком вопросе последнее слово оставалось за доктором.

— Ну-с, господа, каковы ваши планы? — после того, как выпили, советник посмотрел на Некрасова. Казаки и гусары тем временем закончили собирать трофеи, да и тарантас поставили на колеса.

— Сейчас я сяду в седло. Нам надо сообщить ротмистру Тельнову о засаде и нападении.

— Что? Вы, поручик, не о том думаете! Вам в течение ближайших трех недель только о своем здоровье надобно беспокоиться.

— Мишель! — Некрасов посмотрел на товарища.

— Не волнуйся. Я сейчас же возвращаюсь к эскадрону, — тот моментально подобрался.

— Правильно, — одобрил его Пашино. — Вот что, корнет, берите своих гусар и отправляйтесь к полку. Далеко он, кстати?

— Верстах в четырех, не больше.

— Значит, доедете. А мы с доктором забираем вашего товарища, забираем раненых и пленных, благо свободных лошадей тьма тьмущая, и возвращаемся в Чимкент.

— А доберетесь? Что если на вас снова нападут?

— Нападут, обязательно нападут, но не сегодня. На сегодня у них порох закончился, — коллежский асессор негромко рассмеялся. — Поверьте, я эту публику знаю.

— Хорошо, коли так, — с сомнением в голосе заметил Соколов.

— Именно так, мой друг, — Иван Петрович не скрывал симпатии. Прямой и честный корнет пришелся ему по душе. И прежде всего он понравился ему тем, что не стал выставлять себя бывалым воякой, а честно признался, что впервые убивал людей.

— Тогда так и сделаю. Андрей, до встречи, — корнет обернулся и выкрикнул. — Гусары! В седло!

— Будьте уверены, корнет, как только окажемся в Ташкенте, я незамедлительно доложу генералу Романовскому о вашей смелости и смелости ваших товарищей. Без награды вы не окажетесь. А завтра утром жду вас в Чимкенте. Я остановился в доме начальника поселения. Приходите, будем пить чай.

Петр Иванович твердо держался того взгляда, что те, кто рискует своей жизнью за Россию, должен поступать так не из корысти, а по велению сердца. Служить Родине надо не за страх, а за совесть. Но все это не отменяло того, что подобное отношение следовало поощрять всяким возможным способом. С помощью наград, повышения по службе, банальной похвалы, в конце концов.

Россия на подобном не обеднеет, она должна ценить своих сынов. А он сам, хоть и не считал свой 8-й чин чем-то по-настоящему значимым, всегда и везде делал все от себя зависящие, чтобы люди, которые заслужили честь получить награду, не оказались забыты или оттерты в стороны. Так что уже сейчас Пашино на скорую руку прикинул, что и как будет говорить генералу Романовскому, и о какой