Федор Вихрев - Веду бой! Смертный бой Страница 31

Я немного помолчал и спросил:

— МЫ — это КТО?

— Служба безопасности, группенфюрер Райнхард Гейдрих, а еще точнее — шестое управление, — произнес только что вошедший в комнату Вольф.

Гестапо, одно это слово вызывало ужас у большинства жителей рейха, и я не был исключением. Труднее всего делать выбор, когда у тебя выбора нет.

Я прекрасно знал, что бежать мне некуда, скрываться я не умел и поэтому, недолго подумав, сказал:

— Спасибо, Оскар, я согласен.

— Во-первых, тебе надо умыться и привести себя в порядок, видел бы ты себя, когда открыл дверь, — эсэсовцы снова заулыбались.

— Со старой работой проблем не будет, с сегодняшнего утра у тебя оплачиваемый отпуск на студии, — в речи Вольфа проскакивал среднегерманский говор. — По ряду причин сейчас мы поедем в Боргсдорф.

Я удивленно посмотрел на него:

— А в Берлине?

— В Берлине у нас возникли проблемы, — ответил Оскар.

Через пятнадцать минут я в сопровождении эсэсовцев вышел из дома, и мы сели в служебный «Хорьх». Фрау Марта даже не прикоснулась к своей заветной тетрадке.

В автомобиле Штайн вел себя гораздо свободнее, чем у меня дома.

— Русские вчера нас разбомбили к чертовой матери, но парням Мюллера досталось еще сильнее, и они ухватились за эту чертову вечеринку, — Оскар говорил, сидя со мной на заднем сиденье автомобиля. — Наши спаслись в подвале.

— Но ведь в гестапо тоже есть подвалы? Это всем известно, — удивился я.

— Русские о них тоже знали, поэтому сбросили туда две хитрые штуковины, от которых остались воронки метров тридцать глубиной, — поддержал разговор Пауль. — Сейчас там все оцеплено, но нас полиция пропустит.

Я с удивлением рассматривал знакомые мне городские улицы. Чем ближе мы подъезжали к центру города, тем больше видел выбитых в окнах стекол и разбитых витрин. На тротуарах лежали неубранные кучи битого стекла.

— Новая хрустальная ночь, — пробормотал Оскар.

Посмотрев документы, наш автомобиль пропустили за оцепление, и мы поехали дальше по залитой водой улице, мимо еще дымящихся развалин Рейхсканцелярии.

Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча.

Боргсдорф встретил нас шумом и суетой. Из трехэтажного здания гимназии дюжие эсэсовцы выносили парты. Во дворе связисты раскатывали огромную бухту кабеля, а в расположенной неподалеку сосновой роще устанавливали мачты антенн.

К остановившейся машине подбежал солдат и обратился к Вольфу:

— Господин штурмбаннфюрер, здесь запрещено останавливаться, оставьте автомобиль на стоянке.

Он рукой показал на ряд машин, спрятанных под маскировочной сетью. Мы с Оскаром вылезли и, не дожидаясь Пауля, зашли в здание. В холле распоряжался молодой офицер с немного оттопыренными ушами, несмотря на черный мундир, в нем чувствовалось что-то мальчишеское:

— Быстрее подключайте оставшиеся приемники, электричество уже подали.

— Добрый день, Оскар, это и есть ваш чудо-переводчик? — обратил он на нас внимание. — Приятно познакомиться, Вальтер Шелленберг. — Он протянул мне руку: — Я руководитель всего этого сумасшедшего цирка.

— Очень приятно, Петр Михайлов, — ответил я, пожимая его руку.

— Штайн, вы появились очень вовремя, — обращаясь к подчиненному, Шелленберг продолжал внимательно смотреть на меня: — Организуйте, чтобы на детской площадке рядом со зданием играли дети. Обращайтесь к кому хотите, к школьному инспектору, бургомистру, в гитлерюгенд, хоть гауляйтера из постели достаньте, но с утра до вечера на площадке должно быть много детей.

— Герр Михайлов, давайте пообедаем, ведь вы, наверное, даже не завтракали? — казалось, что Шелленбергу доставляет удовольствие играть роль гостеприимного хозяина.

В классной комнате, отведенной под столовую, обедали уже несколько офицеров.

Сев за отдельный столик и дождавшись, когда настоящий официант расставит все блюда, хозяин продолжил:

— Оскар и раньше мне говорил, что вы хорошо переводите на слух, но, получив отчет о вчерашнем вечере, я понял — вы тот, кто нам нужен.

— Понять качество устного перевода можно, только присутствуя там, — сказал я, — или если у вас там…

— Быть слишком умным очень опасно. Как говорят у вас, русских: «Будешь много знать, приблизится смерть», — с улыбкой прервал меня хозяин.

Но улыбка исчезла, когда он продолжил:

— Если работаете на меня, то нужно быть очень умным. Кушайте, кушайте, герр инженер, а я введу вас в курс текущих событий. — На его лице снова появилась озорная улыбка. — За полтора дня наши войска продвинулись на двести-триста километров, но завтра они встанут без горючего и скорее всего будут окружены. У противника на границе совсем не было войск, а все данные разведки были ложными. У нас огромное численное превосходство по всем направлениям, — Шелленберг вздохнул. — А теперь о грустном.

Он наклонился ко мне и, понизив голос, продолжил:

— Похоже, мы проигрываем эту войну, официально это не объявили, но вся группа «Север» исчезла. В Кенигсберге русские, много русских. Третья танковая группа завязла в Вильнюсе, а в Восточной Пруссии огромная дыра, которую затыкают сейчас всем, чем можно. Да и противник совсем не тот, на которого мы рассчитывали. Их техника на два порядка превосходит нашу. Я начинаю верить в бога из машины. Вот так!

После обеда Шелленберг передал меня на руки вернувшегося из городской управы Оскара. Он завел меня в организационный отдел, где я прослушал лекцию о структуре управления, одновременно подписывая стопку уведомлений о допуске к секретной информации и обязательств об ознакомлении. Взглянув на последнюю бумагу, я остановился. «Расписка об отсутствии еврейских предков и родственников».

— Это-то зачем? — спросил я.

— Бюрократия, — развел руками Оскар. — Подписывай, все равно никто проверять не будет.

Я расписался, и он, забрав толстую пачку моих бумаг, скрылся в кабинете начальника отдела.

Немцы есть немцы, даже конец света они постараются оформить и провести по правилам документооборота.

Через пять минут из кабинета вышел сияющий Оскар:

— Ну вот, теперь ты не работник какой-то кинофабрики, а сотрудник серьезного государственного учреждения.

— А как мне сейчас обращаться к вам, господин начальник отдела? — спросил я.

— Можно господин начальник, можно штурмбаннфюрер, а лучше всего — просто Оскар, — улыбаясь, ответил он. — А сейчас идем в комнату операторов.

Огромные всеволновые радиоприемники находились в отдельном флигеле, занимая большую его часть. Только за пятью из восьми приемников сидели операторы в наушниках.

— Ты знаешь, что нам пришлось срочно менять расположение, поэтому здесь такой бедлам, да и людей, хорошо владеющих русским, очень мало, — сказал Оскар. — Помоги нам.

По выражению его лица я понял, что он что-то мне недоговаривает.

— Каждый оператор работает в строго отведенном для него диапазоне, — продолжил Штайн. — Когда начинается прием, включается магнитофон, и над местом оператора загорается красная лампа, когда идет поиск, горит зеленая лампа. К сожалению, со вчерашнего утра мы не можем поймать ни одной армейской радиостанции, только шум. Гражданские радиостанции тоже изменили сетку вещания и диапазон частот.

— Оператору нужно указывать частоту передачи и, если возможно, название радиостанции, — я прервал его монолог. — Радиостанции могут работать на нескольких частотах одновременно, и тогда будет записано одно и то же сообщение.

— Да, ты прав, — Оскар подозвал дежурного офицера и передал ему мои слова.

Я продолжил:

— В одном диапазоне может быть несколько радиостанций, и один оператор должен просматривать весь эфир.

— Я думал уже об этом, но у меня не было подходящего человека, — ответил он. — Поэтому я поручаю эту работу тебе.

Тут один оператор поднял руку:

— Господин штурмбаннфюрер, послушайте это.

Он включил общую трансляцию, и из динамиков послышался речитатив на немецком языке, сопровождаемый ударами барабана:

Хочу, чтобы вы мне доверяли.Хочу, чтобы вы мне верили.Хочу ловить ваши взгляды.Хочу управлять каждым ударом сердца.

Голос, наполненный дикой, первобытной силой, завораживал.

Странный рисунок мелодии гипнотизировал слушателей.

Мы хотим, чтобы вы нам доверяли.Мы хотим, чтобы вы нам всем верили.Мы хотим видеть ваши руки.

Первым очнулся Оскар:

— Выключите это!

Никто не отреагировал на его приказ.

Он сам подбежал к рубильнику и отключил радиоприемник. Присутствующие удивленно оглядывали друг друга, пытаясь понять, что с ними произошло.

Я заметил, что один оператор неподвижно сидит, хотя над его приемником горела зеленая лампа. Подойдя к нему и сдернув с головы оператора наушники, я услышал в них незнакомый низкий голос: