Александр Мазин - Земля предков Страница 31

– А с тех пор, как ты своего хёвдинга…

На этот раз Стюрмира остановил уже Медвежонок. Очень вовремя. Пока тот в сердцах не сказал то, что обратно не проглотишь.

– Конунг, мы тебя знаем, – сурово произнес берсерк. – Ты нам всегда был как отец. И таким остался. И мы верим тебе, как сыновья отцу. Ты мудр и справедлив. Скажи нам, как помочь моему брату, и мы сделаем, как ты скажешь. Клянусь богами Асгарда!

Суровая складка на лбу конунга разгладилась.

– Потерпи немного, Свартхёвди Сваресон, – сказал он мягко. – Скоро вернется Трувор Жнец со своими варягами. День или два. Вернется Трувор, вернется мудрый Ольбард. Мы с тобой здесь – чужие. Они – свои. Им добром скажут то, что ты узнаешь только с помощью железа. Если Ульфа и впрямь захватил Задорей и не убил его сразу, то пара дней ничего не изменит. Если убил, то мы найдем убийцу и накажем. Но я не думаю, что твой брат мертв. У него особенная удача. Она не может уберечь его от бед, но потом твой брат всегда выскальзывает из западни. И возвращается с прибытком. Я не верю, что какой-то Задорей смог перехватить его удачу. Подожди, Сваресон. А пока мы подарим богам добрую жертву, чтобы они получше приглядывали за моим хёвдингом.

Мир был прекрасен. Чист и гармоничен, как песнь соловья.

Какая-то часть моего сознания понимала, что я умираю. Но то была совсем небольшая и не слишком важная часть.

Задорей ушел и не вернулся. Оставил меня привязанным к дубу на весь день. И на ночь, во время которой меня, как ни странно, никто не скушал. Ну комары разве что.

А под утро ко мне пришел мой Волк и лег рядом. И смерть перестала иметь значение. Мир обратился в свет, а я пребывал внутри, в дивном равновесии. Я и мой Белый Волк. А вокруг царила нирвана. Или как там еще это называется…

И вот вся эта неземная благодать была нарушена прекрасной незнакомкой.

Честно говоря, ее красоту я оценил позже. В тот момент, возвращенный из грёз в лоно реальности, в царство боли и тщеты, я лишь злобно шипел, пытаясь привести свою закоченевшую от пут и неподвижности тушку в условно вертикальное положение. Затем живительная влага полилась мне в глотку, и я обрел способность говорить. Вернее, ругаться. Ругался я по-русски, потому что за годы жизни с северянами так и не научился их заковыристым проклятьям.

Потом влага пролилась на мои запекшиеся веки, я обрел способность видеть, и мне стало стыдно.

Потому что это был не Задорей.

Девушка. Молодая. Красивая. На лице – внимание, строгость и чуть-чуть сострадания. На полмизинчика.

– Кто ты, чудное видение? – просипел я, радуясь, что хоть исподнее мне оставил мой похититель. Мог бы и донага ободрать, и тогда не только лицо, шея и конечности, но и вся моя тушка превратилась бы в комариный корм.

– Можешь звать меня Зарей, человек, – разрешила красавица. – Давно ты здесь кровососов кормишь?

Хороший вопрос. А я знаю?

Нет, знаю, конечно. Сознание возвратилось. В полном объеме. А вот Волк – ушел.

Итак, принайтовали меня к дереву с утра. Вопрос: это еще завтра или уже послезавтра? День, потом ночь… Сутки, в общем. Вряд ли больше, судя по тому, что жажда мучит, но обезвоживания вроде нет. Хотя не стоит забывать, что пребывал я в состоянии особенном… Может, я – как йоги, которых на неделю в землю закапывают, а им – хоть бы хны?

– Это важно? – спросил я у девушки.

Та покачала головой. Хорошая голова. Гордо посаженная. Головной убор бисером шит. Тем, который ладожане подданным вместо денег навязывают. Поверх шапочки – платок. И, похоже, шелковый. Ой не из простых девица, чует мое трепетное сердце. И лицом, как сказано выше, лепа. Причем по-благородному лепа. В этом мире такая откровенная демонстрация красоты сродни явному вызову. Нравлюсь? Хочешь посягнуть? Ну, давай. Рискни здоровьем.

– Скажи мне, Заря, могу ли я обратиться к тебе с просьбой?

Учтивость для человека в моем положении – единственная возможность продемонстрировать статус. Учтивость и выдержка.

– Говори, – разрешила мне красавица.

Нет, пожалуй, не красавица. Просто симпатичная. Это моя Гудрун – красавица, а Заря…

Не знаю. Не важно. Это вообще неуместные мысли в моем нынешнем положении.

– Не могла бы ты меня развязать? – попросил я. – Очень, понимаешь, нос чешется.

– Да уж не знаю…

Красавица выпрямилась и сделала шаг в сторону. Мне потребовалась немалая сила воли, чтобы повернуть голову без матерщины. Шея просто как деревянная. Ага. Девушка-то не одна. На заднем плане – добрый молодец маячит. Жаль, спиной стоит, личика не кажет. И девушка тоже не пустая. Поясок поуже стандартного, но вполне себе боевой. И кинжал на нем хороший, узкий, длинный, в добротных ножнах. И – вот это правильно! – полный колчан стрел и лук в налуче.

– Почему не знаешь, прекрасная Заря?

– Потому что не знаю, кто и почему тебя к дереву привязал.

Хм. Отвечать на этот вопрос следует, крепко подумавши.

– Привязал меня человек по имени Задорей, – я решил пока придерживаться правды. – Он же хитростью увез меня из Ладоги. Не родич тебе Задорей?

Уточнение требовалось, потому что я помнил: Задорей намеревался оставить меня своей родне. И мы вполне могли быть близко от его малой родины.

– Не родич?

Легкое качание головой.

У меня отлегло от сердца. Родич – это святое. Во всех остальных случаях можно договориться.

– Что ж, тогда я могу продолжить: имя мое – Ульф Вогенсон по прозвищу Ульф Свити, Белый Волк, и я – хольд Хрёрека-конунга, что породнился ныне с князем Гостомыслом.

– Ульф Вогенсон? – О, какая скептическая улыбочка! – Отец рассказывал мне о человеке, которого звали так. Но ты ошибся. Его прозвище не Свити, – тут она перешла на скандинавский, и выговор, надо сказать, у нее был прекрасный. – Его зовут не Ульф Белый, а Ульф Черноголовый. Ты ошибся, человек.

– Его звали так, – я тоже перешел на язык викингов. – Но прошлым летом человек по имени Хавгрим дал мне другое прозвище, и оно показалось всем более подходящим.

– Складно, да не ладно, – она снова перешла на словенский. – Не верю, что Задорей, не самый славный из дружинников князя Водимира, – презрительная гримаска, – совладал бы с таким воином, как Ульф Вогенсон. Пожалуй, я оставлю тебя здесь, человек. Пусть у комаров будет праздник.

– Он и не совладал, – буркнул я. – Колдовство меня победило. Женское. Могу даже имя назвать. Горёна-ворожея.

На славном личике отразился мыслительный процесс. Недолгий.

– Слыхала и о ней, – кивнула девушка. – Выходит, ты и с Гостомыслом что-то не поделил, человек, назвавшийся Ульфом Вогенсоном.

– Чего? – Соображал я туго. Неудивительно, учитывая мое состояние.

– Горёна – дочь Гостомыслова гридня. И ладожскому князю служит.

– Не только ему. И не служит, а служила, – внес я поправку. – Твой знакомый Задорей ее зарезал.

– Зачем ему?

– Затем, чтоб лишнего не сболтнула. Ну и денег не платить. Не бесплатно же она меня зельем опаивала.

– О-о-о! – Заря как-то не по смыслу сильно отреагировала на мои слова, оживилась: – Слыхал, братец?

Воин, стоявший ко мне спиной, обернулся, явив моему взору розовощекое безусое личико парнишки лет пятнадцати. Сюрприз. Я был уверен, что он – постарше. При таких-то плечищах.

– Верно люди говорят, – произнес паренек ломким баском. – Мертвый колдун опаснее живого.

– А теперь я хочу спросить, – влез я в общение родственников. – О чем это вы?

Девушка загадочно улыбнулась. Не снизошла. Ну как ей доказать, что я – это я? А может, не стоит доказывать? Мало ли кто ее отец и что он рассказывал обо мне? Может, добрый словенин учил дочку резать всех викингов, какие попадутся. А особенно таких опасных, как Ульф Черноголовый? Хотя вряд ли. Слишком уж хорошо она на языке северян говорит. Не те еще времена, когда язык потенциального противника входит в обязательный пакет разведчика.

– Послушай меня, Заря-красава, развяжи ты меня! – взмолился я. – Развяжи и дай вон хоть кинжал твой. И когда вернется Задорей, я покажу тебе и ему, что я и есть Ульф Вогенсон!

– Ничего ты ему не покажешь, – молвила красотка с той же загадочной улыбкой.

Я похолодел. Неужели я до такой степени разучился разбираться в людях, что даже юная девушка может меня так легко обмануть? Неужели она – на стороне Задорея?

– Я освобожу его, сестра, – сказал плечистый парнишка, доставая меч.

Это был не вопрос – утверждение.

Я слишком устал, чтобы спрашивать, отчего меня намереваются освободить: от пут или от жизни. Просто смотрел и ждал. Недолго. Меч ширкнул в воздухе – и я повалился на бок.

– Ну и зачем? – поинтересовался я из крапивы, в которую зарылась моя многострадальная голова.

– Прости моего брата, человек, назвавшийся Ульфом, – пропела Заря и хихикнула. – Этот меч у него недавно. Хочется покрасоваться.