Руслан Мельников - Операция «Танненберг» Страница 31

– Немцев нет?

– Нет.

– Это хорошо, – удовлетворенно отметила шляпа со смотровыми прорезями. – Ненавижу немцев.

– Личные счеты?

– Да. И у вас, верно, тоже?

– Ну-у-у… – неопределенно протянул Бурцев.

– Вы ведь бежали из Шварцвальдского замка, не так ли?

Бурцев покосился на Берту. Отпираться бесполезно. Да и незачем. Кивнул:

– Бежали. Благодаря помощи неведомых стрелков.

Взгляд Бурцева скользнул по зачехленному арбалету у седла Телля, по заспинным самострелам пехотинцев.

– Если бы не они…

– Ты правильно обо всем догадался, Вацлав из рода Бурцев, – перебил Телль. – Этими стрелками были мы. До нас слишком поздно дошла весть о пленении Берты, и мы не успели выйти к замку в тот день, когда ее схватили. Но уже следующей ночью я и мои люди наблюдали из леса за крепостью барона фон Гейнца. Так что переполох в замке, стычка на башне, где барон обычно держит заключенных, и ваше бегство не осталось незамеченным. Надеясь, что вместе с другими пленниками бежала Берта, мы помогли, чем смогли. Обстреляли погоню, постарались отвлечь на себя внимание преследователей. И только когда из ворот выехала колдовская повозка, которой не нужны лошади, и когда загрохотала адова бомбарда, которую нет нужды заряжать после каждого выстрела, нам пришлось отступить. Было слишком много потерь…

– Мне жаль, что твои люди погибли, – сказал Бурцев.

– Мы давно воюем с немцами, – голос швейцарца посуровел. – А на войне умирают.

Что ж, верное замечание.

Глава 32

– По Швабии ходят слухи, будто у барона фон Гейнца гостит некая знатная особа, – после недолгой паузы продолжил предводитель лесного братства.

Надо же! А ведь визит кайзера Священной Римской империи вроде бы держится в секрете. Наверное, недостаточно хорошо держится.

– Никто не знает, кто именно посетил Шварцвальдский замок и с какой целью. Это тайна слишком хорошо охраняется. Мы же решили выяснить, кем является гость барона. И как до него добраться.

– Зачем?

– Убить, – глухо выдохнул арбалетчик. – Один меткий выстрел – и одним важным немцем меньше. Разве это плохо?

Нет, определенно, это все-таки идейный разбойник. Террорист пятнадцатого века, вместо «калаша» вооруженный самострелом.

– Вообще-то гостем барона был император Рупрехт Пфальцский, – сказал Бурцев. – Но, думаю, он уже мертв. У меня, по крайней мере, есть все основания так полагать. Я лично всадил в него… м-м-м… В общем, в Его Величестве сейчас должно быть слишком много дырок, несовместимых с жизнью.

– Знаю, – кивнул Телль. – Теперь – знаю. Берта обо всем рассказала.

– Обо всем? – не понял Бурцев.

– И о том, как ты убил Рупрехта из заколдованной бомбарды тевтонских колдунов, чей знак – изломанный крест, рассказала тоже. После бегства Берта вернулась к Шварцвальдскому замку. Она наблюдала за крепостью. Видела, как из ворот выехал император со свитой. Потом тайком следовала за отрядом Рупрехта и стала свидетелем вашей стычки там, где дорога проходит меж двух холмов.

Бурцев только покачал головой. Отчаянная баба эта ведьма Берта.

Телль вздохнул:

– Жаль, что об императоре нам не было известно раньше – когда Берта отправлялась в замковые предместья послушать молву и развязать говорливые языки.

– Почему жаль? – не понял Бурцев.

– Знали б, что в Шварцвальдский замок прибыл сам Рупрехт, – были б осторожнее. Берту бы не схватили. И не случилось бы всего… того…

Голос лесного стрелка дрогнул. Зазвучал глухо-преглухо, обещая кому-то бо-о-ольшие неприятности. Бурцев вспомнил Дитриха Лысого, костер перед замком, камеру в башне. Да, много чего пришлось пережить Берте. И можно представить, каково сейчас ее супругу.

– Но никто ведь и предположить не мог, что дороги будут так тщательно охраняться.

– Погоди-погоди, ты что, жену на разведку посылаешь? – вдруг сообразил Бурцев.

– Посылаю, – спокойно ответил Телль. – А что делать, если из всех нас лишь Берта может пройти там, где остальным путь заказан. Ее уродство не бросается в глаза столь явно.

Собеседник Бурцева снял, наконец, шлем. Отстегнул ремешок под подбородком и… М-да, лучше бы он этого не делал. Ну, не так сразу, по крайней мере.

Вскрикнула и отвернулась Аделаида. Бурцеву тоже стоило немалых усилий не отводить взгляда. Все-таки смотреть на подобных представителей рода человеческого… Не то чтобы противно – трудно. Неприятно. И оттого не хочется вовсе. Люди в таких случаях инстинктивно прячут глаза и воротят носы. Ох, и жутковатым же типом был этот Телль. По сравнению со своим предводителем остальные лесные стрелки казались теперь довольно милыми созданиями.

Лицо, прятавшееся под шлемом и подбородником, перекошено, словно от непрекращающейся зубной боли. Сами зубы, большие и неровные, выступали изо рта. Натянутые на них губы изогнуты в вечной улыбке. Печальной и страшной одновременно. Да, с таким речевым аппаратом трудно сохранить безупречную дикцию. Отсюда, наверное, и сипение, сопровождавшее каждое слово инвалида-арбалетчика.

И ведь это еще не все. Лицевые кости справа вмяты внутрь. Не понять даже – то ли врожденный дефект это, то ли последствие тяжелого ранения. Удара булавой, например. Нет, пожалуй, это все-таки врожденное, потому как после таких ударов булавой люди попросту не выживают.

А на голове – на самом темечке – здоровенный, с кулак Гаврилы Алексича, затверделый нарост. Словно плоть и кость, вбитые, вдавленные в череп справа, выпятились наружу сверху… Что ж, теперь понятно, зачем несчастный калека носит такой высоченный шлемак. А чтоб шишка помещалась.

Шишка была голая, без единого волоска и оттого особенно сильно выделялась на фоне пышной шевелюры рано седеющего брюнета. А может, и не рано. Возраст по изуродованному лицу определить трудно. На шишке виднелся старый шрам – небольшой, неглубокий, но отчетливо различимый на бледной коже, обтягивавшей чудовищный нарост.

Ох-хо-хо… Вот о каких говорят «как бог черепаху»… Вообще удивительно, что миловидная на личико Берта, уродство которой под платьем вовсе и не заметно, выбрала в супруги этакого Квазимодо. Явно не за внешность полюбила. Бурцев сглотнул. Что ж, будем считать – перед нами достойный человек с прекрасным внутренним миром. Повезло, будем считать…

– Не нужно скрывать своих чувств, – оскал на искореженном лице мало напоминал улыбку. – Я давно привык, что при первом знакомстве со мной люди шарахаются прочь.

Судя по голосу – сиплому, спокойному и немного насмешливому, действительно привык. Воспринимает это как должное, естественное, само собой разумеющееся, не обижается. Ладно, уже лучше…

– Да и не только от меня шарахаются.

Кивок назад. Туда, где стояли стрелки, напугавшие Агделайду Краковскую.

– Поэтому если у тебя, Вацлав из рода Бурцев, есть сомнения в целесообразности нашего союза, мы можем разойтись мирно, забыть друг о друге и дальше вести свою борьбу порознь.

– Ты предлагаешь союз? – заинтересовался Бурцев.

Союзники им сейчас нужны. А уж какие физиономии будут у тех союзников – дело десятое. Для устрашения врага – так вполне сгодятся и эти.

– Да, предлагаю. Тебе известны секреты тевтонских колдунов, носящих знак поломанного креста. Ты смог воспользоваться их бесконной колесницей, тебе подвластна зачарованная бомбарда. Но у тебя мало людей. У меня их больше. Почти все великолепно владеют арбалетами. И они храбры. С ними можно устраивать засады и с ними можно идти в любую атаку.

Ага… особенно в психическую. С такими рожами и стрелы не понадобятся. Без арбалетов мутанты врага в бегство обратят. А уж если меткость лесной братвы столь же убийственна, как и внешний вид…

– Ты, наверное, тоже неплохо стреляешь? – в раздумьях спросил Бурцев.

– Телль и арбалет – неразделимы, – прозвучал гордый ответ.

Стоп! Телль и арбалет?

В голове, наконец, что-то замкнуло. Сработал контактик. Вот оно откуда… Телль… Бурцев вспомнил. Сопоставил… Нет, не может быть! Тот самый знаменитый Телль вроде бы должен был жить раньше. Веке в четырнадцатом, наверное. Хотя кто его знает… Точно – никто.

– Тебя, случаем, не Вильгельмом кличут? – спросил Бурцев.

– А что? – подобрался арбалетчик.

– Не ты ли, случайно, попал стрелой в яблоко на голове сына?

Телль помрачнел:

– Случайно не я. И зовут меня Вальтер.

Ошибся. Бурцев кивнул. Бывает… Мало ли в Швейцарии Теллей.

– Я – тот самый сын, в яблоко на голове которого стреляли… стрелял… отец.

– Что?! – А теперь глаза у Бурцева полезли на лоб.

– Вот, – швейцарец ткнул пальцем в безобразный нарост на темени, – то самое яблоко.

Вообще-то, по форме голая шишка, в самом деле, отдаленно напоминала яблоко. Отдаленно, но напоминало. Большое такое, крупное… Спелое.

– А это, – Телль тронул шрам на «яблоке», – след отцовской стрелы. Мое яблоко, как мое проклятие, – всегда со мной. И этот след – тоже. Он не дает забыть… Ничего. Ни о чем. Никогда.