Элис Манро - Луны Юпитера (сборник) Страница 31

Хочу присмотреть сережки. Весь день убила на поиски сережек, которые представляю себе вполне отчетливо. Мне нужны серебряные, филигранной работы, свободно болтающиеся шарики небольшого размера. Старое серебро, чуть потемневшее. Я прекрасно помню украшения такого рода; вероятно, их можно отыскать в комиссионном. Но и там я не нахожу ничего даже отдаленно похожего, отчего их покупка вырастает до масштабов острой необходимости. На углу Колледж-стрит и Спадина-авеню сворачиваю в переулок, где есть маленькая лавчонка. Вся оклеена черными обоями с дешевыми зловещими картинками, как то сидящий на стремянке голый, лысый манекен, поигрывающий четками. Розовое бальное платье, сплошной тюль с блестками, типа того, что я носила в пятидесятые годы, жутко натиравшее под мышками, на фоне черной стены выглядит скорее устрашающим, нежели привлекательным.

Разглядываю лоток с ювелирными изделиями. Продавщицы суетятся вокруг покупательницы, скрытой от меня трехстворчатым зеркалом. Одна из девушек – пышка цыганистого вида, с абрикосовыми щечками. У второй на голове белый «ирокез», окруженный черной каймой, так что девица похожа на скунса. Девчонки, взвизгивая от восторга, тащат все новые и новые шляпки и бусы, чтобы всучить их покупательнице. Наконец все удовлетворены, и прелестная молодая дама, на поверку оказавшаяся не дамой, а миловидным юношей в женской одежде, выходит из-за зеркальной перегородки. Юноша облачен в черное бархатное платье на черной кружевной кокетке, с длинным рукавом, и черные перчатки; на ногах черные туфли-лодочки; на голове шляпка с ажурной вуалью. Макияж деликатный, неброский; вьющаяся каштановая челочка. Это самое красивое и самое женоподобное существо, какое только встретилось мне за целый день. Улыбчивое, напряженное, трепетное личико. Помню, как я в возрасте лет десяти наряжалась невестой, завернувшись в старые занавески, или знатной леди, нарумянив щеки и нацепив шляпу с перьями. После таких задумок и усилий мое упоение от успеха всякий раз сменялось нешуточным огорчением. А дальше-то что? Расхаживать туда-сюда по тротуару? Такая демонстрация сопряжена с огромным риском, дерзостью и разочарованием.

Голос у него мальчишеский, ломающийся. Сам хрупкий, застенчивый.

– Как я выгляжу, бабушка?

– Ты выглядишь замечательно.

10

Настроение у меня на нуле. Распознать это нетрудно. А значит, можно и преодолеть – по всей вероятности.

Настроение на нуле, что и говорить. Со всем, что навалилось, мне самой не справиться, нужно обращаться за помощью, но единственный человек, от которого я готова принять помощь, – это Икс. Если я не буду существовать в его сознании, перед его взором, у меня просто не хватит сил переставлять ноги. Многие сталкиваются с такой проблемой, и мы утверждаем, что они сами виноваты: надо изменить свой образ мыслей, вот и все. Проблема эта – не из разряда благопристойных. А любовь – штука несерьезная, хотя, бывает, заканчивается смертельным исходом. Где-то я такое вычитала – и сразу согласилась. Слава богу, что я не знаю, где сейчас Икс. Не могу ни позвонить, ни написать, ни подкараулить на тротуаре.

В свое время один мужчина, которого я бросила, стал меня преследовать. В конце концов он убедил меня зайти с ним в кафе на чашку чая.

– Я знаю, что представляю собой жалкое зрелище, – сказал он. – Если у тебя и оставалось ко мне хоть какое-то чувство, то сейчас оно полностью уничтожено, это мне понятно.

Его фраза осталась без ответа.

Он постучал чайной ложкой о край сахарницы.

– О чем ты думаешь, когда находишься рядом со мной?

Я хотела сказать «не знаю», но вместо это у меня вырвалось:

– Думаю, как бы поскорей отделаться.

Его затрясло. Вскочив, он швырнул ложку об пол.

– Тебя никто не держит, – задыхаясь, выдавил он.

Сцена комичная и вместе с тем жуткая, театральная и одновременно естественная. Он дошел до крайности, как я сейчас, а я не посочувствовала и, оглядываясь назад, совершенно в этом не раскаиваюсь.

11

Как-то я увидела приятный сон, чрезвычайно далекий от реального положения дел. Мы с Иксом и еще с какими-то людьми, которых я не знала или не вспомнила, надели скромное спортивное белье, в какой-то момент превратившееся в тонкие белые одежды, но оказалось, что это не одежды вовсе, а наша телесность, наша плоть и кровь, в каком-то смысле – и наши души. Когда дело дошло до объятий, они начались с обычной пылкостью, но вскоре преобразовались, за счет нашей легкой сладостной телесности, в редкое состояние довольства. Не берусь описать более внятно: получается нечто похожее на киношные сны, банальные и невинные. Впрочем, так, наверное, оно и было. Не извиняться же мне за банальность своих снов.

12

Иду в кондитерскую «Роонеэм», беру чашку кофе, сажусь за крошечный столик. «Роонеэм» – эстонская пекарня, где нередко можно застать и средиземноморскую домохозяйку в черном платье, и ребенка, глазеющего на пирожные, и мужчину, который беседует сам с собой.

Я сажусь так, чтобы видеть улицу. У меня такое чувство, что Икс где-то поблизости. В пределах тысячи, а то и сотни миль от города. Моего адреса у него нет, но ему известно, что я в Торонто. Разыскать меня не составит труда.

В то же время я подумываю о том, чтобы положить этому конец. На самом деле решить надо только один вопрос: продолжать ли это безумие, но у меня не достанет стойкости, элементарно не достанет кипучей силы воли, чтобы долго поддерживать в себе помешательство.

Есть предел несчастьям и метаниям, с которыми мы готовы мириться во имя любви, точно так же, как есть предел беспорядку, который мы готовы терпеть у себя в доме. Этот предел никогда не известен наперед, но, дойдя до него, не ошибешься. Я уверена.

Когда начинаешь делать над собой усилие, происходит вот что. Боль исподтишка выстреливает своим жалом, застигнув тебя врасплох. Затем почему-то наступает легкость. Над этой легкостью нужно как следует поразмыслить. Она не сводится к облегчению. В ней есть своего рода удовольствие, не мазохистское, не злобное – ровным счетом ничего личного. Удовольствие это довольно странное. Непрошеное удовольствие от обнаруженной нестыковки в чертежах и от вида падающей постройки, удовольствие от учета – в очередной раз – всего, что есть противоречивого, настырного, неподатливого в этой жизни. Так мне представляется. Мне представляется, что есть в каждом из нас нечто такое, что жаждет ободрения, наряду – и в конфликте – с тем, что жаждет красоты за окном и приятной беседы.

Вспоминаю свою одержимость и вижу, что она была приложена не к месту. Только сейчас до меня дошло, что в любви неуместность – это ключ ко всем вопросам, суть проблемы, но я, как бывает под градусом или под кайфом, не до конца сознаю то, что вижу.

Прежде всего мне нужен отдых. Запланированный отдых, с новым пониманием везенья. Отличным от того, про которое толковал мне Деннис. Везенье – это когда появляется возможность посидеть у «Роонеэма» за чашкой кофе, среди посетителей, которые приходят и уходят, едят и пьют, покупают домой пирожные и при этом разговаривают на испанском, португальском, китайском и прочих языках, которые ты иногда пытаешься распознать.

13

Из деревни вернулась Кей. У нее тоже новый наряд: темно-зеленый школьный пиджачок, надетый на голое тело, без блузки и даже без лифчика. Довершают ее облик темно-зеленые гетры и туфли для верховой езды.

– Прикольно, правда? – спрашивает она.

– Да, правда, – ответила я.

– У меня руки не кажутся по плечи грязными? Помнишь, в каком-то старом стихотворении говорится о женщине со смуглыми руками?

Руки у нее действительно мягкие и загорелые.

– Я собиралась приехать еще в воскресенье, но нагрянул Рой с приятелем, и мы устроили праздник молодой кукурузы. Получилось очень здорово. Ты должна приехать к нам на ферму. Непременно.

– Когда-нибудь обязательно доеду.

– Дети носились, как чертенята. Мы накачались медовухой. Рой умеет делать ритуальных божков плодородия. Друг Роя, Алекс Вальтер, – антрополог. Я подумала, что должна бы его знать, но так и не вспомнила. Он не обиделся. Добрая душа. Знаешь, что он сделал? В темноте, когда мы разожгли костер, он сел рядом со мной, вздохнул и положил голову мне на колени. Я подумала: до чего же это мило и безыскусно. Как сенбернар. Такое со мной впервые в жизни.

Прю

Одно время Прю жила с Гордоном. В общей сложности год и четыре месяца – когда он от жены ушел, а вернуться еще не успел. Потом они с женой развелись. А после заметались: то сойдутся, то разбегутся; затем жена его в Новую Зеландию подалась, и, как видно, с концами.

Прю не стала возвращаться на остров Ванкувер, где Гордон ее и подцепил, когда она подвизалась официанткой в курортной гостинице. Нашла себе работу в Торонто, в цветочном магазине. К тому времени у нее полно знакомых в Торонто было, в основном от Гордона ей достались да от его жены. Прю всем полюбилась, друзья ее жалели, а она их за это на смех поднимала. Славная она, Прю. Говорок у нее, как на востоке Канады считают, британский, хотя родилась она в Канаде – в Данкане, аккурат на острове Ванкувер. Таким говорком любую скабрезность отмочить можно, а получится безобидно и весело. Про жизнь про свою она рассказывает вроде как байками; даром что байки эти – о том, как рушатся надежды, как разбиваются мечты, как планы срываются, как все боком выходит, а вот поди ж ты: послушаешь ее – и на душе светлеет; люди говорят: отрадно хоть кого-нибудь встретить, кто себя пупом земли не считает, не пыжится, не хамит, всем доволен и ничего не требует.