Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник Страница 31

— Наш полк отступал. Японцы старались сесть нам на фланги, разбили свою дивизию на несколько колонн; нам требовалось соединиться с главными силами армии под Ляояном, а для этого — задержать рвущегося в глубокий обход врага. На одной из сопок пришлось оставить совсем небольшой заслон — одно-единственное отделение нашего 4-го Сибирского стрелкового полка, где мне довелось тогда проходить службу. Одно-единственное отделение, господа кадеты, не по уставам и не по руководствам. Под началом — да-да, Фаддей Лукич, под твоим началом.

Кадеты разом обернулись. Немолодой фельдфебель, однако, аж зарделся, словно красна девица.

— Ваше…

— Разве не так оно всё было, Фаддей Лукич?

— Так-то оно так, ваше высокоблагородие, да только —

— Вот и расскажем кадетам, какое там было «только». Глядите —

Вновь сдвинута рамка, и на первую картинку — с сопкой — наложилась другая. Алые силуэты солдат — с винтовками разных типов, сразу видно, кто где стоял.

— Фаддей Лукич знал уже тогда, что пулемет того страшнее, коль бьёт не впрямь, а вбок, вкось, с фланга, чтобы на пути у пули оказалось бы как можно больше целей. И потому на сопочке засел сам с четырьмя стрелками, а пулемёт расположил слева — там удобные камешки, нижних чинов с самозарядными и, следовательно, скорострельными винтовками Мондрагона — справа. Каждой огневой группе придал ещё по стрелку. И стал ждать. Так оно было, Фаддей Лукич?

— Так точно! — смущался фельдфебель. — Токмо, ваше высоко…

— Сейчас можно Константином Сергеевичем.

— Так точно, Константин Сергеевич, да токмо никакой особой премудрости-то и не было. Япошка горяч, храбр, да уж больно красивую смерть любит. И терпеть не может, когда у него позицья наша, значит, прямо перед носом, а взять не может. Лезет и лезет, как на ту сопку с деревом, помните ли, Константин Сергеевич?

— Как не помнить…

— Вот! — воодушевившийся фельдфебель сам принялся рассказывать, ведя урок вместо подполковника. Две Мишени, чуть улыбаясь, присел на край учительского стола. — Ждали мы, ребятки, ждали и дождались — попёр япошка густой колонной, походным порядком. А, ну сперва на нас ихний пластун выскочил, хитро подполз, да стрелок Краснобаев его заметил и, того, прикладом. Так что мы ужо знали. Знали и, значицца, флаг наш на сопке и подняли.

— Флаг? — не удержался Юрка Вяземский. — Знамя?..

— Нет, сынок, знамени у нас-то и не было, знамя в полку осталось. А было просто три куска мануфактурных, белый, синий да алый. На живую нитку сметали перед боем, да и подняли…

Константин Сергеевич кивнул, задумчиво глядя поверх стриженных мальчишеских голов.

— Уж и не упомню, откуда у нас те куски взялись. Неказистое знамя вышло, неровное, но с ним-то всё равно лучше как-то. Хоть и ругал потом нас его высокоблагородие господин подполковник, ох, и ругал! — мол, «позицью демаскирует», слово-то мудрёное придумал, насилу я тогда его запомнил — а всё равно. Увидал япошка нас, ну и полез. А мы — огоньком его, огоньком! И слева, и справа! И ещё с попереди!

Старый служака аж кулаком по парте пристукнул.

— В цепь им не развернуться — некуда там разворачиваться. А вылез на нас, ребятки, если и не целый батальон, уж две-то роты точно. В штыки на них не кинешься, токмо пальбой и сдержишь! А шли-то они плотно, валили-то валом — ну, пулемёт наш их тоже клал за милую душу. Да мы все не сплоховали тогда, нет, не сплоховали!

— Голова японской колонны оказалась в огневом мешке, — вставил Две Мишени. — Видите, как они угодили под перекрёстный огонь? — и он вновь передвинул рамку.

Жёлтые фигурки японских пехотинцев перечеркнули прерывистые алые линии, тянувшиеся к ним справа и слева.

— Одиннадцать русских солдат задержали целую японскую колонну, — продолжал подполковник. — Почему? Потому что использовали местность; потому что отрыли, сколько могли, себе окопы, пусть и неглубокие; потому что старший над ними, Фаддей Лукич, правильно расположил свои самые сильные огневые средства — пулемёт и скорострельные винтовки.

— И гранаты, Константин Сергеич! И гранаты!

— И гранаты, Фаддей Лукич. Итак, господа кадеты, первый вывод — даже небольшой отряд может успешно сражаться с превосходящими силами противника, если займёт правильную позицию и правильно распределит имеющиеся ресурсы. А теперь перейдём к тому, что есть основа основ любой армии — её солдат и устав, которому он починяется…

Сразу несколько рук взлетели над кадетскими макушками — и одна из них Федора.

— Константин Сергеич, Константин Сергеич! — раздалось со всех сторон. — Фаддей Лукич! А чем дело-то кончилось?! Расскажите, ну пожалуйста!..

— Рассказывай, Фаддей Лукич, — улыбнулся подполковник. — И впрямь, чего ж такую историю без конца оставлять?

— И-и, господа мои кадеты! Особо много и не расскажешь. Правильно нас ругал его высокоблагородие Константин Сергеевич — знамя-то и впрямь позицию нашу выдавало, хоть мы и поставили его чуток в отдалении. Нарвались япошки на наш огонь, откатились. Раз, другой. А потом вдруг как стихло всё. Поняли мы, что ждут они артиллерию свою, когда подтянется. Кто знает, может, решили, что тут целый полк обороняется, — старый фельдфебель молодецки подкрутил усы. — Поняли мы, что дело жаркое будет, подхватились — и отошли на полверсты. Там снова засели — и вовремя. Ка-ак начали желтомазые по высотке оставленной залпы класть, ну ровно на высочайшем смотру. Не уйди мы оттуда — не гуторили б мы тут с вами. Но мы ушли. И потом снова их угостили, как те вперёд полезли. Так, где за камушки, где за ручеек, где за что придется цепляясь, и до своих добрались…

— И получил за то Фаддей Лукич свой георгиевский крест, — докончил подполковник.

Два часа «длинного урока» пролетели незаметно. Задал подполковник много — и те же уставы, и про стрелковое отделение.

Остаток дня — с обычными уроками — прошёл спокойно. На ужине Севка Воротников вновь подкатился к их столу:

— Эй, Нитка! Ты, ты, тебе говорю! Ты, Нитка, сюда слушай. Хочешь, Нитка, я с тобой дружиться буду?

Петя захлопал глазами и покраснел; Фёдор поспешно пихнул друга в бок — он что, не понимает, что Воротников опять задумал каверзу?

— Вот давай ты мне эту плюшку с маком отдашь, а, Нитка? А я пригляжу, чтобы тебя никто не трогал. А то, знаешь, тут много таких, которые слабых обижать любят!

Говорил Севка всё это вполне мирно, даже дружелюбно; тон его мог обмануть кого угодно, только не Федю Солонова, вдосталь насмотревшихся на подобное в своей 3-ей Елисаветинской и даже сам пару раз становившийся жертвой.

— Оставь его, Воротников!

— Чего это «оставь», Слон, а? — куражился второгодник. — Порядок такой, Солонов, не знаешь, что ль? За защиту у нас всегда сладким делились! Да и неполезно Нитке булки жрать! Как и колбасу, кстати! А то будет не Нитка, а морской канат, в двери не пролезет!

— Пусть ест, Федя, мне не жалко, — горестно прошептал Петя и прежде, чем Солонов успел его остановить, сам пододвинул Воротникову тарелку.

И, пока остальные хлопали глазами, а Федор безуспешно толкал приятеля, Воротников преспокойно протянул руку, забрав себе маковую плюшку прямо с тарелки Ниткина — никто и глазом моргнуть не успел.

Кадеты за их столом и за несколькими из соседних с готовностью загоготали. Всё те же Пащенко, Шпора да примкнувший к ним Бушен; Фёдор сжал кулаки.

— Чего регочите?! Эх, вы, а ещё за одним столом сидим!..

— Эй, Слон, ты чего? — искренне удивился рыжий Гришка Пащенко. — Клювом за ужином не щёлкают! Сам знать должен, коль в военной гимназии был!

— Хватит, Воротников, — поднялся Федя. — Один раз уже дрались, тебе мало? Прошлый разве свезло тебе, гляди, вдругорядь уж не свезёт!

— Да чё ты с ним, как нянька, с Ниткой этой? — искренне удивился Севка, проворно запихивая булку в рот. — Ты второй силач на всё роту! Дерёшься здорово! Давай вместе держаться!.. Хочешь, вот этот вот вихрастый, — он ткнул пальцем в Борьку Шпору — сейчас тебе свою плюшку отдаст? Ты ведь отдашь, Шпоркин, верно?