«Битлз» in the USSR, или Иное небо - Буркин Юлий Сергеевич Страница 31

– Ну и слава богу, – пожал плечами Джон.

– А аппаратура там подходящая? – обеспокоился Пол. – Как во дворце?

Вепрев замялся:

– Аппаратура там есть, но какая, не знаю.

– Ну, помня твои уверения, что везде все на высшем уровне, беспокоиться не будем, – заметил Джон.

– Боюсь, это не тот случай, – начал Вепрев, но его перебила Йоко:

– А в каком отеле мы остановимся? Надеюсь, не ниже четырех звезд?

– Мэр города пообещал, что расселит по избам, – упавшим голосом произнес Бронислав.

– Изба, – распевно повторила Линда, словно пробуя русское слово на вкус. – Что-то такое я слышала. Эта сеть вроде Арабским Эмиратам принадлежит? Это здорово, у них всегда номера с джакузи и сауной.

Вепрев только что-то резко и коротко пробормотал себе под нос.

– В общем, народ, завтра вылетаем из аэропорта Домодедово в город Саратов. Лететь недолго, чуть больше часа, а там нас пообещали забрать и до места доставить в автобусе. Ехать тоже около часа. Вылет в одиннадцать тридцать пять, я заеду за вами в девять.

Вепрев вышел из номера, прислонился к стене и некоторое время постоял, закрыв глаза. Потом пошел по коридору к выходу из гостиницы. Ему нужно было позвонить осветителю и работнику сцены, которых он хотел прихватить с собой на выручку.

Вместе с остальными пассажирами они молча шли по коридору аэропорта Домодедово на посадку. Йоко держала спину неестественно прямо, ее губы были крепко сжаты.

– Мать, ты чего так напряжена? – обернулся к ней Джон. – Снова из-за Шона, что ли? Я уверен, там все в порядке. Сейчас приедем в этот Буркин и сразу позвоним из отеля.

Йоко никак не отреагировала, продолжая смотреть прямо перед собой.

Из белой двери справа выбежала симпатичная собачонка спаниель с вислыми ушами и потешной пятнистой мордой. Она пристроилась к Джону и молча потрусила рядом, заглядывая ему в лицо.

Джон, как истинный британец, умилился чуть не до слез.

– Ути-пуси! – заголосил он бабьим голосом. – Бедная собачка, потеря-алась…

Он наклонился и погладил пса. Тот стал принюхиваться к его баулу.

– Ой, какой умный песик! – театрально изумился Джон. – Знает, что у меня в сумке есть вкусненькое, я сосиску заначил вчера… Или сегодня. Ща-ас, собакен…

Пес облизнулся и махнул хвостом. Джон стал открывать молнию.

– Джон, не смей кормить его! – взвизгнула Йоко. – Закрой сейчас же баул! Это чужая собака, нас оштрафуют!

– Оштрафу-уют нашего песика… – Джон продолжал копаться в сумке. – Мамочка, а давай его себе возьмем? Вот Шон обра… – Он замолк. – Опаньки, дорогуша, а что это твои помады делают в моей сумке? – Он вынул из баула косметичку Йоко и, не глядя, протянул жене.

Раздалось межзубное шипение.

– Пусть у тебя побудет, у меня места нет.

– Вот уж дудки! – сказал Джон с напором. – Чтобы меня на таможне за голубого приняли?

Он встал и принялся впихивать косметичку Йоко в карман ее куртки. Та, сверкая черными стеклами очков, сопротивлялась. На них стали обращать внимание.

– Ладно, ладно, симатта*, давай сюда! – Йоко открыла свою сумку, раздраженно кинула косметичку туда и быстро двинулась дальше. Сумку, однако, не застегнула и стала озираться по сторонам. [* Блин, черт, облом, проклятье… (яп.)]

Пес бежал теперь рядом с Йоко.

– Пшел!

Она попыталась его пнуть. Собака зарычала.

– Тише, тише, Руслан, – раздался голос сзади.

Справа и слева чету Леннонов уже эскортировали крепкие молодые люди в зеленой форме.

– Мистер и миссис Леннон, вам придется пройти с нами, – заявил таможенник с погонами.

Йоко сняла очки и в бешенстве уставилась на офицера.

– Да вы знаете, кто мы такие?! – с ходу начала она кричать. – Вы знаете, кто это такой?! – Она патетически простерла обе руки к Джону. – Это сам Джон Леннон! Джон Леннон из «Битлз»!

Джон заторможенно кивнул.

– Мы в курсе, миссис Леннон, но Руслан никогда не ошибается.

Вокруг стала собираться толпа, остальные «битлы» озадаченно переглядывались.

– Давайте не будем создавать помехи другим пассажирам, пройдемте с нами. Это недалеко.

Они пошли по коридору, а когда поравнялись с мусорной урной, Йоко немного отстала, наклонилась и, поморщившись, обхватила левой рукой лодыжку. А правой попыталась незаметно затолкать что-то в круглое отверстие урны. Джон пригляделся, и ему все стало ясно.

Внутри что-то оборвалось, упало вниз и стало быстро наполнять его вены и капилляры тяжелым свинцом. Он внезапно смертельно устал и захотел присесть прямо на пол коридора. Безучастно и молча наблюдал он, как его жену крепко взяли под руку и повели. Вепрев беззвучно произнес ему в лицо какие-то слова. Он машинально кивнул и поплелся следом.

Они прощали друг другу все. Он закрывал глаза на ее интрижки, она не обращала внимания на его пьянство и попытки (отнюдь не безуспешные) затащить в постель первую попавшуюся симпатичную женщину. Они выдали друг другу бессрочную индульгенцию на взаимный эгоизм и безоговорочный приоритет собственных прихотей, включая наркотики. Однако даже у них была красная линия, за которую нельзя было заступать. Одно-единственное табу. Предательство.

Джона в его жизни предал каждый, кто только мог. Его предали отец и мать. Те самые близкие люди, которые всегда должны были быть с ним, брать на себя его горе, дуть на его разбитые коленки, обещая, что все это пустяки и до свадьбы заживет. Уткнуться в мягкое материнское плечо и блаженно замереть, ощущая себя в теплом коконе доброты и всепрощения… Узнавать про все в мире от отца, просиживая вечера на его жестких коленках… У него всего этого не было.

Эти порезы в его мальчишеской душе так и не зажили. Они изуродовали его характер, заставили нарастить алмазные латы, которыми теперь восхищался весь мир. Потом его предавали друзья, Пол…

Но вот он встретил Йоко, и она заменила ему всех, стала суррогатным андрогином, которого он любил, радовал и боялся огорчить.

Теперь все рухнуло. Он понял, что молился фальшивому божеству. Что это вообще не божество, а хитрая и подлая низкорослая азиатская тетка, которая была готова разрушить все, чем он жил, все его надежды и чаяния ради каких-то собственных выгод.

Джон ясно представил себе, что случилось бы, если бы эта косметичка оказалась в его бауле. Он стиснул зубы, догнал

Йоко, повернул ее за плечо и во второй раз в жизни залепил ей полновесную пощечину. Ее черные очки улетели в пространство.

– Ну-ка прекратите, гражданин! – Милиционер схватил его за руку.

– Что ты подсунула туда, сука?! – выдернув руку, рявкнул Джон. – Героин?! Говори!

Он осекся, увидев ее глаза. Он ожидал увидеть в них знакомые ярость, ненависть, злость. Но вместо этого он увидел в них то, что не смог бы объяснить даже самому себе. Абсолютную отстраненность. Нечеловеческое равнодушие. Так смотрят змеи и ящерицы. Взгляд самурая, готового к сэппуку. Так смотрела Йоко Леннон на мужа Джона Леннона. И он почувствовал, что ему тоже все стало по хрен.

Он безучастно глядел, как сотрудник таможни в резиновых перчатках достал из косметички девять косяков и высыпал их содержимое на весы. Безучастно подписал кучу документов. Выслушал несколько речей о том, как трагично могла бы сложиться дальнейшая судьба его супруги, окажись она в руках более жестких стражей закона, и уверения в том, что ей не придется сидеть в аэропортовской каталажке, учитывая заслуги ее мужа.

Его ознакомили с гигантской суммой штрафа, который он будет обязан заплатить в определенный законодательством срок. Наконец все вышли из комнаты, дав Джону и Йоко возможность пять минут побыть наедине. Они промолчали почти минуту.

– Поцелуй от меня Шона, – сказал Джон одеревеневшим голосом.

Йоко кивнула. Потом спросила:

– Когда ты вернешься?

Он пожал плечами:

– Не знаю. И вообще…

Йоко бросила на него взгляд и опустила голову.

– Прости, – выдавила она.

– Бог простит. Кто тебе дороже – Будда или Христос? Вот оба пусть и прощают.