Александр Чернов - Порт-Артур — Токио Страница 32

— Вы просили Нас о встрече, дабы искать защиты и утешения в ваших бедах и горестях, и голос ваш был нами не медля услышан. Вы даже взяли на себя труд самим предложить нам, как именно мы должны вам помочь, изложив это в Верноподданническом Адресе. Документ сий нами был прочитан со всем возможным вниманием. Мы находим, что многие жалобы ваши справедливы, а помыслы и просьбы — честны. Посему выражая вам наше монаршье благоволение, мы нашли возможным наши суждения и решения по каждой из забот, вас одолевающих, сегодня же вам изложить.

Царь величественно опустился на трон, легким кивком отпуская подданных. Аудиенция была закончена. Официальная. Но главное действо было впереди.

В одной из гостинных дворца непривычно шкварчали три двухведерных самовара. Но не успели выборные разобраться с местами у поставленных буквой П столов, как перед ними вновь появился Государь. Во взгляде самодержца Вадику было заметно отражение яростно бурливших эмоций: ему только что во всех подробностях доложили о предотвращенном покушении. Одно дело слышать от Плеве, Дурново, Банщикова и остальных, что его кто-то настолько не любит, что готовится убить. И совсем другое — подержать в своей руке браунинг, из которого в тебя могли десять минут назад всадить всю обойму.

Для депутатов буря чувств, промелькнувших на лице Николая и суровое, решительное выражение его глаз, сменившее ее, означали несгибаемую волю принять народную петицию, несмотря на все происки врагов народа (Вадик не удержался, и ввернул это выражение еще при обыске Рутенберга). Тихий одобрительный гул, пронесшийся по рядам выборных, был услышан Николаем: сорванное покушение добавило козырей, и проработанная совместно с Банщиковым, Дурново и Победоносцевым канва разговора вполне соответствовала моменту.

— Ну что ж, господа… Оставим формальности этикета: будем говорить свободно. Вам так будет проще. Я полагаю… Еще два дня назад, как того и добивался приведший вас честный отче Георгий, я собирался встретить всех, идуших ко мне со своими бедами, перед дворцом. На площади даже помост начали строить. Однако меня отговорили. И я скрепя сердце решил принять вас в зале, куда, к сожалению, все вместиться не смогли. Отговорили знающие люди, поскольку в большом стечении народа могли оказаться предатели, которые попытались бы стрелять в царя, метнуть бомбу, или начать палить в солдат, дабы развязать кровопролитие.

Почему именно предатели? Потому, что спровоцировать бойню и беспорядки в столице, обезглавить руководство державой в тот час, когда отечество ведет тяжелую, навязанную ему войну, способны либо предатели, либо прямые агенты внешнего врага. Тем более в момент, когда дела у этого врага стали идти в войне откровенно плохо. Ох как плохо!

Почему бойню? Неужели вы способны вообразить, что гвардейцы молча взирали бы на покушение? Погибли бы тысячи человек, еще больше осиротели бы и овдовели! Ни в чем не повинных в абсолютном своем большинстве! Скажите нам всем сейчас, отче Георгий, вы ЭТОГО желали? Говорите! МЫ вас спрашиваем?

— В-ваше величество, — вскочив со своего места прерывающимся голосом начал Гапон, руки его нервно тряслись, — Господь с Вами! Ни сном, ни духом! Исключительно вела меня мука духовная за бедственное положение работного люда… И требования наши…

— И о возможных последствиях площадного цареубийства для этого самого люда, паствы вашей, вы, милостивый государь, будучи душеспасителем, не задумывались?

— Но… Нет… Этого не могло случиться, я бы не позволил… Я…

— Или человек, приведший сегодня к царю десятки тысяч людей столь… неумен, или я что-то не понимаю в людях. Когда они нам лгут… А о последствиях для себя, для собственной вашей души вы хоть задумывались! Думали о том, что кровь сотен невинно убиенных падет на вас? Как бы вы стали ее отмаливать? Задумывались ли вы об этом?

Царь взял паузу… Гапон стоял столбом. В зале воцарилась ватная, абсолютная тишина…

— Нет, любезный. Вы — не задумывались… Ни о людях, ни о стране. Вас обуревала гордыня, Григорий Апполонович! Жажда величия и успеха. И злата. Многим вы задурили головы со своими «Собраниями…» Только никому из господ рабочих не поведали, что цель там у вас была куда прозаичнее — лавочки торговые пооткрывать для членов «Собраний» ваших. При заводах и мануфактурах, при районных отделениях, типа рознично-торговой монополии! Чтоб ваша паства только у вас еду и мануфактуру покупала!

Что вдруг смутились? А? Жаль, поздно я все это узнал, не писал бы вам год назад хвалебного отношения. Я ведь тоже поверил сначала, что вы искренне рабочим помогаете, не о себе, а об их только интересах радеете… Вы хоть понимаете, что дописав в этот Адрес политические требования, уже поставили себя вне закона? Но себя — ладно. Вы то знали все. А вот на собраниях большинству из стоящих сейчас на Дворцовой ни про конституцию, ни про ответственное министерство НИЧЕГО не говорили. Почему так получается, что пришел народ к самодержцу чуть ли не отречения от него требовать, а сам об этом ничего и не знал? Не знали люди, что они все ПО ЗАКОНУ — кандальники, если их именем ТАКИЕ требования покрыли. Так что, кто и почему людям лгал, — еще разбираться будем.

Общество с последними словами царя насторожено загудело, что заставило Николая даже говорить громче:

— Адрес ваш я тщательно изучил. И с вами, господа выборные, мы сейчас его подробно обсудим, разберем по пунктам, ибо многое, о чем там говорится, я действительно готов принять незамедлительно, хотя, конечно, не все… — царь жестом попросил спокойствия.

Выборные настороженно затихли.

— А вы… — каким-то вдруг усталым и тихим голосом проговорил Император, брезгливо взглянув на раздавленного, «сдувшегося» Гапона, — Ступайте отсюда, Георгий Аполлонович. Вы не пастырь Божий, милостивый государь. Вы обманщик. Но не меня вы обманули, а тех кого вели. Сами знаете на что. А это — еще горше… Уходите…

— Но, Ваше величество! Ведь я же предводите…

— Иди отседа! Ступай, предводитель! Или не слышал — Царь велел! — зашумели с разных сторон, — На убой вел!? Ирод окаянный…

— Тогда мы тоже уходим… — за столами возникло движение, и несколько приверженцев из ближнего круга Гапона так же поднялись со своих мест.

— Что ж, господа, если судьба ВАШИХ предложений, которые для вас дороже самой жизни — так ведь в петиции сей написано — вас, оказывается, вовсе и не интересует, не намерен дольше задерживать. Пропустить их!

Гапон и его товарищи-телохронители двинулись к дверям. Перед выходом у него еще хватило такта молча поклониться царю. Гвардейцы охраны расступились, и через мгновение двери с глухим стуком сомкнулись за спинами ушедших.

«Николай-то сегодня просто великолепен, вот что значит для разминки посмотреть смерти в глаза, — улыбнулся Вадик, — С карьерой политика-авантюриста в рясе — кончено»…

Георгия Аполлоновича и иже с ним повязали внизу. При входе в гардеробную. Причем было сделано это столь быстро и профессионально, что никто и пискнуть не успел. Теперь в подвале дворца под надежным конвоем им пришлось дожидаться окончания мероприятия, терзаясь в мрачных догадках о своем будущем и затравленно костеря спецвыпуск газеты «Ведомости», который в количестве пятидесяти пяти тысяч экземпляров как раз в это время раздавался людям на Дворцовой. В нем, кроме передовицы о победах русского оружия и скором поражении Японии, на трех страницах по косточкам разбирался провокационный смысл их «Адреса-Ультиматума» и тайный кровавый сценарий гапоновского шествия.

К трем часам дня у Зимнего оставалось не более двенадцати тысяч манифестантов. Но позволять Гапону начать мутить их до выхода к народу выборных Вадик не собирался. Как и арестовывать мерзавца, на чем пытался настоять Плеве: царь с Дурново рассудили, что это преждевременно, — хотелось понять, к кому он побежит жалиться…

— Несмотря на то, что вашим походом ко мне попытались воспользоваться те, кто готов любым образом помешать усилению НАШЕЙ России, я готов, господа выборные, вполне откровенно обсудить все ваши вопросы. Откровенности и честности жду и от вас.

— Как же теперь то, после этого… Нежто Вы нам верите еще, Ваше величество? — подал из-за стола голос пожилой, прилично одетый рабочий, явно из пролетарской аристократии, тех, кто за свою квалификацию и опыт получали рублей 150–200 в месяц.

— Те, кому я не верю, нашу гостинную уже покинули. А мерзавцы террористы в нее, слава Богу, даже не вошли… Вы думаете, господа рабочие, они хотели в меня выстрелить? Нет, они целились совсем не в Николая Второго. Они метили в Россию… Вместо того, чтобы кропотливо, долго и упорно работать, строя и перестраивая нашу страну для будущего наших детей, они хотят все разом сломать. Зачем? Вот кому из вас, обычных русских людей, придет в голову сначала сжечь старую хату, а потом уже думать, как и где строить новую?