Николай Андреев - Рыцари Белой мечты (Трилогия) Страница 32

Барон не нашёл иного выхода, чем собрать всех офицеров, морских в том числе, в здании Офицерского собрания. Первые слухи о начавшихся в Петрограде беспорядках добрались до города как раз к моменту открытия Собрания.

— Господа, Его Императорское Величество назначили меня на пост командующего гельсингфорским гарнизоном именно для того, чтобы навести порядок в городе. Разве вам самим не горько взирать на нарастающее напряжение, отчуждённость, ненависть к офицерам? Кто, кроме нас, сможет всё это изменить? Император повелел мне действовать любыми методами, и я воспользуюсь этим правом. Первым делом необходимо оградить гарнизон и команды кораблей от волнений, которые обязательно последуют после известия о неразберихе, что сейчас происходит в столице. Господа морские офицеры, я прошу Вас вывести корабли вместе с командами в море, под предлогом манёвров. Умоляю Вас, хотя и не имею на то никакого права, постараться изолировать особо буйных, подозреваемых в анархизме матросов и нижних чинов от остальной команды. Я не вижу иного выхода облегчить создавшееся положение. Уверяю, что командование в дальнейшем одобрит Ваш поступок, и прошу не предаваться сомнениям в необходимости такого шага. Я беру на себя всю ответственность.

Морские офицеры заволновались, пошли тихие разговоры, затем кто-то поднялся со своего места и обратился к Маннергейму. Барон выглядел весьма внушительно: надевший парадный китель со всеми орденами, положивший левую руку на рукоятку сабли, а правой сжавший краешек столешницы, из-за которой выступал. Его глаза спокойно всматривались в собравшихся, оценивали, искали тех, кто кажется наиболее уравновешенным и чутким к голосу разума (вернее, к просьбе Маннергейма).

— Я считаю, что наше собрание можно назвать совещанием, а здание — штабом, господин генерал-лейтенант, — Густав ещё не привык к своему новому званию, только-только дарованному царём вместе с назначением на пост командующего гарнизоном Гельсингфорса. — И предлагаю, чтобы Вы огласили свой план по поддержанию порядка в городе.

Маннергейм только потом узнал, что его собеседником являлся совсем недавно получивший должность начальника штаба Балтийским флотом Алексей Михайлович Щастный. Густав навсегда запомнил взгляд моряка: холодный и ровный, будто воды Балтийского моря за мгновенье до шторма, цепкий, умный, уверенный, способный разбить любую преграду и докопаться до самой глубины души собеседника. Кирилл Владимирович, сообщивший, что Маннергейм может во всём полагаться на этого человека, оказался прав в своём выборе.

— В ближайшие же часы всё оружие должно быть изъято у частей, не вызывающих доверия офицеров, сконцентрировано в арсенале. При себе его могут иметь только те солдаты, в чьей верности их командиры не сомневаются. Из офицеров будут созданы батальоны и роты, в чьё ведение перейдёт охрана арсенала и поддержка полиции, если начнутся беспорядки. Господа, не считайте это унизительным делом: идёт война, и любое волнение в тылу может обернуться катастрофическими последствиями. Не забывайте, что вражеская агентура может воспользоваться недовольными для саботажа и диверсий. Поэтому поддержание порядка в городе я считаю равноценным бою с превосходящими силами противника. Но помните, что большой крови допускать нельзя: всё-таки здесь не фронт, и не германцы пытаются занять Гельсингфорс. Применяйте оружие лишь в крайних случаях, старайтесь стрелять в воздух: толпа образумится, если почувствует, что ей противостоит сила, а не безоружные люди. Также — занять почту и телеграф и не допускать распространения слухов о том, что происходит в Петрограде. Мы находимся на грани осадного положения, на бочке с порохом.

— Господин генерал-лейтенант, Вы передёргиваете, преувеличиваете опасность. Да и Вы можете себе представить батальоны, в которых вместо солдат — одни офицеры? Это нонсенс! Это глупость! — один из офицеров решил высказать своё мнение. Кажется, полковник. Маннергейм решил, что раз уж в собрании практически устроено совещание штаба, в который превратилось всё офицерство Гельсингфорса, то надо дать возможность высказаться всем желающим. — А если солдаты решат, не дай Бог, что командование решило переметнуться к немцам? Ведь наши действия могут быть истолкованы и так! Да и я не верю, что рядовые поднимут руку на своих командиров! Немыслимо! Вы можете сами поверить в то, что только сказали?

— А я не верю — я уверен, господа. Думаю, что собрание окончено. Немедленно передайте Ставке и адмиралу Небогатову, что нами приняты все меры по поддержанию боевой готовности гарнизона и эскадры. Да поможет нам Бог, господа. Сегодня Вы впишите свои имена в историю победы в этой войне.

Дисциплина всё-таки победила некоторое чувство неожиданности и прострации, которое завладело умами офицеров в первые минуты речи Маннергейма. Большинство не знало, что и думать. Но приказ — это приказ. Раз необходимо удержать город в спокойствии и устранить даже опасность беспорядков — это должно быть выполнено…

Александр Васильевич смотрел с капитанского мостика на неспокойное Чёрное море, воды которого прорезали корабли флота. Все — как будто идут на последний в жизни бой. Среди команд повисло молчание, даже кочегары не поругивали потихоньку, что раньше делали по поводу и без. Борта дредноутов, миноносцев, эсминцы вспенивали тёмную воду, поддававшуюся напору металла и человека, покорявшуюся морякам.

Колчак вывел всю севастопольскую эскадру в море утром двадцать третьего февраля, предварительно отдав приказание ввести цензуру телеграфных сообщений: все сведения о том, что в столице беспорядки, следовало не "пускать" в город, а передавать Александру Васильевичу. Кирилл Романов оказался прав: в столице действительно начались демонстрации и массовые волнения. К счастью, ни один из моряков или солдат на базе флоте не знал. Во всяком случае, пока.

Колчак вернулся в свою каюту и посмотрел на фотографию Анны Васильевны. Он очень надеялся, что буря обойдёт стороной его любимую. Александр не хотел верить, что он — так далеко, что он не может обнять и защитить Анну от всех опасностей, что он не в силах ничего сделать. Он только верил, что в ту минуту делал всё, что требовалось для удержания флота от беспорядков и благополучия страны. А если Колчак сделает это здесь, на Чёрном море, то кто-нибудь оградит и Анну там, на Балтике.

Вернувшись на мостик, Александр Васильевич приказал передать всем кораблям приказ:

— Идти вперёд так, словно перед вами — весь германский и турецкий флот, все ваши личные враги, собравшиеся для издевательства над вами. Докажите Богу и командующему, что вами можно гордиться!

Глава 11

Маннергейм, оставив дела на начальника штаба гарнизона, решил лично участвовать в исполнении собственного плана. Он считал, что если офицер отдал какой-то приказ, то он сам и должен суметь его выполнить. Иначе какой тогда из такого человека офицер русской армии?

Барон в окружении полутора десятка офицеров и тридцати солдат гарнизона, на которых по заверениям начальника штаба можно было полностью положиться, участвовали сборе оружия в казармах и переносе его в штаб гарнизона.

Внезапно послышались выстрелы и брань. Густав, выхватив из кобуры револьвер, понёсся на шум. Через мгновенье за ним последовали и остальные, стараясь не отставать от командира. Люди на ходу готовились к возможному бою.

Перестрелка началась невдалеке от городских доков. Восемь моряков и несколько человек гарнизона наткнулись на полицейский патруль, двух городовых под началом гарнизонного офицера. Приказ сдать оружие и разойтись по казармам они проигнорировали. Завязалась перепалка, в которой патруль доказывал, что командир гарнизона отдал приказ всему гарнизону разойтись по казармам и сдать оружие. Какой-то из матросов возопил: "Врут всё! Убить хотят! Всех перебить! Не дадимся!" — и выстрелил из пистолета почти в офицера почти в упор. Пуля пробила лёгкое: шансов на спасение у раненого не было. Зато городовые, почти сразу опомнившись, рванулись в стороны, укрывшись за стенами домов, и сами открыли огонь.

Отряд Маннергейма подоспел как раз к апогею перестрелки: одного из городовых тяжело ранили в плечо, а у второго кончились патроны в револьвере.

— Прекратить огонь! Я генерал-лейтенант Маннергейм, командир гарнизона, сложите оружие! — барон кричал из-за стены одного из домов. Понимал, что сунешься, и ошалевшие солдаты и матросы разбираться не станут — сразу откроют огонь.

— Офицеры всех нас сдать с потрохами хотят, перебить! Не дадимся! — кричал тот самый матрос, убивший командира патруля.

Вслед за словами поспешили пули, просвистев у самого носа Маннергейма.

— Ну что ж, алягер ком алягеро, — Густав вздохнул и кивнул подоспевшим подчинённым. — Запомните: сейчас действовать надо решительно. Так что…