Эллери Квин - Тайна греческого гроба Страница 32

— Да-а, — хмуро протянул Сэмпсон. — Эта история меняет дело, мистер Нокс... Очень умно решил Гримшоу или его партнер, вероятно организовавший все это предприятие. Сохранение в тайне личности партнера защищало и их обоих.

— Это очевидно, Сэмпсон, — сказал Нокс. — Я продолжаю. Халкис, хотя и слепой, сумел составить долговое обязательство на предъявителя и передал его Гримшоу, а тот его положил к себе в бумажник.

— Мы нашли бумажник, — вмешался инспектор, — и в нем ничего не было.

— Я так и понял из газет. Под конец я сказал Халкису, что умываю руки и ничего больше обо всем этом слышать не хочу. Посоветовал ему принять лекарства. Когда мы уходили, в кабинете сидел разбитый, слепой старик. Испытавший сильнейший стресс. В общем, плохо дело. Мы вышли из дома вместе с Гримшоу и, к счастью для меня, никого по дороге не встретили. На улице я сказал этому типу, что все забуду, если он будет держаться от меня подальше. Одурачить меня! Совсем рехнулся.

— Когда вы видели Гримшоу в последний раз, мистер Нокс? — спросил инспектор.

— Тогда же. Рад был отделаться от него. Дошел до угла Пятой, поймал такси и поехал домой.

— Где находился Гримшоу?

— Он стоял на тротуаре и смотрел мне вслед. Клянусь, он еще злорадно усмехался.

— Прямо напротив дома Халкиса?

— Да. Есть еще кое-что. На следующий день — это была прошлая суббота, — уже зная о смерти Халкиса, я получил от него письмо. Судя по штемпелю, отправлено оно было утром, перед смертью. Должно быть, он написал его в пятницу вечером, сразу после нашего ухода, а отправил с утра Оно у меня с собой.

Нокс залез в карман и достал конверт. Он протянул его инспектору, а тот вынул из него листок почтовой бумаги и прочитал вслух написанный каракулями текст.

«Дорогой Дж. Дж. Н.

События этого вечера должны были представить меня в дурном свете. Но с этим я ничего не мог поделать. Я потерял деньги, и обстоятельства давили на меня. Я не думал вовлекать вас в эту историю, не предполагал, что этот мошенник Гримшоу подберется к вам и попытается вас шантажировать. Заверяю вас, что с этого момента он никоим образом не сможет вас впутать. Я постараюсь заставить замолчать Гримшоу и его партнера, хотя это будет означать, что мне, вероятно, придется продать мой бизнес, выставить на аукцион предметы из моих галерей и, если это будет необходимо, взять заем под страховку. Во всяком случае, вы в безопасности, поскольку о том, что картина у вас, знаем только мы с вами и Гримшоу — и, конечно, его партнер, но этих двоих я заставлю молчать, как они просят. Ни одной живой душе я ничего не говорил об этом Леонардо, даже Слоуну, который управляет моими делами...

X».

— Должно быть, это то самое письмо, которое Халкис велел тогда отправить этой девчонке Бретт, — проворчал инспектор. — Не почерк, а каракули. Но для слепого довольно прилично.

Эллери тихо спросил:

— Вы никогда никому не говорили об этом деле, мистер Нокс?

— Ни одной живой душе. До прошлой пятницы я, натурально, верил в байки Халкиса, что, дескать, музей не хочет огласки и прочее. Мою личную коллекцию, которая хранится у меня дома, смотрят очень часто — друзья, коллекционеры, эксперты. Но Леонардо я прятал. И никогда никому о нем не говорил. С прошлой пятницы оснований для болтовни стало у меня еще меньше. От меня никто не узнал о Леонардо и о том, что он находится у меня.

Сэмпсон забеспокоился:

— Вы, конечно, понимаете, мистер Нокс, что оказались в необычном положении?

— Да? Что такое?

— Я о том, — запинаясь, продолжил Сэмпсон, — что владение похищенной собственностью по природе своей...

— Мистер Сэмпсон имеет в виду, — пояснил инспектор? — что формально вы соучаствовали в уголовном преступлении.

— Чепуха. — Нокс внезапно расхохотался. — Какие у вас доказательства?

— Ваше собственное признание, что картина находится у вас.

— Тьфу! А если я стану отрицать эти свои басни?

— Ну нет, вы не станете, — спокойно заметил инспектор. — Я уверен.

— Картина докажет, что это не басни, — сказал Сэмпсон, нервно покусывая губу.

Нокс не утратил бодрости духа.

— А вы можете предъявить картину, джентльмены? Без этого Леонардо вам не на что опереться.

Инспектор прищурился:

— Вы хотите сказать, мистер Нокс, что намеренно спрячете эту картину, откажетесь передать ее в руки властей, откажетесь признать, что владеете ею?

Нокс помассировал челюсть, поглядывая то на Сэмпсона, то на инспектора.

— Послушайте. Что вы за это ухватились? Это что — убийство или уголовное присутствие? — Он улыбался.

— Мне кажется, мистер Нокс, — сказал, поднимаясь на ноги, инспектор, — что вы заняли весьма странную позицию. Расследование любого криминального аспекта отношений в обществе находится в нашей компетенции. А если вы это понимаете, то зачем рассказали нам все это?

— Вот сейчас вы задали правильный вопрос, инспектор, — живо откликнулся Нокс. — По двум причинам. Во-первых, я хочу помочь раскрыть убийство. Во-вторых, у меня есть личные корыстные цели.

— Что это значит?

— Меня надули, вот что это значит. Этот Леонардо, за которого я заплатил три четверти миллиона долларов, никакой не Леонардо!

— Вот как. — Инспектор уставился на него пронизывающим взглядом. — Значит, это была наживка? Когда выяснилось?

— Вчера. Вчера вечером. Попросил исследовать картину моего личного эксперта. Его благоразумие гарантируется — болтать он не станет. Только он один о ней знает, и узнал только вчера. Он считает, что картину написал ученик Леонардо или, возможно, Лоренцо ди Креди, один из современников Леонардо, — они оба были учениками Верроккьо. Его слова я ценю. Несмотря на превосходную технику, напоминающую Леонардо, некоторые особые признаки, в которые я сейчас не буду вдаваться, позволили ему составить это мнение. Проклятая картина стоит несколько тысяч... Вот что я купил. Меня просто накололи.

— В любом случае картина принадлежит музею Виктории, мистер Нокс, — стоял на своем окружной прокурор. — Ее следует вернуть...

— Откуда мне знать, что она принадлежит музею Виктории? Откуда мне знать, что я купил не копию? Предположим, что Леонардо из Виктории и правда украли. Это не значит, что мне предложили именно его. Может быть, Гримшоу смошенничал — в этом нет ничего удивительного. А может быть, Халкис. Кто знает? И что вы собираетесь с этим делать?

Эллери сказал:

— Я предлагаю, чтобы каждый из присутствующих сохранил всю эту историю в тайне.

На том и порешили. Хозяином положения был Нокс. Правда, окружной прокурор все никак не мог успокоиться. Он что-то горячо шептал инспектору, но тот лишь пожимал плечами.

— Позвольте мне вернуться к сцене моего позора, — с несвойственной ему скромностью проговорил Эллери. — Мистер Нокс, что именно произошло в прошлую пятницу вечером в отношении завещания?

— Когда Гримшоу отказался, Халкис машинально прошел к стенному сейфу, убрал завещание в лежащий там стальной ящик, запер его и закрыл сейф.

— А чайная посуда?

Нокс отрывисто произнес короткими, рублеными фразами:

— Мы с Гримшоу вошли в библиотеку. Посуда стояла на столике у письменного стола. Халкис спросил, хотим ли мы чаю. Как я заметил, чайник он включил. Мы оба отказались. Во время разговора Халкис сам налил себе чашку...

— Взял заварочный пакетик и ломтик лимона?

— Да. Потом пакетик опять вынул. Но, взволнованный разговором, пить не стал, и чай остыл. Пока мы там были, Халкис к нему не прикасался.

— Всего на подносе было три чашки с блюдцами?

— Да. Две чашки остались чистыми, и воду в них никто не наливал.

Эллери горько сказал:

— Мне необходимо уладить определенные недоразумения. Говоря откровенно, умный противник выставил меня настоящим ослом. Я думал, что веду игру в макиавеллиевском стиле, а вышло просто нелепо.

Однако нельзя позволить, чтобы личные соображения затуманили более важный вопрос. Будьте, пожалуйста, внимательны — вы, мистер Нокс, ты, папа, вы, Сэмпсон, и вы, Пеппер. Если я поскользнусь где-либо, поймайте меня.

Меня обвел вокруг пальца изобретательный преступник. Будучи осведомлен о склонности моего ума к сложным логическим конструкциям, он в назидание мне намеренно состряпал ложные улики, за них я и ухватился при построении «умного» решения — то есть решения, которое вело к разоблачению Халкиса как преступника. Поскольку мы знаем, что в течение нескольких дней после смерти Халкиса на подносе стояла лишь одна грязная чашка, то привлечение внимания ко всем трем чашкам было наверняка ловушкой, поставленной убийцей. Чтобы испачкать две чистые чашки, преступник намеренно пользовался только чаем из полной, но нетронутой чашки Халкиса, а потом куда-то вылил чай, оставив первоначальное количество воды в чайнике, чтобы дать отправную точку для ложной дедукции. Свидетельство мисс Бретт, устанавливающее время, когда она видела чашки в их исходном состоянии, полностью освобождает Халкиса от обвинения в фабрикации улик. Ведь в это время Халкис был не только мертв, но и похоронен. Есть только одно лицо, имевшее мотив для создания этих фальшивых меток, и это сам убийца — человек, который обеспечивал меня ложными догадками, отводя подозрения от себя.