Дмитрий Беразинский - Красный опричник Страница 32

— Идите, Хайнц! — отвечал прочувственно фюрер, — работайте!

После этого он вызвал к себе командующего сухопутными силами генерал-полковника фон Браухича.

— Что у вас с Гудерианом? — напрямую спросил он.

Генерал-полковник поджал губы. Он терпеть не мог этого молодого (Гудериан был на семь лет моложе) выскочку. Гудериан был молод, инициативен, его любили солдаты и считали в доску своим. Тем временем Гитлер продолжал развивать свою мысль:

— Хайнц Гудериан болеет за техническое переоснащение армии. Он хочет, чтобы у немцев была самая передовая техника, позволяющая решать самые разнообразные задачи. Например, вы слышали о возможностях наших «панцер» сбивать вражеские самолеты?

Фон Браухич только фыркнул, точно лошадь, которой в ведре с водой попалась лягушка.

— Мой фюрер, если Гудериану дать волю, так он вскоре из танков начнет британские линкоры обстреливать. И французские подводные лодки.

Теперь поджал губы Гитлер. Он был романтиком и не привечал вот таких старых пердунов. Старых не по возрасту, а по взглядам на современное ведение войны.

— Все же, я вас прошу не препятствовать генералу Гудериану. И хорошо, что вы мне напомнили о наших кригсмарине. Мне нужно срочно поговорить с гросс-адмиралом Деницем!

Генерал-полковник понял, что разговор окончен, произвел контрольную отмашку по системе «Хайль, Гитлер» и ускакал прочь. Когда тебе под шестьдесят, руке не очень хочется взмывать в приветствии отставного ефрейтора. Особенно, если сам закончил Мировую войну в звании майора. Руке не хочется приветствовать, а голова отказывается верить, что этот безумец толкает его страну в пучину войны. И потомственному офицеру остается только сказать:

— Яволь! Ихь бин зольдат.

Альбрехт тоже был «зольдат». Вокруг были все «зольдатен». Солдаты учились воевать, но добросовестно учивший их Гудериан все время надеялся, что у фюрера хватит здравого смысла на то, чтобы вовремя остановиться. Возвращение исконно немецких территорий — это просто здорово, но Хайнц слишком хорошо знал историю, чтобы понимать: даже самая сильная империя имеет предел своих возможностей. И не раз государство, откусившее сверх меры, давилось и погружалось в бездну забвения. Такими были римляне, монголы, османы; даже империя Карла Великого оставалось таковой только до его смерти. История судит всех по-разному, но так одинаково. Так стоит ли умирать за то, чтобы тебя не помнили уже через какие-то сто лет?

Лейтенант Зееман находился только в начале жизненного отрезка и собирался прожить так, чтобы его помнили не менее трех тысяч лет. Хотя бы. Поэтому он яростно и неистово изучал матчасть, проводил часы за рычагами танка Pz.III, обжигая правый бок о коробку передач, и с упоением слушал вой фрикционов. Ему казалось, что он может с закрытыми глазами разобрать и собрать половину боевой машины. Но куда больше, нежели Pz.III, ему пришелся по сердцу командирский Pz.IV, недавно прибывший на испытания. Казалось, крупповские инженеры объединили невозможное: мощь трехсотсильного «Майбаха», поставленного на двадцатитонную махину с легкостью управления обычного «мерседеса». Все пятеро членов экипажа располагались с комфортом и каждый занимался своим делом.

После дня уплотненных занятий хотелось лишь одного: заползти под танк и уснуть вечным сном, но наш Альбрехт бегло просматривал пару журналов и спешил на свидание к Магде. Она не возражала, когда после ужина в ресторане они шли в кино, и лейтенант Зееман клевал носом у нее на плече. По дороге домой она весело рассказывала содержание фильма; Альбрехт конфузился и бормотал слова прощения, слушая в ответ веселый смех пощады. Магдалена прекрасно понимала, что успех в жизни сопутствует лишь тем, кто упорно трудится. И однажды откровенно сказала своему бывшему воздыхателю:

— Вы не слышал последнюю речь фюрера, Генрих? «Панцерваффе» — вот сила будущего.

Кавалерист отнюдь не был ослом и попросту переключился на медсестру из местного госпиталя. Таким образом, Альбрехт взял первую в своей жизни «высоту». И готовился к первому в жизни расставанию с любимой. Перед летними маневрами в Судетах на конец мая в Померании были запланированы очередные учения первого танкового корпуса, к которому нынче относился и он, и подчиненный ему взвод: один легкий танк Pz.II, три «тройки» и одна неожиданная «четверка». Вообще, Pz.IV были предназначены для командиров танковых рот, но лейтенант Зееман получил подобную «игрушку» в свой взвод. Это свидетельствовало о доверии командования к нему, а так же о желании испытать «отличника боевой и политической».

Но на этот раз судьба была к нему не совсем благосклонна. Во время маневров один из танков его взвода, «тройка», при форсировании небольшой речушки попал в омут и едва не утонул. Виновен был, конечно, Альбрехт, лично не проследивший за промером глубины в месте брода. Особенность конструкции «троек» позволяла им форсировать водные преграды, глубиной до 1.3 метра. Речек в Померании — тьма тьмущая, поэтому командиру взвода тяжело было справиться со своими многочисленными обязанностями. Как оправдывался после фельдфебель Дитрих — командир несчастной «тройки»:

— Вроде, проверили — все нормально. Но машину слегка повело влево. А там оказалась яма. Вот и все.

Это «все» стоило Зееману первых седых волос. Выскочив из командирской машины и стремительно раздевшись, он схватил конец стального троса.

— Разматывайте! — приказал лейтенант, следуя по маршруту затонувшей машины.

Вода быстро дошла до горла, и Альбрехту ничего не оставалось, как вздохнуть поглубже и нырять. В чертовой речушке было от силы метров двадцать ширины, но в тихом омуте кого только не встретишь. Понадобилось десять минут упорного ныряния, чтобы найти ушедшую в сторону машину и накинуть трос на буксировочный крюк. Командирская машина помогла ближайшей «тройке» вытащить на свет божий «утопленника». Хвала господу, у фельдфебеля хватило ума задраить заслонки и воздухозаборники двигателя — воды внутрь попало немного. Как заново рожденные, экипаж выбирался из люков на солнышко и падал прямо возле гусениц.

Ту как раз подоспел на командирской машине сам Гудериан, узнавший о случившемся по рации. Увидав вытащенную из воды машину и блюющего в стороне командира взвода, он покрутил головой:

— Господь сдает вам карты, мерзавцы! Господин лейтенант, вы как?

— Отлично! — хрипел, наглотавшийся воды Зееман, — мутит только чего-то! О-о-о!!! У-у-у!!!

Его тошнило остатками раннего завтрака. Гудериан передал свою фляжку с коньяком одному из танкистов.

— Воин, передайте своему командиру укрепляющее. Кто здесь в состоянии рассказать о том, что случилось? Почему боевая машина оказалась под водой?

Командир спасенного экипажа обо всем рассказал генералу, умолчав ишь о том, что лейтенант Зееман не принимал личного участия в промере брода. Гудериан списал все на неопытность экипажа.

— Вот поэтому, братцы, и существуют маневры. Представьте, если бы все это случилось на реальной войне, да еще под артобстрелом? Все вы числились бы уже в покойниках. Благодарите за свое спасение нашего Господа и своего командира. Как только он опростоволосился с промером глубины? От Альбрехта я такого не ожидал…

— Да все нормально было с промером, херр генерал! — опустил голову Дитрих, — это моя вина. Я приказал Петеру… водителю взять немного левее. Мне уклон в том месте не понравился.

— Ладно, фельдфебель! — кивнул Гудериан, — пока даю команду на отдых. До завтрашнего утра. Все равно, этот чертов арьергард где-то потерялся! Тьфу! Если через два часа Роттигер не приведет мне своих «черепашек», я отправлю его сторожем в зверинец.

Сидя на собственном командирском танке, генерал слушал исповедь Альбрехта. Слушал, и кивал головой.

— Ну будущее запомни сюда! Командир не в состоянии успеть повсюду. Поэтому стоит выделить из своего окружения несколько человек с хорошими способностями. И ответственных, конечно. Одного толкового парня назначаешь ответственным за рекогносцировку. Другого — за форсирование водных и прочих преград. Третьего натаскиваешь в преодолении минных полей. У тебя в подчинении двадцать два человека! Выбрать из этого числа троих смышленых не представляется мне трудной задачей.

А вообще… ты молодец! Вот за такими офицерами солдаты идут куда угодно. Потому, что чувствуют: офицер будет с ними до конца. Каким бы он ни был.

На этом неприятности для Альбрехта не кончились. Вечером его вызвал к себе командир батальона майор Штази. Кривя губы в ревнивой улыбке, он поинтересовался, не простыл ли герой дня после сегодняшнего купания. И пусть герой скажет спасибо, что экипаж нырнувшей «тройки» остался жив. Иначе к герою у майора Штази были бы претензии. И никакой генерал Гудериан был бы не в состоянии помочь своему любимчику. Abtreten!