Александр Абердин - Три года в Соединённых Штатах Америки Страница 32

– Тоня, я сделал бы это с удовольствием, но не хочу марать руки, – сказал я со вздохом, – поэтому я его просто изгоню из города, как священники изгоняют бесов. Всё, а теперь я падаю спать, мне завтра утром рано вставать, девочки.

Ирочка и Тоня быстро постелили мне постель и отправились в наше комнатушку, а я рухнул и уснул, как убитый, но когда на стуле рядом с диваном затрезвонил, словно колокола громкого боя, будильник, моментально проснулся, ополоснул лицо, быстро оделся и помчался на мотоцикле за Тониной мамой. Вера Борисовна работала начальником смены на станции водоочистки и поила весь наш город чистой водой. Как и мой отец, она работала по графику день-ночь сорок восемь и сменялась в семь утра. В четверть восьмого, я гнал, как угорелый, она уже смогла обнять свою дочь. К этому времени вернулись и мои родители.

Пока мы дожидались сменщика, я уже успел рассказать всё Вере Борисовне, отчего та разрыдалась, но мне и её удалось быстро успокоить. Снова пришлось прижимать женщину к своей широкой рыцарской груди и гладить по спине. Зато сдав её Ирочке и родителям с рук на руки, я быстро затолкал в себя завтрак, поцеловал невесту, чмокнул в щёчку маму, улыбнулся всем остальным и вскочил в седло мотоцикла, который даже не стал загонять во двор. Отец порывался что-то рассказать, но мне некогда было его слушать. Это был понедельник, пятое число, так что нам должны были выдать зарплату, но сие мероприятие было перенесено на вторник. Шнырь звонил в пятницу в цех и, узнав об этом, на работу снова не вышел. Ничего, подождём. Наши с Жекой новые друзья-гаишники грозились приехать за машинами в полдень и потому я смог настроить все три двигателя и проверить подвеску. Поставив гоночные болиды на козелки, я сжег по пол бака девяносто первого бензина на каждой и весь цех чуть не очумел от рёва спортивных, без всяких скидок, моторов. Особенно всех пугало то, что из переделанных мною волговских глушителей с двумя выводными трубами то и дело вырывались языки оранжевого пламени.

Даже Князев отложил в сторону свои начальницкие дела и пришел к нам на участок. По всему было видно, он никак не мог поверить в то, что двигатель «УЗАМ-412» способен развивать такую мощность, но самое главное – обороты. Ну, этому было самое простое объяснение – форсирование с полной ручной переборкой и подгонкой. Вот из-за чего мы практически не спали четверо суток и в этом нет ничего удивительного. Наши советские пилоты на раллийных гонках умудрялись же в полевых условиях менять коробку передач за двадцать одну минуту. До обеда я успел так отрепетировать движки, что самому было любо-дорого послушать, мощща из них просто пёрла бешенная, и когда я выжимал педаль газа до полика, адреналин аж из ушей брызгал. На обед Князев потащил нас с собой, в отдельный, «генеральский» зал и кормил за свой счёт. Его очень интересовало, что я ещё могу предложить хорошего его цеху. На это я с улыбкой сказал:

– Сергей Митрофанович, поверьте, выше того, что я смог сделать на серийном двигателе, уже только звёзды. С улыбкой кивая, тот согласился:

– Боря, честно говоря, я именно так и подумал.

После обеда в типографию приехал сам начальник краевого ГАИ, моложавый полковник, а с ним ещё несколько милицейских чинов, два гордых пилота и их коллеги. Я переоделся в свой наряд с советской символикой и выглядел молодцом. Собралось на участке, который вымыли до блеска, всё начальство, а всем слесарям нашего цеха по такому поводу выдали новенькие, ярко-синие спецовки, причём импортные, гэдээровские, спецовки. Меня представили полковнику Булганину и тот, улыбаясь, спросил:

– Ну, что Борис, прокатимся? Хочется мне посмотреть, во что ты превратил патрульные машины. Я машинально отшатнулся и воскликнул:

– Товарищ полковник, пусть лучше вас капитан Мережкин прокатит! А я с лейтенантом Мироновым поеду. Полковник рассмеялся и сказал:

– Не бойся, парень, я в войну лётчиком-истребителем был и летал на «Аэрокобрах», да, и после войны принимал участие в автогонках. Мы по городу проедем и вернёмся. Кивнув, я согласился:

– Хорошо, товарищ полковник, но только нам лучше выехать за город, а то в городе мы шума наделаем. И вот что ещё, если на дороге возникнет препятствие, вы уж не берите руль на себя.

Полковник громко расхохотался и, хлопая меня по спине, пошел к машине. Гена и Славик, одетые в парадные мундиры, бросились ко второй. По городу, как я и просил, полковник Булганин ехал не спеша, но даже на скорости в шестьдесят километров рокот двигателя был очень внушительным. Зато когда мы выехали на трассу, он притопил так, что меня вжало в сиденье, ведь приёмистость у двигателя после моей раскрутки увеличилась чуть ли не втрое. Полковник широко заулыбался и повёл машину на скорости близкой к максимальной. Он всё же не выжимал газ на полную. Гена ехал в пятидесяти метрах позади нас. Промчавшись с ветерком километров пятьдесят, полковник сбросил скорость, развернулся, мы поехали обратно и он сказал:

– Думаю, что временами мы ехали под двести километров. Я невозмутимо ответил:

– Максимум сто семьдесят, Георгий Иванович.

– Что же ты сделал с машинами, Боря? – Спросил он. С насмешливой улыбкой я сказал в ответ:

– Подготовил их к гонке, товарищ полковник, чтобы Мера и Мирон надрали задницы всем остальным ездюкам. Полковник кивнул и сказал:

– Правильно говоришь, сынок. Если ты не будешь во время гонки рычать от злости, видя, как тебя обгоняют, не быть тебе на финише первым никогда, а нам нужно победить на этих соревнованиях. Поедешь с нами шеф-механиком?

Разумеется я согласился. Когда мы вернулись, начальник областного ГАИ крепко пожал мне руку, поблагодарил за помощь всех слесарей, взял под руку директора типографии и они ушли. Ну, а я затащил Гену и Славку в бытовку и принялся снимать с них мерки. В этот день я ушел с работы пораньше, так как делать в цеху всё равно было нечего. Два экипажа патрульных машин ГАИ сели в болиды и погнали их в дивизион, пугая прохожих громким рокотом двигателей, а мы с Геной и Славкой пошли к Князеву, клянчить у него импортную стеклоткань редкостной прочности и белое, трикотажное полотно на гоночные комбинезоны. Тот, даже не поморщившись, выписал накладную и мы пошли на склад. Там выяснилось, что у кладовщицы есть ещё и металлизированные специальные нитки двадцатого номера, довольно прочные, но главное, несгораемые. Условно, конечно. После этого мы поехали в ателье и купили там ещё и тонкий ватин, а так же толстое сукно, почти драп и всё остальное, включая длинные молнии и я поехал домой.

Дома меня ждала очень приятная новость, даже две. Ирочка поговорила с тётей и та сняла со сберкнижки и заняла нам на строительство дома семь тысяч рублей. Первая приятная новость рождала вторую, в следующий понедельник строительная бригада из пяти человек приступала к строительству нашего дома. За стройматериалы нужно было уплатить три тысячи двести рублей, строителям три, но без отделки, так что у нас оставалось ещё восемьсот рублей. Была и третья приятная новость, Тоня и её мама окончательно поверили в то, что мне удастся прогнать Шныря из их дома. Когда он сел в третий раз, его выписали из дома родные мать и старший брат. Его отец в то время был женат на Тониной бабушке. Отсидев восемь лет за вооруженный грабёж, он приплёлся немногим более четырёх лет назад к больному отцу, его мать в то время уже умерла, а брат продал дом и уехал из города подальше от греха, и тот на коленях умолял мать Тони прописать его в своём доме. Та на свою беду согласилась.

Времени на разговоры у меня не было и я отправился в нашу с Ирочкой комнатку и сел за компьютер. Через два с половиной часа я имел нужные мне эскизы и выкройки, и отправился в зал, где раздвинул обеденный стол и принялся их увеличивать по меркам, снятым с Гены и Славика, а вслед за этим и раскраивать ткань на глазах изумлённых Тони и её мамы. Время поджимало, но я работал целеустремлённо и даже успел наживить полученный бисквит с наружным слоем стеклоткани, светло-серого сукна, ватина и снова сукна. Белый, трикотажный комбинезон-вкладыш я решил пошить отдельно. К одиннадцати часам всё было готово и мы с Ирочкой ушли спать в свою комнату. На этот раз мы занимались с ней любовью чуть дыша, а ещё она шепотом высказала мне свои претензии. На её взгляд я перестарался и Тоня, как она полагала, влюбилась в меня по уши. В ответ я нежно огладил её груди, потом бёдра и ягодицы, и тихо шепнул:

– Моя королева, такого богатства, у неё не будет никогда, а твой паж не дурак, чтобы променять тебя на тощую пигалицу.

Ирочка тихонько рассмеялась, поцеловала меня и мы, крепко обнявшись, уснули. Утром, за завтраком, я не сводил глаз со своей невесты, давая понять однокласснице, что кроме Ирочки для меня больше нет ни одной женщины. На работу я помчался переполненный гневом. Ночью Ира рассказала мне, что именно говорил Тоне её так называемый дядя. Шныря на участке не было, но к обеду эта мразь обязательно появится, чтобы получить зарплату. Это позволило мне собрать всю нашу бригаду в бытовке и рассказать им, что делал шнырь с девочкой и к чему её фактически принуждал. Рассказал я и о том, что мне чуть ли не в самый последний момент перехватить Тонину руку, когда она хотела вскрыть себе вены. Мужики даже зарычали от ярости и пригрозились избить его, но я им сказал: