Александр Борянский - Три стороны моря Страница 32

Ни для себя, ни вообще.

Однако солнце вставало над пылью города Рамзеса — а он знал, что участвует. Как? В чем?

Он знал, что и даны живы благодаря ему, и море держит корабли не без его стараний. Недаром лежит он на крыше.

Это пришло как-то сразу и сразу все прочее отменило.

Круговорот не имел смысла без его участия.

Светящая, сияющая сила поселилась в глиняной лачуге, в грязном углу, и как он ни объяснял ей, что богам не место в обычной хижине, — светящая сияющая сила все делала по-своему.

Эксод

Греческая трагедия, которая появилась примерно через семь веков после описываемых событий, состояла из эписодиев и стасимов. В эписодиях разыгрывалось действие, а стасимы принадлежали хору. В эписодиях герой боролся с судьбой, в стасимах хор сопровождал его неравную борьбу пением на отвлеченные темы. Хористы разделялись на две части и становились напротив друг друга: правая сторона, например, пела строфу, а левая, например, отзывалась антистрофой. Говорят, что в древности это построение имело какой-то смысл.

Начиналась трагедия пародом — выходом хора, а заканчивалась всегда эксодом — уходом того же хора.

Правда, возникли театральные представления из мистерий-служений богу Дионису, а бог Дионис, надо сказать, в архаическом XIII в. до н. э. попросту не существовал, так как обнаружился в эллинском пантеоне уже после Троянской войны.

По легенде, пришел он с востока и умел пробуждать в женщинах вакхическое безумие. Женщины становились вакханками. Что это такое — на самом деле никакой академик не знает.

А сейчас, согласно нормам греческой трагедии, хор должен уйти.

Строфа

«Долго Троя в положении осадном…»

Снова не то! Рано для этого, еще слишком рано.

«Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос…»

Утро застало одну тысячу сто восемьдесят шесть кораблей на берегу, но у самой воды, и носы их обращены были в сторону востока. Там находилась Троя, наглый город, посмевший не уважать племя данов. В том городе была спрятана за высокими стенами женщина, по праву принадлежащая Менелаю.

«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…»

И этого юного мальчика удалось привлечь к походу. Для Агамемнона было крайне важно участие мирмидонян, он не хотел оставлять Пелея, пусть тихого, но какого удачливого вождя в двух шагах от Микен. Теперь, когда решено, что его сын тоже будет под Троей, Пелея можно не опасаться.

В сущности, они все радовались лету, гладкому морю, жаркому небу. Один старший Атрид непрерывно думал, никогда еще столько кораблей сразу, шутка ли — 1186! — не сталкивали в воду с берегов Ахайи. Да еще Менелай непрерывно злился. И Одиссей, мало кому известный среди данов молодой островитянин, вовсе не рвался в поход. Этот желал покоя и тем отличался от буйных сверстников. Он надеялся, наскок на Трою будет быстрым, во всяком случае сам он вернется домой как можно скорее.

А прочие подставляли лицо ветру. Они смеялись будущему, словно будущее обещало им только победы и удовольствия. Многие погибнут, кто-то утонет, чему вы так радуетесь?

Это были жестокие люди. Агамемнон торжественно назвал избранную девственницу своей дочерью, и ее по всем правилам принесли в жертву. Перед самой смертью Ифигения стала дочерью вождя всех данов, имя запомнили, теперь ее должна была хорошо встретить в подземном мире Персефона. Так верили.

Слуга богов Калхант лизнул нож с жертвенной кровью девицы, дым от костра, сжигающего ее тело, взвился в небо и не встретил там ни единого облачка. Боги отпускали племена за местью, они разостлали им море гладкой дорогой, даже Посейдон ненадолго смирился.

Человек чужого народа лежал на крыше далеко на юге. Никто из данов не знал о нем ничего.

— Хайре, Аид! — крикнул громким властным голосом Агамемнон, и его корабль первым, повинуясь сильным рукам трех десятков воинов, вошел в прибрежную гладь Эгейского моря.

Антистрофа

— Посмотрите на этого смертного!

Одиссей не выделялся между воинами, в нем трудно было признать вождя даже небольшого итакийского отряда.

— Он мой, — сказала Афина.

Афродита тут же произвела руками замысловатый, зато удивительно грациозный жест, который уверял без слов: конечно, дорогая, кто бы спорил.

Гера возразила:

— Но этот смертный больше всего в жизни ценит покой. Он любит свою жену, жена любит его — воплощенная верность. Тебе не кажется…

— Он мой, — веско повторила Афина.

В сущности, Троя и маленький островок Итака расположены не так уж далеко друг от друга. Однако Гера нахмурилась. Значит, обратный путь не будет легким. Афина лишь усмехнулась в ответ.

— Ну, линию любви и красоты избрал мой Парис… — сказала Афродита.

— Одиссей — избранный Ники, ты выбрала троянца… Хорошо. Вы ждете, что сделаю я? Вот!

И некое сияние спустилось на Агамемнона, вождя вождей.

— Власть и достоинство!

— Допустим… — с сомнением произнесла Афина. — А кто еще?

— Кассандра принадлежит Фебби, — сообщила Афродита. — Я точно знаю. Линия творчества.

— Ахилл принесет много радости Аиду. Линия смерти.

— Кстати, Джуна, почему ты не выбрала Гектора? Почему Атрид?

— Считай, что это моя ставка.

— Чей же тогда Гектор?

— Скорей всего, Марсика. Линия войны.

— Нет. Как ни странно, Марс сделал другую ставку. Никогда не угадаете.

— Чего там гадать…

— Конечно: Эней, сын Анхиза.

Некоторое время они молчали, наблюдая, как сплетаются нити. За это время корабли достигли Трои, Атридесы потребовали вернуть Елену, Приам согласился… Парис едва не пустил стрелу в Деифоба, но племя данов, увидав предполагаемую жену Менелая, пришло в ярость… В общем, многое случилось, пока богини думали о своем.

— Так погребали они конеборного Гектора тело…[64] — задумчиво проговорила наконец Афина.

Как оказалось позже, Аполлон подслушал эту ее фразу.

— Когда кончится очередное столетие, Прометей уйдет, — припечатала Гера.

— Да, шансов у титана маловато… — согласилась богиня любви.

— Хорошо бы нам угадать, кто явится на смену. Обычно новый олимпиец из смертных. И обычно он не самый знаменитый герой при жизни.

— Геракл так и не взобрался к нам, — опять согласилась богиня любви.

— Да-а-а… — с особым удовлетворением протянула Гера.

Афина созерцала. Внизу разгоралась война.

— Когда Ника еще жила среди смертных, она тоже не слишком-то выделялась. Никого не убила…

— Что ты говоришь!! Я никогда не жила среди смертных! — гневно возразила Афина.

В сей миг голубую ткань неба разрезала внезапная молния. Гера с Афродитой, переглянувшись, послушно прекратили опасные намеки.

— Итак, кто же вместо титана?

— Кто же вместо титана?

— Кто?!

Гера и опасалась, и догадывалась, что новый бог будет лихой и веселый.

Афродита надеялась, что он станет ее союзником, они вдвоем окончательно сведут людей с ума.

Афина думала о том, что наконец-то перестанет быть младшенькой.

— Никто из этих… — произнесла после долгих размышлений Афина.

— Да, — согласилась богиня любви, — они чересчур…

— Вы обе правы. Они навсегда останутся героями.

— Гектор посвятил тебе такое копье, Ника, а ты… — засмеялась Афродита.

Поиск прошелестел между смертными и указал на два имени.

— Пожалуй, — удовлетворенно сказала первая.

— Как интересно… — прошептала вторая.

— Ну, в общем, я так и полагала, — вздохнула третья.

Троянцы там, внизу, заперли ворота и отказались от вылазок. Клитемнестра изменила Агамемнону с Эгисфом, но Афродита даже не улыбнулась. Посейдон спешил огромной волной через неизведанный смертными Атлантический океан.

— И все же кто-то один! Мне кажется, этот.

— Он же принадлежит тебе, Венчик? Разве нет?

— Нет. Правда, он обожал женщин, но в решающий момент отказался от девушки. Скорее, он мог бы принадлежать тебе, Джуна.

— Нет. Правда, в конце концов он выбрал то успокоение ума, которого я и добиваюсь в них, но абсолютно все, что он делал прежде, ни в коей мере не соответствует богине верности.

— А сделано немало…

— Для смертного — да!

— Признайся, он твой, Ника!

Афина вспомнила воздух Кавказских гор.

— Он отказался от меня.

— Вот как? Сначала он отказался от древнего пантеона…

— Да. И не выбрал никого из нас.

— Значит, действительно…

— Боюсь, здесь скрыто больше, чем мы пока знаем.

— О чем ты, Ника?

Афина вспомнила глаза титана.

— Однако у нового бога должны быть какие-то символы для смертных. Какие?

— А что он больше всего любил при жизни?