Алекс Гарридо - Любимая игрушка судьбы Страница 32

— Э, нет! Это ты у себя в Аттане бог, а здесь — Судьба. А судьба всадника вплетена в гриву его коня. Поучать меня не надо. Я свою честь сам соблюду! — и добавил, смягчая резкость последних слов, — Ты мой друг. Пойми: из братьев мне Акамие дороже всех, а ему-то ничем помочь не могу. Дай хоть тебе послужить ради дружбы. Это мне будет честью и утешением.

К утру гнев и ревность отпустили сердце повелителя.

Не такие кулаки нежными пальцами разгибали.

Акамие же не вспомнил обиды, и сама растаяла обида в неспешной нежности этой ночи. Лгать не пришлось.

Под утро царь спросил:

— Так будем жить?

— Как угодно тебе, господин, — ответил Акамие, опуская ресницы.

Царь засмеялся, притянул голову невольника к своему плечу.

— Умен ты, мальчик, и хорошо обучен. Забудь науку. Люби, если можешь.

Акамие прижался к царю, вольно и радостно, как в первые ночи после спасения.

— Этого и хочу, господин. Позволишь?

— Люби.

Глава 11

На другой день Эртхиа нанес визит матушке. Маленький пир, устроенный царицей, предварял обильные угощения и трапезы, которые должны были теперь последовать одна за другой в течение многих дней.

— Дочь твоего дяди хороша собой, — успокоила Хатнам-Дерие своего младшенького. — Ты будешь доволен.

Борясь с сожалением, выслушал Эртхиа множество советов и наставлений от мудрой царицы о том, каковы уход и попечение, необходимые женщине, чтобы удалить от нее невзгоды и отстранить заботы, от которых исчезает свежесть и пропадает сияние, и изменяется большая часть прелестей.

Разве не сказал тот, кто сказал: «Женщины ведь цветы, которые без ухода не дорастают, и постройки, разрушающиеся, когда за ними нет присмотра.»

И этим царица выказала свою заботу о невесте сына. А о сыне позаботилась более того, открыв ему ухищрения и лазейки, которыми пользуются женщины, если есть возможность, рассказав о бдительности их во зле и коварстве их в этом, — и, как сказал сказавший, это чудеса, ошеломляющие разумных.

Но Эртхиа слушал вполуха, округляя глаза, где надо, и усердно кивая, где пристало. А мысли его были заняты другим, как известно из предыдущего, и как станет видно из дальнейшего.

Распрощавшись с матушкой, Эртхиа направился навестить сестру свою, царевну Атхафанаму.

Царевна, еще не оправившаяся от болезни, которую Эрдани назвал недугом испуганной души, не поднималась с постели. Лекарь обрек ее на затворничество под присмотром бдительных нянюшек, дабы покой и отдых поддержали в ней силы до тех пор, пока в ней не обновится женская сущность и кровь, что, как известно, случается единожды в лунный месяц.

Атхафанаме, скорее сказавшейся больною, чем больной на самом деле, приходилось играть свою роль до конца. И слезы, которые она проливала от тоски по Ханису и невозможности приблизить желанную встречу, слезы свои с легкостью объясняла испугом и отчаянием, пережитым ею в ночь похищения.

Так она и сказала брату. И не забыла подшутить над известной уже всей ночной половине историей.

— Так напугал отца, что он торопится тебя женить! Выбрал первую, смотрины наспех, еще цену невесты в дом дяди перенести не успели, с ног сбиваются — а уж жених в баню идет.

— Да помолчи, Атхи-фатхи! — с непритворной досадой воскликнул Эртхиа. — Пришел к женщине с серьезным делом — сам виноват.

— Не ходил бы, — не осталась в долгу Атхафанама. — А пришел, так проси, если есть, о чем.

Эртхиа оттянул пальцами нижнюю губу, искоса глянул на сестру.

— А не выдашь?

Атхафанама насупилась.

— Не веришь — так и разговора нет. Чего пришел? О здоровье узнать? Ну и узнал. А теперь — мне покой и отдых полезен.

— Да ты как с братом разговариваешь? — взвился Эртхиа.

— Не нравится — не надо. А то: дело серьезное… а не выдашь… А сам!

Эртхиа прикусил язык. И правда: кроме сестры никто ему не поможет. И если б не доверял Атхафанаме, не придумал бы через нее весточку Акамие передавать. Теперь — не прежде. Вдвое, втрое опасней. Евнухов продажных казнили, другие не скоро страх переживут. Самому лучше и не думать туда идти. А с Акамие попрощаться надо: пусть знает, что не ради женитьбы и не ради прелестей женских брат брата забыл, а увела его в дальнюю дорогу верность клятве и преданность другу.

И кое-что Эртхиа сестрице на ушко пошептал, а та прикрывала смуглый ротик пальчиками, округляла глаза, ахала, хихикала и в конце концов поклялась милостью Судьбы и благополучным замужеством, что передаст все слово в слово наложнику по имени Акамие, с белой косой — да кто ж его не знает!

Знал ли Эртхиа, как свята для царевны подобная клятва…

На закате солнца город стал подобен празднично убранному покою. Дома и лавки были украшены цветами и яркими тканями, освещены свечами и светильниками, площади перед дворцами застелены коврами.

Царские слуги ходили по городу с мешками денег — чтобы и последнийц бедняк мог веселиться и раздновать в эту ночь.

Всюду слышалась веселая музыка и песни, звон браслетов на ногах танцовщиц и их задорные вскрики.

Запах жареного мяса с пряностями, сластей и вина волнами обдавал любого, кто приближался к съестным лавкам и харчевням, открытым на всю ночь.

У царской бани воины и вельможи в лучших одеждах, с ярко горящими факелами в руках, гарцевали на прекрасных, благородного вида, богато убранных лошадях. Блестящие круглые копыта капризно топтали дорогие ковры.

Всадники дожидались жениха, чтобы сопровождать его, когда он выйдет из бани и отправится во дворец, где царь пировал со своими сыновьями, родственниками и приближенными.

Пустовавший до сих пор дворец младшего царевича к этой ночи был убран, мраморные и плиточные полы вымыты с благовониями, все помещения окурены, стены завешены тканями с золотой вышивкой, разостланы ковры, начищены и отполированы решетки в окнах и на ночной половине приготовлены покои для первой жены царевича, уставленные сундуками с приданым и свадебными подарками от жениха. Семь нарядов, в которых ее показывали жениху, и уборы, и многочисленные украшения к ним, были уже уложены в ларцы. Служанки и невольницы, убиравшие ее к свадьбе, родственницы жениха, справившие свой собственный праздник в царском дворце и проводившие невесту в дом Эртхиа, все уже разошлись, оставив ее одну в опочивальне.

Только девять покрывал, верхние — жесткие от золотой и серебряной вышивки, а нижние — мягкие, как ротик младенца, скрывали ее, неподвижно сидящую на ложе в ожидании жениха. Кожа ее была гладка и душиста, на всем теле — ни одного волоска, только множество тонких косичек скользили, щекоча, по плечам и спине, когда она покачавала головой, чтобы послушать, как звенят новые серьги.

Когда совсем стемнело, царь послал слугу напомнить жениху, что его ожидает не только невеста, но и он, его отец и повелитель, а также братья и множество гостей.

Всадники пред баней уже сменили факелы на новые, а Эртхиа все не выходил. Наконец, когда прошло уже достаточно времени, а слуга не вернулся, и Эртхиа все еще не вышел из бани, царь велел старшему сыну немедленно доставить жениха, пусть тот и будет немыт.

Только глянув на нахмуренные брови царя, Лакхаараа поспешил изо всех сил, в душе кляня мальчишескую беспечность брата, в который раз ставившую Лакхаараа в незавидное положение заступника перед царским гневом.

Особой силы и изощренности достигли его проклятия, когда в клубах пара он разглядел лишь связанных слуг, беспомощно лежавших в ряд с заткнутыми ртами на мокрых плитах.

Освободив первого, Лакхаараа узнал, что Эртхиа приказал одному из них связать остальных принесенной царевичем веревкой, того же связал сам. Царский слуга пожаловался, что неизвестный, которого он не успел разглядеть, оглушил его, а больше ему и сказать нечего.

Лакхаараа только схватился за голову. И опрометью кинулся во дворец. Упав на колени перед отцом, он рассказал ему о бегстве младшего царевича.

Повелитель молчал каменно, страшно. Пока не заметил, как надменно и знающе повел бровью Эртхаана, чуть согнув губы в сочувственную улыбку. Тут как отпустили до звона натянутую тетиву — вскочил царь и, бросив гостей, кинулся на ночную половину.

Акамие поднял на царя ясные глаза, обведенные черным и золотым. Закачалась вокруг лица густая бахрома подвесок. На коленях поверх белого шелка шальвар благородно темнел пергамент. Акамие придерживал его отягощенной перстнями и браслетами рукой.

Поспешно отложив свиток, мальчик с легкостью вскочил на ноги и кинулся к царю. Растерянно заглянул в темное лицо.

— Что случилось, господин? — и припал губами и щекой к протянутым рукам.

Царь взял его за увешанные золотом и камнями плечи, притянул к себе.

— Ты здесь. Эртхиа сбежал — знаешь? Думал, тебя увез.