Булгаков и княгиня - Владимир Алексеевич Колганов Страница 32

– Утрируете, любезный! – сказали оба кандидата в унисон. Мне даже показалось, что слегка обиделись.

– Ладно. Пусть я немного упрощаю. Что ж, давайте усложним, – я не хотел сдаваться. – Тогда такой вопрос: способен ли несведущий ни в политике, ни в экономике человек выбрать из предложенных ему разными кандидатами программ одну, самую лучшую? Ту, что обеспечит процветание его страны?

– Да и не надо! – буркнул Митя.

Признаться, такой наглости я даже от него не ожидал.

– Тогда зачем же выборы? Зачем эти манипуляции с валютой?

– Вот вы опять ничего не поняли, – Илья Борисович явно огорчился. – Конечно, есть разные способы захвата власти. Но предпочтительнее захватить власть демократическим путём.

– Да где же в этом демократия?

– Сам, что ли, не видишь? – не удержался Митя. – Ты посмотри в зал, ведь в этом участвует весь народ. Ну, если не весь, то лучшие его представители, элита!

Это слово, элита, Митя произнёс с особым придыханием. С таким чувством принято читать молитву, с такой убеждённостью идут на эшафот… Честно скажу, я сразу не нашёлся, что сказать. Сидящих в зале я не знал, разве что видел их горящие глаза, видел загребущие их руки, набитые валютой их карманы… А что, может, он и прав. Может быть, это и есть элита? Вот просто так, без доказательств, по определению…

Я чувствовал, что выгляжу как последний идиот. Вот показалось, что опровергну на раз-два, с говном, что называется, смешаю, а что выяснилось? Похоже, стало всем понятно, что и страны не знаю, что не понимаю свой народ… Так что ж тогда я рвусь в писатели, если до понимания не дорос?

В этот самый момент в буфет ворвалась полураздетая, растрёпанная дама, а вслед за ней гражданин с подбитым глазом. Дама, размахивая ассигнациями, на бегу кричала:

– Илья Борисыч! Это произвол! Мы с Пётр Иванычем за вас проголосовали, всё честь по чести, а теперь вот узнаём…

– Да узнаём, – вторил ей подбитый.

– Узнаём, что всем достались доллары и фунты, а нам с Петром Иванычем поганые рубли…

– Да, только рубли! – подтвердил Пётр Иванович. – И отчего ж такое к нам неуважение?

Даму попросту выворачивало наизнанку. Было очевидно, что желчь уже переливается через край и не найдётся во всём свете подходящей силы, которая смогла бы компенсировать пережитое дамой унижение.

– Раньше надо было смотреть, чего берёшь, – не удержался пьяный Митя.

– Цыц! – Илья Борисович бросил на Митю гневный взгляд и обернулся к пострадавшим: – Ксения Тимофевна! Голубушка! Было бы отчего переживать. Сейчас все вместе отправимся в ближайший банк и обменяем всё по курсу. Делов-то! – он нежно улыбнулся.

– Нет, это дело не пройдёт, – вскричала дама. – Шмольцу вон достались евро, Букшанским выплатили в шекелях, а нам при всём честном народе… – дама рухнула на стул и зарыдала.

– Но Ксения Тимофевна! Теперь уже поздно всё переиграть. Я же не могу аннулировать ваш голос.

– Смею заметить, два полновесных голоса, – прохныкал Пётр Иванович.

– Тем более, – развёл руками Илья Борисович. – Вот ведь оказывается, что целых два…

– Я требую отменить результаты выборов, – сквозь слёзы прокричала дама. – Если не отмените, я дойду до прокурора!

– Да что там прокурор! – хохотнул Митя. – Давай уж сразу в Европейский суд.

– И до Европы дойдём, не беспокойтесь, – встал на защиту жены Пётр Иванович. – Вы ещё не знаете, на что Ксюшенька способна.

– Господа! Господа! Давайте не будем впадать в крайности, – Илья Борисович в меру своих сил пытался как-то разрулить эту ситуацию. – Даже в столь трудных обстоятельствах вполне возможно отыскать консенсус.

– Чего, чего? – снова завопила дама. – Отобрали мою честь, а взамен предлагаете консенсус? Да пропади он пропадом со всеми вами! – Ксения Тимофеевна вскочила со стула, гордо вскинула голову с истерзанной причёской а ля мадам Помпадур: – Петенька! За мной! Пойдём искать другую партию. С этими жлобами нам не по дороге. Пусть подавятся!

Супруги вышли вон, унося с собой рубли, а Илья Борисович так и остался стоять, почёсывая голову. Затем посмотрел на Митю.

– Митя! Куда подевались доллары? Почему на этих не хватило?

– Да ладно вам! Что мне кидали из-за кулис, то и раздавал. При чём тут я? Надо спрашивать у спонсоров.

– Как же, у них спросишь, – мрачно подвёл итог разговору мэтр.

А я, как был недоумении, так и остался при своих. Ни договора с издательством, ни хоть каких-то привилегий… Ну вот зачем припёрся? Ведь сколько раз твердил себе: не суйся ты в политику! Да пропади они все пропадом – и съезд, и выборы, и эта парочка поддатых демагогов! Всё кончено…

XV

Пойду просить политического убежища! Так я и решил. Просто сил никаких нет ждать. Ждать, когда за тобой придут, предъявят мятую бумажку с надписью «Десять лет с конфискацией всех рукописей», да ещё с пожизненным запретом на профессию. Ну а затем…

А что мне делать, если книги не печатают, не ставят пьесы? Чуть что не так – затаскают по судам. Нет, с этим следует кончать! То есть, или – или. Если есть подозрения, пусть скажут мне в глаза. Я даже был готов явиться к ним с повинной. Только вот, в чём повиниться – этого не знал. И так, и сяк анализировал события последних дней, прикидывал, кому мог невзначай перейти дорогу, но, сколько ни копался в памяти, ничего внятного в голову не приходило. Разве что перед Тасей виноват. Но и она тоже хороша, зачем наябедничала на меня княгине? А впрочем, было всё это уже давно, даже не очень верится, что было.

Господи, прости меня и помилуй за то, что согрешил. Самое ужасное, не знаю, в чём мой грех. Однако чувствую, что возмездие неотвратимо… Вот-вот что-то жуткое произойдёт… Бог мой, я сойду с ума! В сущности, остаётся лишь одно – взять револьвер и застрелиться… Нет, это уже было, нельзя же каждый раз…

Да, всё бы оказалось очень просто, если бы на меня донос кто-то написал. Тут всё понятно, даже признания не требуется. А так, гадай или не гадай, но всё равно выгадать, похоже, не удастся. Как говорится, от судьбы, да от сумы…

На том и порешил. Оделся, сложил в портфель рукописи, мыло и мочалку, две смены нижнего