Староград - Артем Рудик Страница 32

— Ну и кто это будет? И самое главное, где и когда?

— Время и пространство — крайне условные понятия. Но ни по тому, ни по другому тебе перемещаться не придётся, не беспокойся! Твоя новая цель будет прямо тут. Ты сразу её узнаешь. И когда это произойдёт, в тебе не будет сомнения. Если перед сапиенсом встаёт выбор, подчиниться судьбе или бороться, он выберет второе, не осознавая то, что на самом деле выбрал первое. Так что сделай всё, что должен, зная, что всё случилось так, как и должно, ровно так, как ты и решил.

— Если ты думаешь, что так просто меня убедил, подумай ещё раз. Я не куплюсь на все эти твои абстрактные речи! Я даже не знаю, кто ты.

— И не надо. Выбор уже сделан, вот увидишь. Моя задача была известить тебя об этом. До остального мне нет дела.

Стоило мне только открыть рот, чтобы попытаться возразить ему, как он в тот же момент растворился в воздухе, словно и не было его никогда. Словно то дух или мираж. Словно я не в своём уме. Может, я и правда не в своём уме? Может, моё безумие говорит правду, и иногда для того, чтобы изменить устоявшийся порядок, нужно сделать нестандартный выбор?

Да нет, мои убеждения стоят гораздо больше, чем уговоры сумасшествия. Я всегда верил в то, что тираны, вроде Салема, должны сгинуть во тьме времён. Так почему же, наконец увидев его в своём прицеле, я перевожу смертельное перекрестие на совсем другую персону, внезапно объявившуюся средь толпы? Птичка на мушке охотника. Птичка сегодня умрёт.

“Староградский мясник? Повстанцы? Сектанты? Террористы? Какое чудовище способно на такое преступление против всех нас?! Против всего цивилизованного мира?»

Вестник Цитадели, выпуск 01.01

В когтях зверя

04.01.85

Я мало что помню о событиях роковой ночи, последовавших за тем выстрелом. Все воспоминания были чересчур скомканными и очень обрывочными.

Заснеженная площадь. Куча разных людей о чём-то спорящих. Какие-то грязно-серые коридоры. Комендант, что-то обсуждающий на повышенных тонах с женщиной в белом халате. Эта самая женщина, наклоняющаяся надо мной с хирургическими инструментами. И большое количество последовавших за этим галлюцинаций и образов, абстрактных и невнятных.

Не знаю точно, сколько времени всё это длилось, но когда я наконец очнулась в здравом уме, за окном приличной белоснежной палаты уже давно светило солнце. Я же недвижимо лежала в аккуратно заправленной кровати с воткнутым в руку катетером, через который из капельницы, стоящей у кровати, мне в вены поступала жидкость странного тёмно-синего цвета.

Рядом с капельницей, на стуле, сидела та самая женщина, которая, по-видимому, и оперировала меня. Она читала какую-то книжку с настолько затёртой обложкой, что понять, что она читала, вовсе не представлялось возможным. Заметив, что я проснулась, девушка, всё так же не отрываясь от книги, обратилась ко мне:

— Наконец проснулась?

— Где я?

— В моей временной обители, а если конкретнее, то в главной городской больнице. И, предрекая множественные вопросы, да, я пару дней назад вытащила тебя с того света.

— Что это ты имеешь в виду?

— Совсем ничего не помнишь? Ну это вполне нормально для того, кто потерял столько крови и пережил клиническую смерть. Тебе очень повезло, что в Старограде оказался человек, который не только может вытащить пулю, но и успешно заменить тебе сердце.

— Вы хотите сказать, что у меня было повреждено сердце?

— Ну если слово «повреждено» ты считаешь подходящим для того фарша, что я из тебя извлекла, то, пожалуй, да, оно было повреждено.

— Спасибо вам, я даже не знаю, как я могу выразить свою благодарность!

— Не меня тебе надо благодарить! Я просто сделала свою работу. А вот Эрвин очень уж переживал, что из-за него тебя подстрелили, и сделал всё, чтобы ты сейчас всё ещё дышала.

— Эрвин?

— Комендант Салем. Если бы он не донёс тебя ко мне на своих руках, тебя бы сейчас уже ели черви и оплакивали фанаты. Да и Эрвин, можно сказать, чудом убедил меня за тебя взяться. Ты уж извини за прямоту, но семичасовая операция по спасению милашки вроде тебя от превращения в ангелочка на небесах — это вовсе не моя специализация.

— А вы разве не врач?

— А что похожа? Я учёный, пускай и доктор наук по биологии и медицине. И, несмотря на мои способности в этой сфере, я предпочитаю изучать и изменять человеческий организм, а не чинить его. Le génie c'est l'ésprit, qui sait son terme. Так у вас вроде говорят?

Родной язык, прозвучавший столь внезапно и так чисто, вернул мне ощущение реальности и освежил разум.

— Вы знаете оливийский?

— Да, было немного практики. Может, как-нибудь потом расскажу об этом. Для этого у нас будет ещё очень много времени.

Доброжелательный тон собеседницы и общая уютная атмосфера, царствовавшая в палате, производили довольно приятное впечатление. Я впервые за очень долгое время чувствовала себя в безопасности, полностью окружённая незримой заботой девушки, сидящей неподалёку.

— А что это за жижа в капельнице?

— О, это? Мой новый эксперимент. Я же говорю, я учёный, а потому вместо того, чтобы просто поставить тебе новое сердце, я решила попробовать установить кое-что получше. Не волнуйся, все твои жизненные показатели будут в норме, а возможно, даже улучшатся на фоне замены. Просто это было моим условием, в обмен на спасение твоей жизни. Прости за такой прагматизм и за то, что не поставила тебя в известность до процедуры, но, боюсь, сделать полноценный протез иным способом возможности у меня не было. Всё-таки новые органы на деревьях не растут и грузовиками их сюда не завозят, вот и пришлось прибегнуть к имплантату.

— И что же у меня теперь вместо сердца?

— Ничего супертехнологичного, всего лишь полностью новый грудной мотор, слепленный из выращенной в домашних условиях живой ткани по схемам из медицинских учебников моего университета, который мне так и не довелось окончить. В любом случае ещё какое-то время ты, Вивьен, должна побыть у меня под наблюдением, как минимум до конца процедуры замены крови. А потому мне придётся потерпеть всех тех, кто готов ради сенсации приехать даже в эту страну. Остаётся только надеяться, что недавний теракт привлёк их гораздо больше,