Юрий Иванович - Второй шанс Страница 33

– Ревность?! – при полном молчании своей кузины возмутилась Симелия. – К этому вонючему и грязному овцеводу? Дайте мне сагарис[1], и я сейчас же изрублю этого нищеброда на мелкие кусочки! Пусть лучше меня осквернит некто более достойный и мужественный!..

– Тебя обидело его долгое игнорирование твоего тела? – вкрадчиво спросил старец.

– Да! И только за это его следовало казнить ещё вчера! – с раздражением и досадой вскричала пышногрудая красотка. – Более страшного оскорбления я не получала в своей жизни и, надеюсь, никогда более не получу.

– Жаль, внученька, что ты не понимаешь великого смысла этого обряда, – вновь прискорбно закивал Приакс. – Смирение, умение принять неизбежное, и после этого остаться гордой, чистой и незапятнанной – вот глубинный смысл предстоящего испытания. Тем более что позора для вас нет. Разделяя постель с потомком самого царя Липоксая, принимая в себя его кровь, вы становитесь ещё выше, ещё величественнее… Затем пережитое вами должно скрепить и вашу дружбу одной великой тайной.

Такие речи опять до крайности обозлили Симелию.

– Тайна останется таковой только после твоей смерти! Твоей и твоих слуг!

– Да слуги и так немые, – ухмыльнулся дед. – И за ворота этой усадьбы никогда не выходят. Зато умеют очень многое… А посему не стоит и вам разбрасываться такими ценными кадрами. Лучше их пригреть возле себя, после моей смерти пригодятся…

Слушал всё это Александр Свиридович Кох с самыми разными, противоречивыми эмоциями. Увиденное казалось ярким историческим фильмом, в котором чудом удавалось оказаться ещё и участником. Только вот всё обдумать и сопоставить между собой было некогда, но самое главное академик уловил: жить этому телу осталось недолго. Если не после первого «осквернения» тела Табити из рода Иелькона, то уж после последующего соития с Симелией Ракимет точно состоится неприятная казнь.

Подобные обряды казались дикими, несусветными и никогда не упоминались отцом Александра, тщательно и всю жизнь изучавшего историю скифов. Но не факт, что сейчас Кох находился именно в своём мире. Это могла быть и параллельная вселенная, и совсем иная планета, развивающаяся по тем же историческим канонам. Да и опоздание при переводе с незнакомого языка говорило о многом.

В любом случае следовало обеспокоиться сохранностью данного тела. Пусть оно даже и оказалось в сравнительной власти иного сознания единожды и на короткое время. Поэтому Александр стал готовить вопрос, заставляя шевелиться не совсем послушные губы. Получилось несуразно, с заиканием, и опять с какой-то пятисекундной задержкой.

– Может, и я пригожусь больше живой, чем изрубленный сагарисом?

Старик даже привстал от удивления, когда дослушал всё предложение и осознал его смысл. Да и движения головой на этот раз разнообразил: мотал ею из стороны в сторону. Но теперь его речь оказалась наполнена сарказмом и ехидством:

– Хо-хо! Неужели наш гордец и ослушник снизошёл к общению с нами? С недостойными его взглядов и даже помыслов? А как же данное тобой слово больше с нами не разговаривать?

– Моё слово! – Кох постарался вещать высокопарно, раз имел такое право благодаря особой древности и значимости своего рода. – Я его дал, я его и забрал!

Кажется, здесь ещё подобное изречение не было известно. Потому что справа послышалось удивлённое хмыканье, а глаза у деда стали чуть ли не квадратными. И, задавая вопрос, он показался несколько растерянным:

– Это ты к чему?

– Да к тому, что понял: никто меня и моих потомков не защитит лучше, чем я! Да и род великого Липоксая не имеет права прерваться. Поэтому я готов вынести любые тяготы и невзгоды, возлечь с кем угодно и на каких угодно условиях, лишь бы выжить самому и обеспечить выживание своего потомства.

– Ого, как ты заговорил… Можно сказать, что это…

– Речь не юноши, а мужа! – продолжил с нарастающим пафосом академик вместо Приакса. – При этом даю торжественную клятву именем моего предка, царя Липоксая, что сохраню в тайне всё, что здесь происходило и ещё произойдёт!

Возвышенности слога очень мешала медлительность произношения, натуга в голосе, прорывающееся заикание, но постепенно речь налаживалась. Если бы ещё не страшная сухость во рту, мешающая ворочать языком, через пару минут такой говорильни можно было бы общаться на любые темы и сколь угодно долго.

Но жажда напомнила о насущном.

– Следует прекратить эти наши бессмысленные мучения и напоить в первую очередь девушек. И поспеши, старик, рассказать о перспективах и условиях моего дальнейшего существования.

Но тот, видимо, никуда не спешил или преднамеренно издевался. Потому что опять присел на своё низкое креслице и задумался. Зато Табити, к которой опять пришлось поворачивать голову рывками, подала голос:

– Аргот! Ты себя ведёшь очень странно. Почему же сразу не показал своего умения общаться? Почему изначально только мычал, отбивался в бешенстве от всех и даже не хотел есть? Да и произнесённые тобой слова отдавали кощунственной дикостью и варварством.

Отвечать следовало осторожно и расплывчато, поэтому Кох забормотал, словно стесняясь и раскаиваясь:

– Да всё очень просто. Мне казалось, что своим молчанием я вызову отчуждение, неприятие, и вы меня без лишних затей выгоните.

– Увы! Твоя судьба оказалась решена ещё несколько месяцев назад. И совсем не нами, а древними обрядами и традициями. Тебе в любом случае придётся умереть…

– Не ты ли излагаешь дикость и варварство? – попытался надавить на логику академик. – Если я из древнего рода царей Репейских гор, то почему меня не взять в союзники? Почему не превратить в друга? Не сделать соратником? А то и кем-то большим?

На это Симелия издевательски расхохоталась:

– Да что ты о себе возомнил, пастух?! Прежде чем заявить о себе как о наследнике царского рода, ты обязан был стать воином или освоить все азы управления государством. Я уже не упоминаю о том, что ты остался безграмотным, не умеющим даже считать нищебродом! Ещё у тебя был бы шанс подняться наверх, стань ты великим живописцем, известным музыкантом, сказителем легенд или стихотворцем. А ты только и способен, что на осквернение и для казни в мастерской нашего сумасшедшего деда!

Александр продолжал смотреть на Табити, крутить головой ему уже было больно из-за спутавшихся на затылке волос. Поэтому он к ней и обращался, но как бы вступая в спор и с пышногрудой представительницей рода Ракимет:

– Стихотворцем стать несложно. Во время предстоящего ужина я постараюсь придумать короткую поэму на любую выбранную тобой тему. Хочешь? Тогда можешь уже придумывать…

– Словами играться нетрудно! – неслось справа. – Это от полного безделья все пастухи умеют. Но вот ничем больше ты похвастаться не сможешь!

– Почему же! Мы, пастухи, ещё много что умеем. Например, считать… Причём быстро считать, правильно и большие числа. Вот давай, Табити, попробуем, кто из нас лучше считает?

– Ну давай… – отозвалась та.

Перед произнесением цифр академику пришлось вдвойне напрячь тело, потому что в его памяти не оказалось всей полноты чисел и арифметических действий, а те, что имелись, скорее всего совершенно не употреблялись по причине всамделишной безграмотности.

Но оперировать цифрами в пределах полусотни можно было и вот так, с ходу.

– Было восемь овец, а к ним добавилось ещё семь, – сколько стало всего?

Руки у девушки были привязаны, и ей было неудобно считать, глядя сначала на пальцы одной руки, а потом – другой, поэтому она, опустив голову, уставилась на розовые пальчики на ногах и принялась считать по ним. Не прошло и минуты, как выдала с гордостью:

– Пятнадцать!

Недовольное шипение от другой девушки показало, что та в счёте слабей. Академик, всё больше входя в роль, продолжил:

– Это простой пример, давай усложним. К моей отаре в двадцать шесть овец прибавилась отара в тридцать пять, а потом ещё одна – в девятнадцать. Сколько всего овец я пригоню в посёлок?

Возмущённые вопли последовали сразу от троих. Причём они утверждали, что числа вначале следует записать. Пришлось их повторить, и дед записал свинцовой палочкой по дощечке. Когда сверили результаты, больше всех возмущалась Симелия:

– Ты просто знал эту задачку и заучил ответ!

– Хорошо, – всё так же обращаясь к Табити, продолжал Кох, – давай сама условия задачи.

Та стала изгаляться в составлении архисложных, по её мнению, задач, но простой безграмотный пастух решал их в мгновение ока. В какие-то моменты ему даже становилось стыдно, что он, будучи академиком, с таким умным и серьёзным видом решает примеры для первого класса с двухзначными цифрами.

Он же, устав дёргаться в ремнях, стараясь сменить положение затёкших членов, первым и возмутился.

– Ладно, старик! – заявил он как можно твёрже. – Снимай нас отсюда и пора трапезничать. Или ты забыл о своих утверждениях?