Дмитрий Старицкий - Принц Вианы Страница 33

Глубже в береговой полосе виднелись синие и красные крыши деревеньки.

Несколько пейзан косили на лугу высокую траву — запасали сено.

— Вот хорошее место для причала! — воскликнул шкипер и громко раскомандовался матросами: — Гастон, якорь за борт. Ален, Оливье — лодку спускать. Ришар, второй якорь в лодку. Да пошевеливайтесь же, тараканы беременные! Планше, смотреть с носа дно. Не дай Дева Мария, корягой борт пробьем.

Матросы застучали по палубе голыми пятками, ороговевшими у них до состояния конских копыт.

Швартовка к неподготовленному берегу — а мы специально встали вдалеке от Шантосе, чтобы не напрягать охрану замка, — дело оказалось не быстрое.

Сначала подошли к пологому песчаному пляжу бортом барки, используя инерцию корпуса и течения.

Бросили в воду кормовой якорь со стороны большой воды, затормозив движение.

Второй якорь с кормы лодочка увезла на берег и закрепила там. Просто вбив крепкий дрын в землю через отверстие старого жернова.

Потом повторили ту же операцию с носовым якорем.

И лишь затем матросы стали одновременно подтягивать барку бортом к берегу, выбирая якорные канаты.

Последним подтянули канат с якоря, утопленного в реке. И на трех растяжках барка стала как вкопанная.

Пока готовили сходни, мессир дю Валлон успел облачиться в тот же прикид, в котором он впервые появился перед нами из леса.

— Сир, я схожу, послушаю по округе, что говорят? — Вроде бы как даже отпросился у меня на время.

Но мне много говорить и не надо. Я умею читать между строк. Мне было очень жаль расставаться с этим замечательным стариком, но что поделать: вольный ветер не схватить, конский топот не словить. И никого не облагодетельствовать, если при этом ломать ему кайф. Несмотря на все заверения либеральных экономистов о том, что человек работает только ради денег, либеральные же психологи установили, что человек, если у него есть выбор, будет делать только то, что ему нравится.

Получил вагант свой золотой за уроки, присяги не давал — свободен от обязательств, не подкопаешься. Я бы ему и больше денег дал, если бы он попросил. И счастливого пути пожелал бы. Но он оказался гордым и уходил по-английски только в том, что было на нем. Даже краюхи хлеба не взял.

— Конечно, если это необходимо, — ответил я ему уклончиво и двояко.

И дю Валлон, поклонившись мне, первым сошел на берег. Вскоре его фигура, одетая во все зеленое, скрылась в зеленых кустах.

Вот и вторая потеря для меня в этом времени, если Иоланту считать за первую. Сколько их еще у меня будет… этих потерь. Неизвестно, кстати, что там с Иниго Лопесом? Добрался ли он благополучно в Руан или попал по дороге в плен, выполняя мое задание?

Кнехты стали осторожно выводить понурых лошадей, которые на наклонных сходнях заметно дрожали ногами.

Почти половина непарнокопытных, после того как их вывели на лужок и стреножили, легли. Остальные, вяло подскакивая, охотно щипали свежую траву.

Стрелки разбирали тех коней, что остались на ногах, сняли с них путы и стали выводить их шагом по широкому кругу. Разминать.

— Долгое это будет занятие, сир, устанете смотреть, — пошутил подкравшийся ко мне со спины сержант.

Я совсем не удивился, что этот плотный человек в сапогах и кольчуге (!) подошел ко мне по гулкой палубе так, что я ничего не услышал. Я такому не удивляюсь, после того как мне рассказали, что совсем бесшумно может подкрасться даже слон. Подкрасться к человеку со спины и дунуть из хобота в ухо. Шутки у них, у слонов, такие. Но, даже не удивившись, непроизвольно вздрогнул.

Дети литейщика и наши пажи уже носились с громкими криками по песчаному берегу, играя во что-то свое, детское, хотя в это время особого детства никто в упор не видел. Считалось, что они такие же взрослые, только ростом маленькие. Их даже одевали как взрослых. Никакой специальной детской одежды не было и в помине.

— Сержант, требуется мужественный человек для особого задания, — сказал я пафосно, даже не оглядываясь.

— Я весь в вашем распоряжении, сир. — За спиной послышался удар кулака по груди.

— Вот эту гомонящую детвору требуется как следует выкупать в реке. Желательно занять их там какой-нибудь игрой. Заодно они и помоются, — вздохнул я про состояние средневековой гигиены.

Забавное становится выражение лица у человека, который ждет, что его сейчас пошлют на подвиг, а ему всего-навсего приказали помыть кучу детей. Он еще даже не подозревает, какой это на самом деле подвиг.

Когда три коня были готовы к эксплуатации, стрелки дона Саншо их оседлали.

— Вы тут не скучайте, — напутствовал нас Кантабрийский инфант. — А я пока нанесу визит вежливости великому человеку, который моего отца посвятил в кабальеро. За храбрость в бою. В четырнадцать лет. В тот день, когда они не смогли отбить Деву Жанну у англичан в Руане.

Махнул нам дон Саншо рукой и поскакал в сторону замка, взяв с собой только пажа и одного стрелка с рогом.

Вернулась обратно вся кавалькада довольно быстро.

Саншо имел несколько растерянный вид.

На мой молчаливый вопрос ответил:

— Мы опоздали на тридцать лет с визитом. Барона нет в живых. И что самое интересное, никто не хочет ничего говорить, и даже в замок не пускают. Через герсы[166] словами перекинулись. Странно все это. Но лошадей выгулять на их земле разрешили. Без оплаты.

Весь день прошел в тренинге коней, и к вечеру они были уже в относительно неплохой форме; но мы, подумав, решили оставить их еще в ночное — пусть отдохнут, все равно реально поплывем только с рассветом.

Солнце уже клонилось к закату и пускало веселые зайчики от позолоченного флюгера на замке, когда на наш бивуак со стороны, противоположной замку, выехал одинокий всадник, восседая на мышастом жеребчике. Был закутан в зеленый плащ с откинутым капюшоном, под плащом виднелись только коричневый дублет с золотой вышивкой и высокие ботфорты из воловьей кожи. Шпоры золотые. Руки в толстых перчатках. Старый, седой, волосы до плеч, прихваченные на лбу плетеным шелковым шнурком. Борода короткая и черная, с двумя седыми прядями под усами. Усы, что называется — соль с перцем. Глаза светлые, льдистые и волевые. На груди золотая цепь. У бедра тяжелый меч старинной работы.

Спросил требовательно, не слезая с ронсена.

— Кто из вас будет дон Саншо де ла Вега, сын благородного дона Хорхе?

— Это я, — ответил Саншо, вставая от костра.

— Я, сенешаль шато Шантосе Огюст де Риберак, приношу вам свои извинения за нарушение законов гостеприимства. Но право, у меня были веские основания, которые я не мог нарушить, несмотря на то, что вместе с вашим отцом я служил в пажах у маршала Реца в годы Длинной войны. Надеюсь на ваше прощение, мессир.

Старик в седле склонил голову. Гордо, с достоинством.

— Зато мы не станем нарушать законов гостеприимства и не отпустим вас без бокала хорошего анжуйского, — улыбнулся Саншо. — Хоть луг этот и ваш, но побудьте нашим гостем в хорошей компании. Это, — указал на меня Саншо, — его высочество принц Вианский и Андоррский дон Франциск Феб, инфант короны Наварры. Это — славный кабальеро сьер Вото из моих земель, это — шевалье д'Айю из Фуа. Все — обладатели золотых шпор. Общение с нами не будет уроном вашей чести, порукой в том святая Дева Мария и святой Яго.

Старый сенешаль улыбнулся и сошел с коня, которого у него немедленно перенял паж Саншо.

Тем временем стремительно темнело.

И хотя приглашенными к костру считались только обладатели золотых шпор, все остальные, кто не был занят в карауле, подтянулись насколько можно к нам ближе, чтобы услышать историю, которую нам рассказывал старый сенешаль:

— Как вы, наверное, уже наслышаны, мессир Жиль де Лаваль де Рец из рода Монморанси, советник и маршал Франции, соратник Орлеанской девы, очень отличался от остальных пэров — что при дворе руа франков, что при дворе дюка бретонцев. Дед его — сам грамотей изрядный — дал мессиру Жилю очень хорошее образование в юности, — по лицу старика тревожно плясали отблески костра, — но ненасытная любознательность молодого барона, страсть к чтению и знаниям до добра его не довели, хотя и очень отличали его от остальных неграмотных пэров, которым письма читают их капелланы. Он обожал церковную музыку и даже на войне таскал за собой хор мальчиков, чтобы они пели ему в свободную минуту. Собрал самую большую в стране библиотеку и одел эти книги в роскошные переплеты. А какие реликвии он собирал… мм… достаточно сказать, что в его распятии была частичка настоящего Креста Господня! Сколько денег он на это извел… прорву.

Все слушали затаив дыхание. И даже когда де Риберак прервался на глоток вина, никто не нарушил тишины, терпеливо ожидая продолжения сказания.

— А главное — в том, что щедрый маршал держал открытый двор, — продолжил рассказчик, — ворота его замка были распахнуты для всех. И каждый получал у него кров и стол. На своем этаже, разумеется. Мастеровых за стол с баронами не сажали. Со всех земель от империи до океана, от Па-де-Кале до Неаполя стекались к нему художники, поэты и трубадуры, проводили время в различных удовольствиях и уезжали, увозя с собой щедрые подарки от маршала. Двор дюка Бретонского и наполовину не был так блистателен.