Борис Громов - Терской Фронт Страница 33

- Вот оно значит как. Понял, спасибо. Так, я чего еще спросить хотел...

Договорить мне не дали. За спиной негромко хлопнула дверь кабинета, и мелодичный девичий голос прямо-таки пропел:

- Пап, я к тебе по делу...

Оборачиваюсь, и... Сердце громко бухает на прощание, останавливается и проваливается куда-то глубоко-глубоко. Во рту становится сухо, а колени слабнут, будто от резкого прилива адреналина, хорошо, на стуле сижу, а то мог бы и под ноги ей свалиться. Штабелем, как и положено всем безнадежно влюбленным. Пытаюсь взять себя в руки: ну, что ты, в самом деле, как пацан, зашла девчонка, ну - симпатичная девчонка... очень... Безуспешно, врать самому себе бессмысленно, на пороге не просто красивая девушка, там Мечта с большой буквы "М". Даже с двух больших "М", потому что это - Моя Мечта.

Девушка понимает, что она не совсем вовремя и, кажется, помешала разговору.

- Ой, я, наверное, попозже зайду.

- Нет, нормально все, - отвечает ей Костылев, - Проходи, знакомься. Это - Михаил Тюкалов - самый страшный человек на всем Терском Фронте. Миша - это моя дочь, Анастасия.

Собрав всю волю в кулак, нахожу в себе силы, как ни в чем не бывало подняться со стула ей на встречу и легонько пожать протянутую руку.

- Настя, рада знакомству.

- Михаил, взаимно.

- И что, - она хитро смотрит на меня своими яркими, как кавказское небо, голубыми глазами - действительно такой страшный? Не похож совсем!

- Это я просто талантливо маскируюсь, а так - да. Страшнее меня - только мыши в темном погребе.

- Теперь верю, - смеется она. - Мышей я, правда, боюсь.

- Михаил, - прерывает нашу беседу Игорь, - ты спросить-то чего хотел?

Хм, правда, а чего я хотел-то? А черт его знает, все мысли из головы, словно взрывом вымело.

- Не помню, - честно отвечаю я ему. - Ладно, Василич, пойду я, пожалуй, не буду вам мешать. Да и дел у меня полно. Важных.

В сторону "Псарни" иду, будто пыльным мешком нахлобученный. В голове кавардак, мысли пляшут пьяными чертями. А перед глазами - она. И самое забавное, попросит кто-нибудь ее внешность описать - не смогу. Нет, смогу, конечно: молодая, лет двадцати двух, не старше, высокая, где-то метр семьдесят пять, стройная, загорелая. Густые светло русые волосы чуть ниже плеч, тонкие черты лица, очаровательный чуть вздернутый носик, нежный румянец на щеках и невероятно яркие голубые глаза. Если б я такие глаза увидел раньше, решил бы, что дело в особых контактных линзах. Но какие линзы тут, на Терском Фронте? Вот, вроде готово описание. Прониклись? И я о том же. Настоящую красоту не описать словами. Это все равно, что пытаться описать Солнце. Видел? Видел! А что сказать о нем можешь? Ослепляет...То-то...Одним словом, пропал ты, Миша, как есть пропал!

Каким-то чудом умудряюсь вспомнить, что собирался зайти на рынок. Там, немного поплутав по рядам, нахожу то, что искал - широкую матерчатую изоленту черного цвета, которую продавец назвал "тактической" и, понимающе кивнув на мою бандану, спросил:

- Магазины сматывать?

- Догадливый. Дай две, про запас. А спички есть у тебя?

- Есть, и в пачках по десять коробков, и поштучно.

- Тогда две пачки.

Расплатившись, направляюсь назад в гостиницу, исправлять обнаруженные во время "прогулки" в Беной недостатки. Проще говоря - магазины сматывать. Дело не хитрое и не долгое, но вот поленился сделать сразу, и мог за это жестоко поплатиться, окажись боевиков больше, чем четверо. А еще надо купить хороший бинокль. Без оптики на враждебной территории тяжко, уже имел возможность убедиться. Но к Старосельцеву я пойду завтра, думается мне, помимо бинокля, там еще много чего покупать придется.

Проснулся я несколько раньше, чем планировал. Сон мой прервали надрывные вопли ишака на улице. О господи, да что ж ты так орешь-то, животное? С тебя что, шкуру с живого тупым и ржавым ножиком снимают? С силой провожу ладонями по лицу, прогоняя сонную одурь. Взгляд падает на циферблат лежащих на прикроватной тумбочке "Командирских". Ой, мама, еще и шести нету! Да когда ж ты заткнешься, длинноухий!!! Выглядываю в выводящее во внутренний дворик гостиницы окно и сквозь переплетение уже сильно пожухших виноградных листьев получаю, наконец, возможность разглядеть разыгравшуюся там "драму". Какой-то пожилой чеченец привез на запряженном в небольшую тележку ослике овощи для кухни. А пока он и Зинаида, сгружали на землю и заносили в кухню многочисленные ящики и мешки, серый поганец решил, похоже, поживиться чем-то из привезенного, скорее всего, морковью из стоящего рядом с ним ящика, но был пойман с поличным. И теперь зеленщик проводит во дворе "воспитательную работу" со своим четвероногим "сотрудником", наглядно объясняя ему при помощи крепкой палки, которую использует, похоже, вместо трости, что воровать не хорошо.

- Эй, дада[67], тебе пистолет одолжить? - насмешливо спрашиваю я в открытую форточку, - А то ты своей деревяшкой его до завтрашнего вечера убивать будешь!

- Что тебе надо? - раздраженным голосом бросает он через плечо.

- Мне? Мне ничего, не надо, уважаемый. Просто шесть утра на дворе. Люди спят еще. Хуна кхетий?[68] Убери осла, баркалла.[69]

- Со кхийти, дик ду,[70] - отвечает тот уже более спокойным голосом, и, престав размахивать своей палкой, берет ишака под уздцы и начинает выводить из двора.

Несмотря на то, что наступила тишина, поспать мне точно не удастся. На часах уже начало седьмого. Смысл ложиться, если через полчаса снова вставать. Протяжно зевнув, и матюкнувшись вполголоса отправляюсь под душ.

Без пяти семь утра выхожу на улицу. Толя уже тут, молодец, с исполнительностью все в порядке. Одет в почти такой же маскхалат, что и у меня, только пятна на его "березке" желтые, а не белые. На ногах укороченные сапоги, кроссовки тут взять негде, а в чувяках бегать - без ног останешься. Там же подошвы нет, каждый камешек на дороге ногой "прочувствуешь". А прочая обувь, что я тут видел, для бега подходит еще меньше.

- Ну что, курсант, "пятерочки" для начала хватит, или сразу с "червонца" начнем?

Судя по промелькнувшей на мгновение в глазах панике, Анатолию и пять-то километров бежать не хочется. Ничего, втянется. Или сбежит...

От "Псарни" до КПП мимо Комендатуры, и назад, как раз примерно пять километров и будет. Туда и бежим. Стартует Толя неплохо, только топает сильно, но, даже не добежав до КПП, начинает пыхтеть, будто паровоз и часто сплевывать тягучую слюну. На обратном пути, посреди площади перед Комендатурой, он останавливается, и замирает согнувшись, упершись ладонями в колени и пытаясь перевести запаленное дыхание.

- Эй, курсант, кому стоим? Мы еще не добежали.

- Все, не могу больше, - через силу выдыхает он. - Сдохну прямо сейчас.

- Нет такого слова "не могу", курсант, есть слово "надо", - спокойно говорю я. - А если б мы не просто так бежали? А если б там твои друзья бой вели, а ты им патроны тащил? Тоже сказал бы, простите парни, больше не могу, а потому дохните, а я на травке поваляюсь? Так?

- Нет, - хрипло выдыхает Толя.

- Тогда вперед! Тут осталось-то!

Знавал я некогда нескольких "великих тренеров", которые в такой ситуации не преминули бы сообщить Толе, какой он слабак, слизень и аборт. Они были твердо уверены, что если наговорить человеку гадостей, то он обязательно соберется с духом и силами, и.... Пошлет тебя к чертовой матери, развернется и уйдет, добавлю уже от себя я. Это во время службы в армии, когда человеку деться некуда, он вынужден выполнять приказ, в какой бы форме его не отдали. А вот в любых других обстоятельствах, "аборт" в лучшем случае обложит "тренера" по матушке, развернется и уйдет. А в худшем - еще и в морду даст. И будет прав. Потому что нельзя людей унижать. Можно боль причинить на тренировке, иногда, даже травму нанести, всякое бывает. А вот унижать - нельзя.

Буквально в десяти метрах от ворот, ведущих во внутренний дворик "Псарни", Толя буквально обнимается со старым фонарным столбом и выплескивает на него остатки вчерашнего ужина. По лицу видно - парню очень стыдно.

- Ерунда, - хлопаю я его по плечу, - это ты просто давно не бегал. Бывает. Главное, не забудь ведро с водой принести, все это безобразие смыть, а то Кузьма с нас обоих шкуры спустит. Хорошо?

Сил ответить, у Толи нет, он только слабо улыбается и кивает.

- Ну, раз хорошо, до завтрака у тебя - личное время, а вот после приема пищи будем инспекцию твоего имущества проводить.

Помывшись и выстирав прямо в ванночке душа маскхалат и портянки: я и сам не бегал уже давненько, и потому пропотел навылет, спускаюсь на завтрак. Расправившись с беззащитной яичницей, поднимаюсь к себе, а буквально через пару минут в дверь стучат.

- Заходи, Толь, открыто!

Толик, бочком протискивается в дверь, в руках у него ворох "снаряги".

- Давай, располагайся как удобно и хвастайся, - широким жестом приглашаю я его в комнату. - Оружие - на стол, все остальное можно прямо на кровать.