Я Распутин. Книга 4 - Алексей Викторович Вязовский Страница 33

А ведь макнул меня генерал, макнул. Нехрен с пустыми руками приходить.

И я взялся всерьез. Первым делом отбил телеграмму лучшему специалисту по пиару, которого я знал — Кристиану Фергюсону. За последние годы он, выступая агентом «Ростеха» и Беломор-балтийского кластера, сделал неплохое состояние. Не как при грабеже Агры, но достаточное, чтобы вести полностью независимую жизнь джентльмена из общества.

Кристиан немедля вывалил на меня соображения своего одноклубника Артура Понса, собравшего в кучу принципы военной пропаганды. Я прочитал — ну да, никто же не обещал, что мы будем говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды? Пропаганда дело такое…

Вторым шагом я собрал наших журналюг во главе с Перцовым, позвал Ханжонкова, кое-кого из небесников, раскручивавших наши акции, и Дрюню, оставшегося вроде как не у дел. Жаль, Эренбург в Париже застрял, вот кого бы — пропагандист ведь из первейших! Хотя черт его знает, может он таким стал только после войны и революции? Ладно, будем работать с тем, что есть.

— Господа, я собрал вас для того, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие. У нас полностью провалена агитация на фронте и нам предстоит создавать ее заново. Слушаю ваши предложения.

— Газету! — немедля высказался Перцов.

— Лубок! — раздалось из угла.

— Киножурнал! — ну, это, разумеется, Ханжонков.

— И писать просто, чтобы станичники понимали, — добавил затесавшийся среди акул пера и кинокамеры Северцев. — А то как разведут про высшие государственные интересы…

— Все пойдет в дело, — обнадежил я. — Но все должно делать согласованно, на единых основаниях.

— Каких же?

— Во первых, Россия не хотела и не хочет этой войны, вся ответственность лежит на угнетателе славянства Австрии, хищной Германии и нашем вековечном враге Турции.

— Но это же очевидно!

— Тем не мене, и самим об этом нужно помнить все время, и не забывать напоминать остальным. Далее, у России в этой войне главная цель — освобождение славянства.

— А Проливы?

— И Проливы, но это слишком материальная цель, не стоит о ней часто поминать. А вот о том, что свободная торговля хлебом через них улучшит положение каждого — нужно и можно.

Народ покряхтел, принялся записывать. А я подкинул еще уголька.

— Враг — сущий дьявол. Иноверцы, злодеи, преступники. Короче отбросы европейского общества.

— Но… — поднял удивленный взгляд Ханжонков, — это не совсем так!

— Не совсем. Но мы должны работать исходя из того, что возвышенное и благородное русское воинство борется против исчадий ада, — хитрозадый англичанин Понс вычленил все эти предельно циничные, но работающие принципы, ободрав все маскирующие обертки. — И не забывайте напоминать, что враг использует запрещенные цивилизованным человечеством методы войны!

Это было сущей правдой. Из министерства Янжула пришла информация — немцы начали печатать фальшивые рубли. Уже несколько партий отловили в Польше, министр финансов внес в Думу закон о запрете размена бумажных денег на золото и серебро. Это было больно, это было обидно, но бегство тузов «в металл» надо было прекращать. Рублей мы еще напечатаем, а вот как напечатать золотые червонцы? Количество золота в хранилищах было ограничено, добычу тоже быстро не нарастишь. И распихивать его по карманам промышленников и купцов государство больше не собиралось. Так что извини, золотой стандарт, но не во время войны…

— Надо будет привлечь писателей — Куприна, Гиляровского, Скитальца… — подсказал Перцов, отвлекая меня от финансовых размышлений.

— Безусловно! Лучшие представители образованного класса должны быть с нами! Но ни в коем случае не скатываться в заумь и прочее, прости господи, декадентство! Не забывать, что крестьянину в шинели понятнее и ближе.

— Иными словами, — влез знакомый с классовой теорий Дрюня, — упирать не на высшие мотивы, а на то, что противник разоряет крестьянские хозяйства, угоняет скот…

— Именно! Больше внимания потерям врага и меньше — нашим. Всегда поддерживайте официальные сведения, хотя, межу нами, им бы иногда лучше и промолчать.

Собравшиеся понимающе улыбнулись.

* * *

Появление статей в газетах о сепаратных переговорах с немцами вызвало панику у союзников, но тут у них самих случился большой облом. В Дарданельский пролив они сунулись еще месяц назад, пытаясь под прикрытием огня линкоров протралить фарватер. Однако форты и береговые батареи турок вполне успешно отбивались, повредив парочку броненосцев, и еще пара налетела на так и болтавшиеся в воде мины. Англо-французы, со своей стороны, раздолбили несколько береговых батарей, но в целом тайм остался за турками, и союзники по наущению Черчилля решили высадить десант на полуостров Галиполи, что и сделали неделю назад.

Ситуация, что называется, зависла в равновесии — британцы и френчи за берег зацепились за берег, но турки нанесли им такие серьезные потери, что ни о каком продвижении и речи быть не могло. А османская армия опыта наступательных операций не имела и скинуть остатки десантов в воду не могла. Не исключено, что сыграло свою роль отсутствие прямой связи по суше с Германией, а, следовательно проблемы и с вооружением, и со снабжением, и, что особенно важно, с командованием, решить было некому.

В Питер срочно, через Швецию прибыл мой старый знакомец — Уинстон Черчилль. Занимал он должность лорда-канцлера в английском правительстве, отвечал в том числе за дела Антанты.

Разумеется, сначала политик отдал все необходимые визиты в Царское, побывал в Зимнем у Столыпина. Но реальные переговоры начались в Таврическом — глаз на глаз, с целью втюхать нам тот чемодан без ручки, в который превратилась Дарданельская операция. Англичане еще пару раз попытались взять запиравшую продвижение деревушку, своего рода сторожку лесника — весь фронт от берега до берега составлял километров пять, еще раз умылись кровью, потеряв почти дивизию.

Причем облом следовал за обломом почти мистическим образом — не помогал ни огонь тяжелых орудий линкоров и броненосцев, ни новейшее вооружение, ничего. Вплоть до того, что в одной из атак батальон Норфолкского полка попал в полосу дыма от подожженного артиллерией леса и… больше его никто не видел. Скорее всего, они напоролись на турецкие пулеметы, но турки официально заявили, что ничего не знают, а Красный Крест норфолкцев среди пленных не обнаружил.

И тут еще этот Распутин беседует с немцами! Шеф, все пропало, гипс снимают, клиент уезжает…

Уинстон держался неплохо, даже наоборот, делал вид, что это не они в жопе, а мы ужасно облажались и теперь должны вымаливать прощение. Вечерком я после Таврического заехал к Палицыну, он пригласил Бонч-Бруевича и Корнилова и мне пришлось делать своего рода доклад.

Англичане в лице Уинни требовали от нас и болгар отвлекающей операции.