Михаил Ланцов - Славься! Коронация "попаданца" Страница 34

— Мне кажется, вы сгущаете краски, — слегка покачал головой Виктор Вильгельмович.

— Отнюдь. Наше государство до моего воцарения было долгие столетия весьма неоднородной субстанцией, и два-три года мало что могли изменить. Вы думаете, зачем я вообще рвусь к военным победам? Думаете, я не понимаю, какие это авантюры? Но нужно закрепить в головах людей, что все эти успехи связаны со мной и моими начинаниями. Просвещать и давить. Потому как убери сейчас давление, и все снова начнет разваливаться, как груда трухи. Я ведь стремлюсь к тому, чтобы государство было единым организмом, а не набором относительно независимых формаций. А чтобы склеить несколько досок, им не только клей нужен, но и некоторое время выдержки в сжатом состоянии. Чуть раньше убери пресс, и ничего не получится. Кроме того, люди не привыкли к новым порядкам и считают их чудными. Они ведь переворачивают старые феодальные порядки с ног на голову. Даже Церковь и та притихла и ждет возрождения патриаршества. Да, дорогой Виктор Вильгельмович, церковные иерархи жаждут получить определенную свободу и финансовую самостоятельность.

— Я слышал, что священники весьма нелестно отзывались о вашем новом проекте наградной системы Российской империи.

— Вы о том заявлении этого странного бывшего архиепископа Минского и Бобруйского Михаила, в котором он назвал пятилучевую звезду нечестивым знаком, недостойным православной награды?

— Да. Правда, признаюсь, не в курсе, чем вся эта истории завершилась. Просто не следил, ибо дел было много.

— Ничем хорошим… для архиепископа, — улыбнулся Император. — Он был расстрижен из сана, после чего осужден на пожизненные исправительные работы с полной конфискацией имущества всей его семьи.

— Ого! — искренне удивился фон Валь. — Мне кажется, вы немного переусердствовали. Так серьезно наказывать за политические высказывания…

— Там дело не в политическом высказывании, а в полной некомпетентности крупного иерарха, совершенно не разбирающегося в собственно церковной символике. Но это полбеды. Своей глупостью он подрывал доверие к власти, за что по совокупности и поплатился. Мне архиепископы, слабые головой, не нужны. Ему наказание, остальным урок.

— Странно. А что, пятилучевая звезда действительно православный символ?

— Виктор, вы же член рыцарского ордена Красной звезды!

— Но я до сих пор не знал подробностей. Просто видел, как странно косились некоторые священники на мой значок.

— Пятилучевая звезда — это самый древний символ Вифлеемской звезды, той самой, которая возвестила миру о пришествии мессии. Она пятилучевой изображалась на многих средневековых храмах и позднее. А на Вифлеемской православной церкви в Иерусалиме пятиконечная звезда венчает распятие. Она — один из базовых христианских символов. И в отличие от распятия символизирует не жертву, а духовное обновление. В христианской культуре нет более позитивного символа. И никогда не было. Пятилучевая звезда покоится на личной печати древнеримского императора Константина I. Того самого, который ввел на всей Римской империи христианство как единую государственную религию. Называть такой знак «нечестивым» — уму непостижимо! И не знать такое архиепископу просто непростительно… Если, конечно, он не целенаправленно вредил.

— То есть вы считаете, что нужно повременить с явным противостоянием?

— Конечно. Мы еще слишком слабы и далеки от единства, чтобы сталкиваться в серьезной схватке с такими монстрами, как Великобритания. Конечно, мы ей сможем намять бока, но какой ценой? В войну нужно вступать тогда, когда это выгодно нам, а никак не противнику. Поэтому я не только развернул весь этот театр с покушением и наградами, но и, пользуясь удачно сложившимися обстоятельствами, лично посетил ирландских революционеров.

ГЛАВА 7

Стюарт Парнелл сидел на берегу прудика и думал. Последний месяц буквально перевернул его жизнь с ног на голову.

— Этот русский Император, проезжавший по совершенно неведомой причине через Ирландию, заставил его потерять покой и сон. Один разговор, всего один, а человек уже места себе не находит.

— Что вы говорите? — Офицер Ирландской освободительной армии, присутствующий со Стюартом практически повсеместно, не расслышал слов своего командира.

— Я говорю, Бран, что давно нет вестей от нашего «Большого брата».

— Возможно, сэр.

— Что значит «возможно»?

— Мы едем к старому Гаррету Кондону… — Секретарь замялся.

— И что там? Случится чудо?

— Я слышал, что он вас ждет как раз из-за нашего «Большого брата». Поговаривают, что он прислал вести и кое-что еще.

— Так что же ты молчал? — вспылил Стюарт и вскочил с земли.

Стюарт Парнелл, будучи сыном весьма влиятельного ирландского землевладельца и аристократа, мог совершенно спокойно вести сладкую жизнь в Лондоне. Однако душа жаждала большего, кипящего адреналина, действия, движения. Не будь в Америке дела настолько плохи, сбежал бы туда. Амбиции ирландца горели и не давали ему покоя. Поэтому встреча Парнелла с активистами Ирландской освободительной армии оказалась бальзамом на измученную тошнотворной жизнью сытого и богатого обывателя душу Стюарта. Так случилось, что в GAF[64] собрались в основном простые люди, максимум торгового или ремесленного сословия. Аристократов, даже мелких, там не было вовсе, так как им не доверяли, опасаясь предательства. А тут такая удача!

Так уж сложилось, что никаких особенно демократических и республиканских тенденций в Ирландии не имелось. Большая часть народа жила мечтами о древних временах, когда Зеленым островом правили свои собственные короли, а британцы даже в гости не ходили, опасаясь грозного ирландского оружия. Эти же настроения чувствовались и в GAF. Она просто расцвела после прихода Стюарта, фактически ощутила второе дыхание.

Впрочем, Александр в Ирландии провел не только вербовку Стюарта в подпольную организацию ирландского сопротивления, но и несколько раз выступил перед революционерами, договорился о поставке новой партии оружия и о многом другом. Правда, практически все пришлось делать буквально бегом и на ходу, но подобное мало кого волновало.

— Стюарт! Друг мой! Рад тебя видеть! — Старый Гаррет двинулся навстречу входящему Парнеллу. — Уже совершенно тебя заждался.

— Что-то случилось? Мне сказали, что появилось дело, не требующее отлагательств.

— Пойдем. — Старый Гаррет, поманив Стюарта, прошел через две проходные комнаты и зашел на кухню, поднял лючок и спустился в подвал. Зажег масляную лампу. Поставил на стол небольшой сундук и открыл его. Стюарт глянул туда и замер в недоумении. Внутри лежала аккуратного вида корона, выполненная из белого серебристого металла. Если бы Гаррет и Стюарт были знакомы с искусством начала XXI века, то безошибочно опознали в этом царственном венце безусловные черты эльфийской стилистики. А так, они смогли оценить только качество сложной пространственной вязи.

— Что это?

— «Большой брат» прислал подарок. Он сказал, что достойной стране нужна достойная корона.

— Почему вы ее показываете мне? — Стюарт поднял глаза на хитрого старика.

— Потому что более некому ее среди нас надеть. Слишком простые головы. Не по рождению нам такие вещи даже мерить.

— Странно все это, — сказал Парнелл и аккуратно взял корону в руки, медленно вращая и рассматривая. Только сейчас он понял, что его смущало в ней — слишком прочная она была для серебряной поделки. — Из чего она сделана?

— Платина и алмазы. Видишь, как они бусинками между листьев расположились. — Стюарт держал корону в руках, а его глаза все больше и больше разгорались, наполняясь огнем амбиций и страстной жажды власти. — Друг мой, это еще не все. К короне наш добрый друг приложил довольно увесистое письмо, — сказал Гаррет и кивнул на весьма внушительный конверт, лежащий на полке.

Ничего особенно удивительного там не было — обычные организационные инструкции да советы, но главное — это песня… замечательная песня с партитурой, а также сценарий для ее презентации. Александр вспомнил, что в свое время ему очень понравилась переделка одной древней бретонской песенки — Ev' chistr 'ta Laou.[65] Вспомнить мелодию, конечно, не получилось, однако, помня название, Император легко нашел людей, которые смогли ее исполнить. Понятно, что в чистом, народном исполнении эту песню использовать было нельзя, так как и слова не те, и музыка требовала эстрадной обработки… да и с постановкой исполнения требовалось повозиться. Ушло больше года серьезной работы над композицией, включая тестовые слушания теми ирландцами, которые служили при Императоре, прежде чем вышло что-то путное. И надо сказать, что очень недурственно — даже Саша смог проникнуться поразительным звучанием мелодии и слов, хотя и не понимал их, не владея ирландским языком. Ведь весь текст был написан на ирландском языке и носил характер военно-патриотической песни, повествующей о том, как «горят сердца ирландцев», живущих «под гнетом рабства и цепей».