Эллери Квин - Тайна греческого гроба Страница 34

Давайте методом исключения.

Халкис, судя по его письму, никому не говорил, а теперь он умер.

Вы, мистер Нокс, не говорили никому, кроме одного человека, и мы можем его исключить чисто логически. Вы рассказали о картине вашему эксперту, который вчера исследовал для вас эту картину и объявил, что эта работа другого художника, не Леонардо да Винчи. Но он узнал о картине лишь вчера вечером — слишком поздно, чтобы сфабриковать улики! Улики подбросили раньше, ведь я их обнаружил вчера утром. Таким образом, мы исключили вашего эксперта, единственного человека, узнавшего от вас, что владелец этой картины — вы, мистер Нокс. Эти рассуждения могут показаться необязательными, поскольку ваш эксперт никак не вписывается в эту схему и бессмысленно считать его преступником, но я решил быть очень аккуратным и строить умозаключения на основе неопровержимой логики.

Он буравил взглядом стену.

— Кто остается? Только Гримшоу, а он убит. Но, согласно вашей передаче собственных слов Гримшоу, сказанных в тот вечер у Халкиса, он заявил, что говорил об этом лишь одному человеку. «Одному-единственному на свете» — так, кажется, он поведал о похищенной картине. По признанию Гримшоу, это его партнер. И это единственное лицо, следовательно, является единственным посторонним, в достаточной мере осведомленным и о похищении картины, и о вашем владении ею, чтобы, во-первых, подбросить ложные улики о трех использованных чашках, а во-вторых, рассчитывать на ваше молчание!

— Верно, верно, — пробормотал Нокс.

— Какой же отсюда вывод? — монотонно продолжал Эллери. — Поскольку партнер Гримшоу был единственным человеком, кто мог подстроить ложные улики, а убийца был единственным человеком, имеющим основания подстроить ложные улики, следовательно, партнер Гримшоу должен быть убийцей. Согласно рассказу самого Гримшоу, партнер провожал его в номер отеля «Бенедикт» вечером накануне роковых событий, и, как мы можем предположить, он же встретил Гримшоу после того, как вы с ним вышли из дома Халкиса вечером в пятницу. В это время партнер мог узнать о предложенном новом завещании, о долговом обязательстве и обо всем остальном, что случилось во время вашего визита к Халкису.

Инспектор произнес задумчиво:

— Несомненно, мы продвинулись вперед, но в данный момент это продвижение ничего нам не дает. Человек, сопровождавший Гримшоу вечером в прошлый четверг, — это может быть кто угодно. Его описания у нас нет.

— Это правда. Но мы, по крайней мере, ответили на некоторые вопросы и знаем, куда двигаемся. — Эллери погасил сигарету и устало посмотрел на своих собеседников. — До сих пор я намеренно обходил один важный момент. А именно: как случилось, что убийца обманулся, и мистер Нокс не стал хранить молчание. Так почему же вы не сохранили все это в тайне, мистер Нокс?

— Я вам говорил, — откликнулся банкир. — Мой Леонардо — вовсе не Леонардо. Практически ничего и не стоит.

— Точно. Мистер Нокс заговорил, обнаружив, что картина практически ничего не стоит. Грубо говоря, нашел, как себя вывести из неприятной ситуации, и решил рассказать всю историю. Но он ее рассказал только нам, джентльмены! То есть убийца, партнер Гримшоу, до сих пор считает, что раз мы клюнули на ложные улики, то версия с Халкисом для нас приемлема. Очень хорошо — мы угодим ему в одном и не станем делать одолжение в другом. Мы не можем публично принять версию, что убийцей был Халкис, — мы знаем, что это не так. Но надо и скормить что-то нашему убийце, дать ему свободу действий: посмотрим, что он предпримет дальше. Можно и подстегнуть его, пусть он продолжит как-то себя проявлять. То есть давайте откажемся от версии Халкиса и огласим свидетельство мисс Бретт, из-за которого мыльный пузырь с версией Халкиса лопнул; но вместе с тем мы ничего не будем говорить о том, что на первый план вышел мистер Нокс со своей историей, — ни единого слова. Тогда убийца поверит, что мистер Нокс промолчал, и будет по-прежнему рассчитывать на его молчание, даже не подозревая, что картина не является подлинником Леонардо ценой в миллион долларов.

— Заставим его защищаться, — пробормотал окружной прокурор. — Ведь он поймет, что мы еще гонимся за убийцей. Да, Эллери, идея хороша.

— И тут нет риска спугнуть добычу, — продолжал Эллери. — Убийца просто будет вынужден принять новое положение дел, поскольку он с самого начала допускал, что кто-то заметит различия во внешнем виде чашек. И то, что эти различия все-таки были замечены, он воспримет не как гибельное обстоятельство, а просто как неудачу.

— А как насчет исчезновения Чини? — спросил Пеппер.

Эллери вздохнул:

— Конечно, мое блистательное умозаключение, что Алан Чини похоронил тело Гримшоу, целиком базировалось на гипотезе, что убийство совершил его дядя, Халкис. Обладая новыми фактами, мы получили основания считать, что Гримшоу был похоронен тем же человеком, который его убил. Во всяком случае, имеющиеся у нас данные не объясняют исчезновения Чини, остается только ждать.

Зазвонил аппарат внутренней связи, и инспектор поднялся, чтобы ответить.

— Давай его сюда. А другого подержи за дверью. — Он повернулся к Эллери: — Вот, сын, пришел твой человек. Уикс его доставил.

Эллери кивнул. Дверь открылась, пропуская нескладную фигуру Деметриоса Халкиса в скромном и строгом костюме. Он кривил рот в пугающе бессмысленной усмешке, отчего выглядел еще идиотичней, чем всегда. Через дверь был виден дворецкий Уикс, прижимая котелок к груди, он беспокойно пристраивался на стул в приемной. Почти сразу в приемной показался и Триккала, грек-переводчик.

— Триккала! Входите! — крикнул Эллери и повернулся посмотреть на тощий пакет в костлявых пальцах Демми.

Триккала всем своим видом выражал вопрос. Дверь, ведущая в приемную, закрылась, и Эллери сказал:

— Триккала, спросите его, принес ли он то, что ему велели.

Триккала выпалил в ухмылявшегося слабоумного несколько слов. Лицо Демми осветилось, он энергично закивал и поднял пакет повыше.

— Очень хорошо. — Эллери был очень сдержан, следил за словами. — Теперь спросите его, Триккала, что ему велели принести.

Последовал короткий и горячий обмен непонятными звуками, и Триккала ответил:

— Он говорит, что должен был принести зеленый галстук, один из зеленых галстуков из гардероба его кузена Георга.

— Превосходно. Попросите его вынуть этот зеленый галстук.

Триккала бросил Демми что-то резкое, тот опять кивнул и принялся копошиться со шнурком на пакете. Процедура эта оказалась довольно продолжительной, и все это время взгляды присутствовавших были устремлены на его неумелые руки. Наконец он справился с упрямым узелком, аккуратно свернул шнурок в кольцо и положил в карман, затем развернул пакет. Бумага упала на пол — Демми держал в руках красный галстук...

Эллери как мог успокоил поднявшийся вслед за этим галдеж, образуемый возбужденными возгласами обоих юристов и умеренно крепкими ругательствами инспектора. Демми уставился на них со всегдашней своей пустой улыбкой, молча ожидая одобрения. Эллери повернулся, выдвинул верхний ящик отцовского стола, быстро там все перерыл и выпрямился с блокнотом в руках — с зеленым блокнотом.

— Триккала, — сказал он, — спросите его, какого цвета этот блокнот.

Триккала перевел. Ответ Демми по-гречески звучал весьма решительно.

— Он говорит, — удивленно сообщил переводчик, — что блокнот красный.

— Отлично. Спасибо, Триккала. Проводите его в приемную и скажите человеку, который там дожидается, что им можно идти домой.

Триккала взял слабоумного за руку и вывел из кабинета. Эллери закрыл за ними дверь.

— Ну вот, кажется, и объяснилось, почему я сбился в своих слишком самоуверенных умозаключениях, — произнес он. — Я не учел самой незначительной вероятности, что Демми может быть дальтоником!

Все дружно кивнули. А он продолжал:

— Я исходил из того, что если Халкису никто не говорил, что на нем красный галстук, и если Демми одел его по расписанию, то Халкис знал цвет галстука, потому что его видел. Я не учел, что само расписание может ввести в заблуждение. Согласно расписанию, в субботу утром Демми должен был подать Халкису зеленый галстук. Но теперь мы узнаем, что для Демми слово «зеленый» означает красный цвет, потому что он дальтоник. Иначе говоря, Демми страдает распространенным отклонением — частичной цветовой слепотой, при которой красное воспринимается как зеленое и наоборот. Халкис знал об этом недостатке Демми и учел его, составляя расписание — в отношении этих двух цветов. Желая надеть красный галстук, он говорил Демми, чтобы тот принес зеленый. И расписание служило той же самой цели. Итак, можно подытожить: в то утро, несмотря на то что Халкис повязал галстук другого цвета, чем было указано в расписании, он знал — и не потому, что ему кто-либо сообщил или он сам увидел, — просто знал, что на нем красный галстук. Он не «сменил» галстук, он уже был в красном в девять часов утра, когда Демми вышел из дому.