Василий Панфилов - Улан [СИ] Страница 34

Несмотря на твёрдое решение, Владимир решил держать формальный нейтралитет — не тот у него пока уровень для серьёзных интриг, “съедят”. Заметит что нехорошее — постарается вмешаться и предотвратить, ну а на нет и суда нет.

Дождавшись возвращения денщика от учителей, улан пошёл в конюшни, решив проехать в расположение полка — недавно на излечение приехали старые приятели.

— Хорошая девочка, хорошая, — погладил он Звёздочку и скормил ей несколько яблок. Конюхи почтительно наблюдали, стоя неподалёку.

— Ну как она, не шалит? — Поинтересовался офицер.

— Нет, Ваше Высочество[89], кобылка ласковая и добрая, разве что фыркнуть в ухо любит.

— А как мои кони?

Свой подаренный (и докупленный) табун попаданец пристроил на царскую конюшню — содержать более трёх десятков породистых коней без всяких преференций его “давила жаба”. Ну а так — договорился с конюшим и конюхами и теперь сюда приводили на случку кобыл, отстёгивая ему и “компаньонам” денюжку.

Пройдясь по конюшне и покормив свой табун яблоками (чтоб не забывали!), он вскочил в седло Звёздочке, осёдланной за это время конюхами и вместе с денщиком порысил к слободе, придерживая бочонок вина в седле.

Глава третья

Несмотря на звание уланского подполковника, офицером он, судя по всему, останется “за штатом”. Все пожелания вернуться в полк мягко пресекались, а потом и сам воин смирился, решив использовать ситуацию во благо. Во благо в его понимании — прежде всего в пользу полка и армии.

Сослуживцев он ценил и доверял им, да и люди в уланском полку подобрались хорошие. А после его уроков танцев/фехтования/рукопашного боя и светских вечеров в Вене… Можно было уверенно говорить, что они если чем и уступают гвардии, так это только богатством и родовитостью. Ну и соответственно — это надёжная команда.

О важности своей команды твердил ему как отец, так и отчим, так что помогать своим попаданец считал “святым долгом”. Начал он с малого — просто помогал инспектировать отправляемые в действующую армию обозы. Сперва — только те, что предназначались непосредственно для полка, ну а потом его стали припрягать и для проверки любого армейского имущества.

Была у него специфическая черта, в которой попаданец винил почему-то капельку немецкой крови, текшую в его венах — педантичность. Несмотря на любовь к адреналину, любые свои трюки и вылазки экстремал продумывал “от и до”, что бы не было нелепых и трагических случайностей. Возможно, немецкая кровь тут была и ни при чём, а всё дело именно в привычке учитывать любую мелочь в тех случаях, от которой зависит твоя жизнь…

Сюда же добавилась и пресловутая экстрасенсорика, да улучшенные физические данные. Проще говоря — он буквально “чуял” любой намёк на гниль. Это относилось к провизии и к всевозможным изделиям из кожи, сукна…

— Ваше высочество, помилосердствуй! — Хватался ползающий на коленях толстый купец за ноги, — детишки малые!

А вот это он зря… Привычку воров оправдываться детишками, попаданец ненавидел ещё в двадцать первом веке, когда цыганок-наркоторговок просто невозможно было посадить по закону из-за оравы разновозрастной ребятни.

— Детишки, говоришь…, — прошипел князь, — а как же детишки тех солдат, что гибнут из-за тебя…

К началу лета из окрестностей Петербурга в действующую армию пошли заметно более качественные товары, а главнокомандующий Бутурлин даже прислал благодарственное письмо:

— “… и все обозные в один голос твердят, что если бы не князь Грифич, поставщики продолжали бы слать в армию товар негодящий. Вас же они боятся пуще дыбы, потому как покровители их опасаются связываться с особой высокорожденной, известной храбростью и благородством. Главных воров это, к сожалению, не задело и не заденет, но заставило хотя бы утихнуть немного. Армия знает, как много вы делаете для неё, находясь в Столице и поверьте — солдаты, уставшие от болезней желудочных, поминают вас исключительно добрыми словами, ведь именно вы уменьшили число болящих…”

Однако из самого Петербурга объём товаров шёл не столь уж большой, да и было кому проверять кроме самого Владимира. Отпускать же его подальше… Нет — он развлекал скучающую и болеющую императрицу.

Откровенно говоря, она изрядно поднадоела ему — взбаломошная, не соблюдающая никаких графиков даже сейчас — будучи сильно нездоровой. Проснуться в пять вечера — это нормально… А завтра — в девять утра. Двор подстраивался под неё, как и сам улан. Если бы не тот факт, что на сон ему надо было не больше четырёх часов, озверел бы парень быстро.

И… Было скучно. Развлечения крайне богатые, с костюмами из дорогих тканей и настоящими драгоценностями вместо бижутерии. В остальном же — ну чем можно удивить человека из двадцать первого века? Скучно.

Нашёл несколько податливых вдовых бабёнок — к замужним он не лез, да и девиц (обычно — весьма условных девиц) обходил стороной. Князь прекрасно отдавал себе отчёт, что найдётся масса желающих стать имперской княгиней и принцессой, даже учитывая не самое блестящее финансовое состояние потенциального мужа.

Ловушки ставились мастерские, но благодаря вдовушкам, от спермотоксикоза он не страдал, да и вообще — думал головой, а не головкой, несмотря на повышенное либидо. Постепенно азарт прошёл — охотницы поняли, что добыча им досталась не из лёгких и в большинстве своём утихомирились.

Занятий у Владимира было немного — нечастые проверки армейского имущества, да развлечение скучающей Елизаветы. К счастью, таких “развлекателей” было предостаточно и постепенно он стал пропускать некоторые светские мероприятия — ему они казались скучными.

Дело нашлось достаточно неожиданно…

— Принц, а как вы от этого удара защищаетесь, — приставал к нему Алексей Разумовский. Тайный муж императрицы[90] был человеком самых простых нравов и кулачный бой весьма его интересовал. Раз, другой, сотый…

— Ты (как и императрица, он легко перескакивал с “Вы” на “Ты”) так хорошо объясняешь, хоть книгу пиши. А точно! Напишешь?!

— Можно, — почесав бровь, ответил спортсмен, — только там гравюр надо много — на каждый приём по нескольку.

— Денег и граверов я дам, — нетерпеливо воскликнул Размумовский, — возьмёшься?

Владимир взялся и не пожалел — работалось легко. Тому, кто много лет занимался единоборствами и прочитал массу соответствующей литературы, сделать типичную брошюрку не составило труда — компиляция и плагиат — наше всё…

Короткое вступление на тему “Настоящего рукопашного боя”; польза разминки и атлетических упражнений — и приведены эти самые упражнения; сами приёмы, разбитые на несколько блоков — удары руками, ногами, головой, броски, захваты. Ну и в конце — ряд практических советов. Написал быстро, хотя стиль был аборигенам непривычен:

— Княже, ты как-то странно пишешь, — сказал ему озадаченный Яшка Сирин, — вроде по русски, понятно всё… Но непривычно!

Непривычно было из-за отсутствия велеречивости — любую информацию попаданец привык передавать и получать сжато. После Якова тестировали на солдатах — и те как раз оценили простоту изложения. Ну а если оценили и солдаты…

— Неправильно как-то, — с сомнением отозвался о стиле Яков, ставший кем-то вроде личного секретаря, — нужно красивости прописать.

За дело Грифич взялся в конце мая и к августу произведение было готово. Большую часть времени отняла не писанина, а рисунки, коих было свыше семисот — ну размахнулся спортсмен, размахнулся… Парень старался прорисовывать фигуры одновременно высокохудожественно и просто — чтобы не создавать граверам лишней работы.

Закончив с написание труда по рукопашному бою, принялся за написание “Атлетики” — не смог удержаться. Здесь уже были не столько рисунки (меньше полусотни), сколько советы по правильному питанию, группам мышц и прочим хитростям, широко известным его современникам. Былым современникам…

Разумовский пришёл в восторг:

— Хорошо-то как! Понятно всё, не то что у этих…, — погрозил он кулаком неведомым “этим”, — проси что хочешь!

— Да что просить-то? — Удивился улан, — Напечатай (они перешли на ты) да раздай по полкам — вот лучшая награда.

Фаворит императрицы остолбенел и уставился на новоявленного писателя вытаращенными глазами. Затем внезапно кинулся обниматься, со слезами на глазах.

Несколько минут спустя ситуация немного прояснилась — Разумовский настолько привык к просителям и откровенным ворам (нередко титулованным), тянущим у него из покоев всё, что не приколочено, что реакция нормального человека поразила его до глубины души.

Принц не был бессребреником, но и денег требовать не собирался — гораздо выгоднее ему казалось иметь могущественного человека должником. Мало ли — чины приятелям попросить или ещё что…