Елена Хаецкая - Ульфила Страница 34

Возмущалось сердце князя.

А Ульфила только под конец высокого гостя заметить соизволил. Скучным тоном велел покинуть храм. Руки за пояс заложил (служил Ульфила в той же одежде, в какой работал). Ждал, пока уйдет князь.

И сказал ему Фритигерн при всех – громко, на всю церковь:

– Слышали мы уже эти слова. Еще на левом берегу Дуная. Втолковывал ты нам, что врагов своих любить мы должны.

И шаг вперед сделал, к алтарю.

Ульфила ему навстречу пошел.

Люди расступались, дорогу давали. И сошлись посреди церкви рослый воин и щуплый старик епископ.

– Помню и я, как учил вас, – сказал ему Ульфила. – Моя вина. Плохо я научил вас, Фритигерн.

И засмеялся Фритигерн прямо в лицо Ульфиле.

– Разве ты забыл, Ульфила, как до последнего держали мы слово, которое дали Валенту? Не своими ли глазами видел, как издевались над нами ромеи? Разве не морили они нас голодом? Не брали в рабство наших детей?

– Видел, – сказал Ульфила. – Их грех, им и отвечать перед Богом. Не бери на себя лишнего, Фритигерн.

– И кто вырвал у тебя глаз, вырви у того два, – насмешливо сказал Фритигерн. И голову набок склонил: как, что скажешь на это, Ульфила?

– Мне жаль тебя и тех людей, которых ты погубил, – сказал Ульфила.

– Да кто ты таков, чтобы судить меня и мои поступки? – вскипел князь.

– Я не сужу, – возразил Ульфила. – Сам грешен. Я сожалею.

Пристально посмотрел Фритигерн на старика епископа. Всего взором обласкал, с головы до ног. А после поднял руку и с размаху по лицу Ульфилу ударил – только звон прокатился.

От удара покачнулся Ульфила. Упал бы, если бы не подхватили его. В глазах потемнело, в ушах звон. Тяжелая рука у князя.

А Фритигерн – вот он, стоит напротив и улыбается.

Тряхнул головой Ульфила, щеку потер. На бледной коже пятерня отпечаталась.

Тихо в церкви. И ожидание сгустилось, как сметана.

Ульфила сказал прихожанам своим (знал, что многие и в церковь с оружием ходят):

– Пастырского слова слушайте и заветы выполняйте, но помните: сам пастырь не всегда есть достойный образец для подражания.

А после что было силы влепил Фритигерну между глаз.

У того аж искры посыпались.

За лоб схватился.

И захохотал. От души захохотал. Даже слезы потекли.

– Прав ты, князь, – сказал ему Ульфила. – Не мне судить тебя.

Фритигерн обнимать его кинулся, но Ульфила отстранился.

К вечеру деревня уже на все лады толковала эту историю. Говорили, будто святейший Ульфила князя-убийцу прямо в церкви до полусмерти избил. Будто бы Фритигерн на жизнь его покушался. И вот уже нашлись такие, кто видел, как Ульфила получил чудесную силу прямо от архангела Михаила, чтобы супостата сокрушить.

– И правильно сделал, – прочувствованно говорил Авдей у себя в Македоновке. – Тот изверг – он епископа-то нашего до смерти извести хотел. Шутка сказать: руку поднял на такого человека. Теперь у него рука-то отсохнет, у Фритигерна. Точно говорю.

Многие возражали: князь заставил Ульфилу собственные заповеди прилюдно нарушить, что верно, то верно. Но убивать епископа – того и в мыслях не держал.

Как бы то ни было, а не нашлось из всего прихода ни одного человека, кто не считал бы поступок Ульфилы совершенно правильным. Ибо чрезвычайно практический народ были эти готы. Заповеди всепрощения для воскресного разговора были весьма хороши и уместны; с удовольствием внимали им в церкви и всякий раз душой умилялись. Однако жизнь чаще поворачивала так, что пригоднее для нее оказывалось совсем иное.

Фритигерн все-таки сманил с собой несколько человек из «меньших готов»; но их было значительно меньше, чем он надеялся.

Второй раз Фритигерн наведался к Ульфиле в начале августа 378 года. Ульфила встретил князя неприветливо. Но на то и был хитрым лисом Фритигерн, чтобы к любой твердыне правильные пути отыскать.

– Зачем явился? – спросил епископ, видя, что князь один, без дружины (а раз один, значит, точно – хитрость какую-то затевает).

– Повидать тебя, – не обращая внимания на хмурый вид Ульфилы, приветливо ответил Фритигерн. – Передать, что все твои, что с нами ушли, живы и здоровы. Только Эохари ранен, но скоро и он будет здоровехонек. – С любопытством, почти детским, на епископа поглядел. – А ты что, действительно их всех отлучил, как грозился?

Хорошо же знал Фритигерн своего епископа, если с первых слов сумел этот лед растопить.

Ульфила проворчал:

– Не хватало еще, чтобы они умерли нераскаявшимися грешниками. Вот вернутся, тогда покажу им.

Вошли в дом, где Ульфила жил. Жилье было тесным и бедным, и князь сразу поежился: в ловушке себя почувствовал. Нарочитая эта бедность была вызовом, и Фритигерн, на лету ловивший любые намеки, понял и этот.

Без спроса Силена заглянул – посмотреть, как там ведет себя Фритигерн. Мало ли что. В последний раз не друзьями расстались.

Ульфила Силене кивнул: все в порядке. И скрылся Силена.

Фритигерн улыбнулся.

– Любят тебя здесь, – заметил он Ульфиле. – А ведь не за что любить тебя, Ульфила. Скучный ты человек. Только и делаешь, что бранишь людей и туда не пускаешь, где интересно и весело.

– Что я делаю и за что любят меня – не твоя забота, князь, – отрезал Ульфила. Сидел, настороженный, точно в одной клетке с опасным зверем оказался.

Фритигерн без приглашения на лавку против Ульфилы уселся. Надоело стоять, пригнув голову под низкой крышей.

– Хочу понять тебя, – сказал князь. – Договорить недоговоренное. – И вперед подался, в тесной комнатке на епископа надвинулся. – Скажи мне, почему за мир так держишься? Почему народ свой воевать не пускаешь? Живете в бедности, а могли бы жить в роскоши. Да и мы не такие уж разбойники, епископ. Не чужое отобрать хотели, своего добивались, того, что наше по праву. Зачем тебе дружба с ромеями? Неужто дороже тебе имперцы родичей твоих?

И спохватился Фритигерн: Ульфила-гот не готом был вовсе.

Но Ульфила про то и не вспомнил.

– Мне ромеи чернила присылают хорошие, – сказал он. И пояснил, с удовольствием заметив, что князь смутился: – Я ведь Книгу перевожу. Для такой работы мир нужен. Когда кругом война, трудно другими делами заниматься.

И непонятно было, серьезно ли говорит, ибо угрюм был и ни тени улыбки на лице.

Фритигерн, чтобы недоумение скрыть, за новую тему ухватился.

– Любо было нам слушать твою книгу, – сказал он.

И попросил показать, из какой глины перевод этот вылепливается.

Ульфила вытащил из холщового мешка восковую дощечку – черновик. Фритигерн взял, повертел в руках, твердым ногтем по воску провел, оставив полоску. Буквы, как жуки, по всей поверхности, а что за ними спрятано? Ничего не понял.

А Ульфила и не собирался ничего объяснять. Насмотрелся? Это тебе не мечом махать, здесь иное умение потребно, тебе недоступное. И забрал Ульфила дощечку, обратно в мешок спрятал.

Молча на князя уставился: ну, что тебе еще нужно?

Растерялся князь; а растерявшись, многословен стал.

– Валент из Антиохии прибыл, – сказал он наконец. – Армию привел большую. Наши конники уже ходили мимо, считали их орлов.

– И много насчитали? – спросил Ульфила.

– Достаточно, – честно ответил Фритигерн. Поморщился. – Если по значкам судить, набрал Валент себе воинство с бору по сосенке. Думаю, лучшие резервы выгреб, чтобы только нас извести.

– Вполне понимаю, – холодно сказал Ульфила.

Фритигерн пропустил это замечание мимо ушей.

– Ульфила, помоги мне. Ты встречался с Валентом, говорил с ним. Где он уязвим более всего? Как легче взять его?

– Валент мой государь, – сказал Ульфила. – Я не помогу тебе убить его. Если ты только за этим приехал, то убирайся.

– Твой государь! – яростно прошептал Фритигерн. Серые его глаза вдруг засветились зеленым огнем. – В прошлом году он и пальцем не шевельнул, пока мы разоряли его земли и грызли его людей похуже Черной Смерти. Сидел себе в Антиохии, задницу парил, будто нас и на свете-то нет. Где он был тогда, твой государь, когда мы кровь его подданных лили, будто воду?

Гневный огонь медленно угасал в зрачках Фритигерна.

– Так скажи, Ульфила, с чего бы Валенту вдруг срываться с места и сюда бежать?

– А сколько можно на твои бесчинства любоваться?

– Не в этом причина. – Фритигерн головой покачал. – Из всего, что я слышал о его императорском величестве, следует один очень простой вывод.

Он поманил Ульфилу пальцем, точно собирался поведать ему какую-то тайну. Но Ульфила не шелохнулся.

А Фритигерн и без того ему все раскрыл, что знал.

– Зависть, – сказал Фритигерн. – Вот что ему покоя не дает. Зависть пересилила все, даже природную трусость. Вот он и рвется в бой.

– Зависть? – переспросил Ульфила. Против воли почувствовал жгучий интерес. Ох, как непрост князь Фритигерн! Умеет втягивать в свои дела. Только что гнать хотел взашей – и вот сижу слушаю, чуть не рот раскрыв. Жду: что еще надумал этот проныра? – И кому же завидует император Валент?