Дело чести (СИ) - Земляной Андрей Борисович Страница 34

— Есть хорошая британская поговорка. Живущий в стеклянном доме не должен бросаться камнями. — Спокойно ответил Николай. — Положение британцев весьма шатко, а если, например, залить оружием и взрывчаткой Ирландию, им очень долго предстоит менять стёкла в их сгоревшем доме.

— Ты так об этом говоришь, как будто подобные варианты прорабатывались. — С нервным смешком произнесла Долгорукая.

— Прорабатывались конечно. Это естественно. Но пока дестабилизация в Британии нам не нужна. Но если они вновь нарушат правила поведения, то ответ будет резким, неожиданным, и очень неприятным. Ведь по сути, организация убийства дипломатом в стране пребывания, это повод к войне. Как говорят дипломаты казус белли. Так что надеюсь, что у них хватит ума, просто похоронить эту историю. Их долг ещё не закрыт, и британской короне не понравится счёт на оплату. Понимаешь, душа моя, внешнеполитическое ведомство, это лишь верхний слой того, что называется политикой государства. — Николай плеснул себе в бокал вина, и сделав глоток продолжил. — В любой стране, как и в Британии, потоками власти управляют вовсе не публичные люди, или публичные, но на незначительных, серых должностях. И это не я решил, что зарвавшийся дипломат нуждается в показательной порке. Это мне дали понять, причём никак не обозначили то, что как-то собираются вытаскивать меня. Фактически я получил приказ, и исполнил его. А уж то, что случилось далее, ничем иным как чудом назвать не могу.

— Ты говоришь страшные вещи. — Елена зябко шевельнула плечами. — Получается у нас два государства?

— Нет, государство — одно, как и страна. Но за столько-то лет, сформировалась управляющая непубличная сила, которая конечно не всемогуща, но очень и очень влиятельна. Ладно. — Николай весело посмотрел на девушек. — Не будем о мрачном и таинственном, а будем о весёлом и радостном.

— И что же такое радостное ты нам скажешь? — Наталья наклонилась вперёд, выпятив грудь, на которой звякнул Владимир третьей степени, и Александр Невский второй, с мечами.

— Сегодня у Никиты Фёдоровича Балиева, в Эрмитаже, большой вечер. Обещался быть Шаляпин, Настя Вяльцева, и вообще все московские звёзды. А кроме того, Театр Летучая мышь, говорят готовит какой-то сюрприз.

— М… — застонала Елена. — Так билетов же нет! Я как узнала, сразу кинулась к театральным маклерам, но ни единого билетика даже за тройную цену!

— Всё это было бы просто ужасно. — Николай с трагическим лицом покачал головой. — Если бы не знакомство одного солдафона с московской театральной публикой. — Он жестом фокусника показал пустые раскрытые ладони, перевернул их, а когда снова открыл ладони, на них лежали три билетных книжечки, которые в этот раз Балиев отпечатал в виде красочной брошюрки, где была изображена танцовщица в очень облегчённом одеянии, и кусок сцены.

— Ах! — Девушки от полноты чувств похлопали в ладоши.

Вечер у Балиева удался. Знаменитый конферансье, и комический актёр шутил, но в меру, девочки вскидывали ножки, но не демонстрировали трусики, и вообще всё было пристойно и вполне comme il faut[2].

А всё из-за того, что с некоторых пор, вечера в столичном парке Эрмитаж, стали посещать представители высшего дворянства, и духовенства, а значит, не все шутки были уместны. Впрочем, некий налёт распутства и острой сатиры всё равно присутствовал, а без него, это уже не был бы «Карнавал у Балиева.»

Никита Фёдорович, весьма жёстко прошёлся по московской полиции, устроившей погром вместо обыска в газете социал-демократов, и даже предложил полицмейстеру Трепову оплатить курсы благонравного поведения, для полицейских чинов.

Сам обер-полицмейстер Москвы, присутствовавший здесь же, за одним из столиков, добродушно ухмылялся, уже зная, что все виновники этого скандала понижены в званиях и получили иные взыскания, а информация об этом появится в завтрашних газетах. Да, социал-демократы были весьма скандальным политическим сообществом, но это не означало, что нужно устраивать в их газете натуральный погром, с порчей имущества, и сквернословием.

После состоялся концерт московских звёзд первой величины, среди которых безусловно царствовали Шаляпин и Вяльцева, и в качестве приглашённых артистов, несколько итальянских оперных певцов.

А Летучая мышь отметилась целой программой в конце которой исполнили зажигательный танец, в котором девочки кордебалета, едва прикрытые прозрачными тряпочками, ластились к высокому танцору, с бутафорскими белыми усами, в стилизованной военной форме. Намёк для московской публики был вполне прозрачным, но достаточно приличным, и Николай лишь улыбнулся и вместе со всеми похлопал в ладоши.

Но когда наступило время прощаться, неожиданно для Николая, обе подруги поехали в его дом. Несмотря на совершенно обалделое лицо хозяина дома, девушки вдвоём втащили его в спальню, и устроили такие скачки, что впервые в жизни, Николай проспал утреннюю тренировку, и очнулся лишь тогда, когда с ближайшей колокольни прозвонили третью заутренню[3]. Елены и Натальи судя по всему уже давно не было, и лишь запах духов, да смятая и перепутанная постель свидетельствовали о ночных безумствах.

В Европе вообще, и в России, с самого конца войны шли бурные дискуссии о возможности и допустимости внебрачных связей, а также об освобождении женщин от условностей общества, так что lamour de troyes[4], был делом если и не совсем обычным, то как минимум не шокирующим. Сам Николай попадал в такую историю не впервые. Его первая любовница, жена уездного агронома, таким образом пыталась сосватать ему свою сестру, затащив всех троих на сеновал. Но тогда, Николай просто сбежал, проснувшись самым первым, хотя сам опыт ему понравился. И вот теперь две московских красавицы, вдруг решили его растерзать парой.

Вздохнув, Николай прошёл в ванную комнату, и вымывшись, стал одеваться в выходной мундир, в котором обычно совершал визиты. В воскресный день, нужно было посетить папу с мамой и Анечкой, затем обязательно заехать в магазины, посмотреть, как идёт торговля, и в обед проехаться в Дивногорск, узнать, как там дела. Доклады это одно, но личный догляд — совершенно другое.

В гараже, теперь кроме Орла, и полностью приведённого в порядок Спайкера Си-пять, стоял новенький Кречет — блиновской фабрики. Тяжёлый полноприводной автомотор, с двигателем в четыреста сил и большими широкими колёсами. Машина была создана специально для армии, но эту, ему собрали по особому заказу, для всероссийских гонок, которые он вынужден был пропустить вот уже второй раз.

Анечкин Орлан, тоже блиновской фабрики, уверенно прописался в московском доме родителей Николая, а когда она бывала у брата, то его просто оставляли во дворе.

Но вопрос с домом, медленно и верно вплывал в повестку дня. Николаю, как генералу, уже следовало давать свои приёмы, и званые вечера, а в этом доме это сделать было совершенно невозможно. Ну разве что принимать совсем небольшую компанию в десять — пятнадцать человек. Потом очень хотелось иметь и собственную мастерскую, и нормальный большой гараж, с парой механиков, и пусть совсем небольшой, но свой зимний сад. Николай как человек родившийся на юге, очень не любил зиму, и вид снежной равнины всегда вызывал у него тоску. А кусочек зелени в такие дни был бы очень кстати.

И именно поэтому, первый визит, Николай нанёс своему благодетелю князю Голицыну.

Князь, несмотря на выходной день, был при мундире, и даже слушая рассказ Николая о казанских приключениях, не прекращал руководить своим личным штабом, что занимал у него часть левого крыла дворца.

— Что ж. — Глава коллегии финансов улыбнулся. — Мы действительно в вас не ошиблись. Намёк царя, вы поняли правильно, хотя конечно сумма репарации, которую вы выставили почтенному Андрею Александровичу, впечатлила даже государя. Эдак Внутренняя Стража ещё в прибытке окажется. — Он негромко рассмеялся. — Но расскажу вам совсем курьёзный случай, о котором донесли мои люди. Пара купцов сидя в кабинете ресторана Севрюга, что в Нижнем, договаривались о своих делах и попутно обсуждали поставку рыбы на перерабатывающую фабрику, что делает консервы для армии. Один и говорит: — У меня мол, есть рыбка на складе. Чуть с душком. Ты кому надо на фабрике сунь, да сдай ту рыбу в счёт контракта, а прибыль мы с тобой пополам. А второй ему отвечает: — А ну как вскроется? Ты-то отскочишь, а я по миру пойду. Воровать-то нынче ой как дорого встало. — Князь снова рассмеялся. — Вот так, глядишь, и уменьшим мы воровство казны хотя бы до десяти процентов. А это, я вам скажу, великое дело.