Михаил Ланцов - Александр 3 Цесаревич. Корона для «попаданца» Страница 35

Но это еще не все. В его княжестве возникли и законодательные проблемы. В частности, в ходе эксплуатации выявилась совершенное неудобство формы собственности, при которой вся земля принадлежала государству, которое ее лишь сдавало в аренду под те или иные задачи. Отголоски идеализма родом из детства прошлой жизни очень не своевременно дали о себе знать - как раз в тот момент, когда цесаревич разрабатывал земельный кодекс первой редакции. Поэтому, Александру пришлось перекраивать часть кодексов княжества. Причем уже совершенно без согласования с императором, который телеграммой подтвердил свое полное доверие цесаревичу.

Частная собственность на землю возвращалась. И государство становилось самым крупным землевладельцем, выступающим в качестве арбитра в делах своих младших собратьев.

Впрочем, вся эта чехарда с собственностью не прошла бездарно, превратившись в обычную бюрократическую волокиту. В ходе этой цепочки 'телодвижений' получилось сделать следующие вещи.

Во-первых, огромное количество бумажных дел привели к тому, что уже в августе 1865 года цесаревич передал заказ в НИИ точного машиностроения на проектирование механического 'печатающего устройство'. То есть, самую обычную печатную машинку. Никаких принципиальных трудностей в ней не имелось. Дело оставалось только за инженерной работой по компоновке и созданию рабочих чертежей, тем более что принципиальную конструкцию этого аппарата Александр хорошо знал, познакомившись со старыми машинками еще в детском доме. В качестве главного конструктора был привлечен Михаил Иванович Алисов, который уже работал в НИИ точного машиностроение под руководством Баршмана и проявлял интерес к полиграфической области. Работа над этим проектом шла достаточно успешно, поэтому, в первых числах февраля 1866 года на стол Александра прилетела 'первая ласточка', то есть, модель номер 1 пишущей машинки Алисова. В сущности - это был сырой и очень убогий аппарат, который предстояло еще длительное время доводить до ума, однако, он уже был. Поэтому, изготовив два экземпляра для широкого тестирования при канцелярии цесаревича, Алисов, получив массу замечаний и уточнений к своей конструкции, начал ее дорабатывать. Также, на него была возложена обязанность по разработке всей необходимой документации для серийного производства этого аппаратика. Саша планировал не только очень серьезно запатентовать в Европе и Америке пишущую машинку, но и начать осуществлять серьезные поставки по решительно завышенным ценам. Так сказать - снять сливки, сделав пишущую машинку в Европе чем-то вроде статусного аксессуара, который могли себе позволить только состоятельные люди и серьезные предприятия.

Во-вторых, большое количество расчетов, которое приходилось совершать в ходе бесконечного количества разнообразных операций по переоформлению и проверкам, привело к тому, что Александр стал закупать для деятельности своих чиновников французские арифмометры некоего Тома де Кольмара. Они были далеки от совершенства, однако, вариантов особых не было. Поэтому, к концу 1865 года, в администрации Великого княжества Московского их было уже двенадцать штук. Конечно, НИИ точного машиностроения было поручено заняться разработкой отечественного арифмометра, но Александр не питал иллюзий. Дело в том, в НИИ не было ни одного специалиста по этому направлению, а сам Саша ничего им подсказать не мог, так как понятия не имел о том, как устроен нормальный арифмометр. Конечно, кое-какие знания о компьютерах у него было, но спроецировать их на уровень механической техники не представлялось возможным. Впрочем, уже даже те двенадцать арифмометров Кольмара, что имелись в распоряжение княжества, позволяли серьезно облегчить и ускорить процедуру расчетов. Само собой, на местах повсеместно использовались обычные счеты и логарифмические линейки, используя арифмометры больше для аналитической деятельности и для серьезных расчетов. Тем более что в случае острой необходимости Саша мог забрать материалы 'для расчетов в секретной лаборатории', то есть, используя подаренный ему калькулятор. Таким образом, например, за лето 1865 года Александр смог создать довольно приличную по размеру логарифмическую таблицу. Да и не только ее.

В-третьих, в ходе проверок выяснились многочисленные нарушения практически во всех областях, касающихся административной деятельности. Самой большой печалью стало для целого спектра московских дворян и крупных землевладельцев то, что Саша занялся приведением в порядок вопросов, связанных с имуществом (в том числе, закладными и долговыми делами). Поэтому, всплыло большое количество фиктивных сделок, которые незамедлительно отправлялись на рассмотрения суда с неотложным исполнением его решений. К чему это привело? Не сложно догадаться: армия строителей дорог серьезно увеличилась в размерах за счет еще недавно респектабельных людей, а значительное количество дворянских усадеб и владений перешло в собственность Великого княжества Московского. Плюс, казну обрадовало довольно серьезное поступление штрафов, так как проще было сказать, кто не провинился через хищения и махинации, чем наоборот. Подобное обстоятельство привело к тому, что в распоряжение Александра образовалось семьдесят восемь довольно крупных земельных участков, владельцы которых отправились строить дороги. То есть, свои крестьяне (арендующие землю) и свои сельскохозяйственные угодья (обрабатываемые крестьянами-арендаторами) общей площадью порядка пятисот квадратных километров или полтора процента всей площади княжества.

По этой причине цесаревичу пришлось заняться сельским хозяйством. Надо сказать, что Саша всячески старался быть подальше от этой области экономической деятельности, так как она ему была невероятно чуждой. Да и работы там, по его представлениям, было непочатый край. Не ясно - с какого конца начинать, так как деревня в России по уровню своей организации мало ушла от той, какой она была тысячу лет назад.

Не было ровным счетом ничего. Ни технологий, ни селекционных баз, ни относительно современной сельскохозяйственной техники, даже прицепной для лошадей. Тишь да благодать вековая, поросшая паутиной. И голод. Вечный голод, который делал людей невероятно консервативными, суеверными и зашуганными. Казалось бы, что может быть лучше русской деревни? Но если не трогать оценки наших романтиков-идеалистов, которые смотрели на нее с крыльца барского дома или вообще из проезжающей кареты, то лучше может быть все что угодно. А главное люди - практически 'неолитяне', не умеющие ни читать, ни писать, ни считать, живущие, нет - выживающие 'по-старинке', потому как больше они ничего не знают. А если добавить сюда столетия близкородственных браков заключаемых преимущественно внутри общин, рождение детей неокрепшими женщинами подросткового возраста, сопровождаемые плохим питанием и полным отсутствием медицины, то ожидать от них 'русского чуда' не приходилось.

Конечно, все это очень красиво - обожествлять русского крестьянина. Патриотично и романтично. Деревня, мухи, варенье, красивая девушка поет песню, вороша сено, крепкий мужик, засучив рукава, колет двора с довольным видом. Идиллия просто. На практике все было совсем по-другому. В первую очередь из-за того, что от плохого питания крестьяне как на подбор славились избыточной худобой и физической слабостью. Доходило до того, что набрав рекрутов из деревень, в полках приходилось их тупо откармливать, ибо их состояние было неудовлетворительно и постыдно. Голодная жизнь, тяжелый, беспросветный труд и вечно депрессивное состояние не дают никаких иных результатов. Именно поэтому в свое время большевики сделали ставку на рабочих, куда более деятельных в силу значительно лучшего питания и образования, а не на крестьян.

Русский крестьянин середины XIX века был, наверное, самым плохим базисом для сельского хозяйства в Европе. И дело было не в том, что он ленился или пил. Нет, все это глупости либеральной пропаганды. Никто не ленился и никто не пил - не до того было. Как говориться, 'не до жиру, быть бы живу'. Да и с каких доходов крестьянам пить?

Дело заключалось в другом. Наш крестьянин той поры был невероятно религиозен и суеверен, а также совершенно не образован. Настолько, что просто не имел возможности воспринимать какие-то новые решения иначе, как 'на примере соседа'. То есть, ему надобно было своими глазами увидеть это новшество в действие 'у соседа', чтобы начать его копировать. Да и то - не сразу и не все в деревне начинали повторять. Иной раз могло и не один год пройти, прежде чем, удостоверившись в верности решения, крестьянин на него переходил. Да и то, каждый такой переход напоминал лотерею с совершенно необъяснимой мистической и суеверной подоплекой причинно-следственных связей. Помимо этого, настоящей трагедией было то, что ценность умственного труда и образования в глазах русского крестьянина середины XIX века была ничтожна. Для него человек, не работающий руками, был ничтожным трутнем и бездельником, слова которого не стоят и выеденного яйца.