Валерий Елманов - Красные курганы Страница 35

Впрочем, разве он один таким был? Хорошо, что родня Мстислава Удалого прибыла. Это даже на руку. Скорее всего Владимир Псковский и Давыд Торопецкий подадут голоса за своего старшенького, тем более что в этом случае кто-то из них по лествичному праву сразу же переберется в Галич – второй по величине и своему богатству город Юго-Западной Руси.

Но вот выползший из Мазовии Михаил Городненский, невесть откуда вынырнувший Ростислав Степаньский, Владимир Пиньский, Иван Пересопнинский, Владимир и Ярослав Луцкие – это уж ни в какие ворота.

«Да кто их вообще пригласил в Киев?» – хотел уже он поинтересоваться у Мстислава Киевского, который тоже поглядывал на Александра с легким недоумением, но потом мельком столкнулся взглядом с князем Ярославом и сразу понял – его работа. Больше подобную пакость сотворить было просто некому.

Странное дело, вроде бы не воевали они ныне с бывшим властителем Новгорода, а чуть позже – Переяславля-Залесского, но чувство, что тот вот-вот прилюдно накинется на него с мечом в руках, не покидало Константина ни на миг. Уж больно люто полыхал ненавистью единственный уцелевший глаз Ярослава, неистребимой злобой рдели безобразные рубцы на его лице, изуродованном осколками гранат.

Даже стоя на праздничном богослужении в храме Святой Софии, Ярослав нет-нет да и бросал в сторону рязанского князя тяжелый взгляд, не обещавший ничего доброго.

Пожалуй, если бы весь этот негасимый огонь смертной вражды мог убивать, сжигать на месте, то от Константина осталось бы… Да ничего не остаълось. Ну разве что крохотная кучка пепла на полу кафедрального собора, изящно выложенного муравчатыми плитками.

Правда, для того чтобы посмотреть на ненавистного рязанца, Ярославу нужно было обернуться назад – поторопился он пролезть в почетный первый ряд. А вот у Константина имелась возможность спокойно разглядывать стоящих впереди и не спеша размышлять, прикидывать и оценивать, кто и как поведет себя на беседе, предстоящей после совместной трапезы.

Размышлять и… жалеть о том, что многое сделать просто не успел. Слишком многое. Вроде бы почти полторы недели имелось у Константина в запасе, чтобы уважительно поговорить с одним, что-то пообещать другому, как-то улестить третьего, ан глядь – и времени уже не осталось.

А все хлебосольный хозяин Мстислав Романович Старый. То на охоту зазовет – вот тебе и день пропал, то святые места пригласит навестить, дабы угодникам и великомученикам поклониться, которые далеко не всегда находились в городе, – вот тебе и еще сутки прочь.

От посещения монастыря, который стал усыпальницей черниговских князей, Константину откреститься удалось. Дескать, был он уже там по пути в Киев, да и еще раньше тоже доводилось. Зато от визитов в другие, лежащие к югу от Киева, в местечках Берестово и Выдубичи, отказаться никак не получилось.

Признаться, Константин питал надежду во время этих поездок остаться один на один с киевским князем и попытаться завязать с ним дружеские отношения. Однако сопровождал рязанца в дороге не сам Мстислав Романович, а его младший сын – Андрей.

Ну и ладно. Оставалась лишь надежда на то, что владыка Мефодий, который почти митрополит, осталось лишь рукоположить его в Никее, сумеет закатить соответствующую речугу, да еще на свое личное красноречие.

«К тому же нет худа без добра, – размышлял он, стоя в храме и злорадно глядя в спину князя Ярослава. – Возможно, вся эта приглашенная мелочь как раз и сыграет мне на руку. Этот дурачок решил, что они все злы на меня, а потому будут против моего избрания. Вообще-то правильно решил, вот только я буду выдвигать Мстислава Удалого, а он на это даже не рассчитывает. К тому же есть у меня хорошая морковка, которой их всех можно поманить за собой и заставить сделать все так, как нужно мне…»

Едва только Мстислав Романович на правах хозяина степенно довел до сведения остальных еще раз то, для чего они собрались, как тут же Константин, будто на уроке в школе, поднял руку, попросив слова.

Князья смотрели на него мрачно и хмуро, но осадить пока никто не пытался. Они просто не ожидали подобной прыти от рязанского князя.

Кое-кому даже интересно стало – неужто тот до такой наглости дойдет, что сам себя предложит на царский трон? А потому, когда Константин начал говорить, все притихли из любопытства.

– Я тут недавно слышал, как наши епископы митрополита избирали. Стыдоба да и только. Коли уж отцы наши духовные, коим надлежит себя сдерживать, не сумели превозмочь горячность, то опасаюсь, как бы и у нас такого не приключилось, а посему предлагаю… – Константин сделал паузу, обвел всех взглядом – слушают внимательно, а это хорошо, – перевел дыхание и предложил: – Дабы не учинилось такое повторно, давайте изберем одного из нас, чтобы он вел очередь, кому из желающих дать слово. А все прочие пусть накрепко запомнят, что перебивать говорящего негоже. Сейчас ты такому же князю не дал до конца мысль высказать, а через миг и тебя перебьют. Избрать же, как мне думается, надлежит самого старейшего изо всех нас и опять же хозяина этих покоев Мстислава Романовича, ибо в таких делах лучше всего довериться опытному человеку. Как мыслите, верно ли я реку или у кого что иное на уме есть?

Легкий одобрительный гул прошел по гриднице. Даже язвительный Александр Бельзский не нашел, что сказать против. Да что там Бельзский, когда даже у Ярослава Всеволодовича и то возражений не сыскалось.

– И вот еще что, – выждав немного, произнес Константин. – Если кто-то все-таки не утерпит и начнет встревать, то пусть тут наш митрополит с места поднимется. Как он встанет, то всем прочим надлежит сразу умолкнуть, ибо наша власть земная, а у него – духовная, которая превыше.

Вот это уже некоторых насторожило. Владыку Мефодия избрали меньше двух недель тому назад, а до того он был рязанским епископом. Неужто он своему князю поблажку не даст? Но с другой стороны, и возразить тоже особо нечего. Скрепя сердце и на сей раз князья промолчали.

– Последнее же, что мне хотелось бы сказать, так это о том, чтобы мы не спешили с выбором самого достойнейшего изо всех нас.

– А зачем тогда собрались-то? – недоуменно переспросил слегка разочарованный Владимир Рюрикович Смоленский.

– Свои княжьи права, равно как и обязанности перед народом, мы все хорошо знаем, – словоохотливо пояснил Константин. – Но надо бы нам вначале обсудить, в чем мы их дозволим урезать в пользу будущего царя, какую ему над нами власть отдадим и в чем. Да и о его обязанностях пред нами тоже надлежит подумать. Затем монашка покличем, чтобы он все, что нами решено, переложил на харатью и чтоб каждый ее подписал, поручаясь и за себя, и за детей с внуками, и за весь свой род.

– Эдак мы не одну седмицу здесь просидим, – недовольно буркнул Иван Пересопнинский.

– Государи издавна во многих землях правят. Поэтому, чтобы не мудрствовать лукаво, я все те правила, кои там у них в ходу, уже перенес на харатью, – пояснил Константин и, перекрикивая поднявшийся гомон, пояснил: – Не говорю, что мы должны взять у них все в точности. Для того и собрались – обсудим каждое правило в отдельности. Записал же я их только для того, чтобы мы с вами имели основу, от коей можно оттолкнуться. А уж далее сами решим. Ежели что вовсе не подходит, то недолго и вычеркнуть, коли частично – подумаем, как лучше исправить, а уж коли согласны все с ним – так оставим.

Князь Ярослав, зло прищурив единственный глаз, тут же мысленно решил не соглашаться ни с чем предложенным. Рязанец мог написать только то, что ему выгодно. Стало быть, одобрять это нельзя. Тем более что тот в своей харатье, скорее всего, очень сильно урезал княжеские права в пользу будущего государя всея Руси, то есть себя самого. С другой стороны, ежели изберут не его, а кого-нибудь еще, то оно, пожалуй, даже на руку ему, Ярославу. И как тут быть, как лучше поступить? И так крепко он задумался, что чуть не упустил момент, когда Константин сел и можно было бы что-то возразить.

Будто сквозь туман до него донеслись слова Мстислава Киевского:

– Так что, братья, все ли с рязанским князем согласны или кто иначе мыслит?

Старый князь хотел уж было повелеть, дабы зачли предложенную харатью, но тут Ярослав встрепенулся и успел вставить свое словечко.

– Я думаю, что эту грамотку всем нам надлежит составлять в любви и согласии, – начал он. – Про любовь молчу – все равно каждый своих обид соседу простить не сможет, да и не девки мы красные. Согласие же нам нужно непременно. Но как мы о нем будем речь вести, коли я на того же рязанского князя Константина, кой отчин меня лишил, сердцем доселе зол? Допреж всего надо бы с этим урядить, а уж потом об остальном думать.

– И я так же мыслю, – пружиной взметнулся со своего места князь Иван. Он единственный из всего потомства новгород-северского князя Игоря Святославича уцелел под Ростиславлем. – Пусть отчины мои возвращает.