Дмитрий Беразинский - Задолго до Истмата Страница 35

— Прошу прощения! — улыбнулся едва ли не в первый раз за этот год (земной, конечно) полковник. — Никак не могу поверить в то, что я здесь. И мне не грозит ни смерть, ни трибунал, ничего... и голода практически не чувствую.

— Ну, голода вы можете не чувствовать, — еще раз улыбнулась царица, — а вот чашу вина испить придется. От царской чаши не принято отказываться.

Она лично наполнила кубок граммов на пятьсот токайским шипучим вином и передала ему. Бережно приняв из рук царицы кубок, Василий Кузьмич поднялся и стоя выцедил прохладный напиток.

— Отличное шампанское! — прокомментировал он, прикончив чашу.

Государыня хмыкнула. Граф Волков поднял брови.

— Софья Алексеевна! — укоризненно сказал он. — Помните, я вас просвещал, что русский офицер знает только три спиртных напитка: шампанское, водку и спирт? Кстати, господин полковник, это венгерское вино. Токай. Слыхали?

— Слыхать слыхал, а вот пробовать впервые довелось! Царица легко засмеялась.

— Прошу прощения, господа, но в винах вы абсолютно не разбираетесь! Хотя в ваших лавках этого добра полно. Сама видела! Как же так?

Ростислав завел целую речь на тему культуры потребления спиртных напитков, особенно налегая на тот факт, что в России двадцатого века к спиртному относились исключительно как к лекарству. А так как все лекарства делаются на спирту, то чем ближе формула панацеи к исходному C2H5ОH, тем оно действеннее. К тому же качественная сторона вопроса учитывалась крайне редко, а количественная — при каждом принятии. Так что бытовое пьянство — следствие отсутствия культуры распития. А поскольку у людей военных само понятие культуры — область несколько туманная, то нет ничего удивительного в том, что этот контингент классифицирует напитки по одной-единственной шкале. По крепости, измеряющейся в градусах на погонный литр.

— Ты сам-то понял, что сказал? — спросила царица у своего фаворита, когда тот закончил свой спич. — То, что у вас все хлебное вино предпочитают, я и так знаю. Одно лишь мне не понять: отчего за три сотни лет так и не смогла моя страна сладить с пьянством?

— Оттого, что не так все просто! — буркнул Ростислав. — Оттого что производство и продажа водки являются самыми доходными статьями бюджета государства. Оттого что пьяницами управлять легче — они сильно не протестуют. Оттого что в среднерусской полосе после революции оставили одних алкашей, а остальных переселили. С таким генофондом попробуй поработай!

Внезапно вмешался Степанов, которому токайское с непривычки зашумело в голове.

— Извиняюсь, ваше величество, я сам с новгородской земли. Вы видели когда-нибудь деревню алкоголиков? Ох, прошу прощения, что-то я опять не то ляпнул! Я в прошлом году видел, когда в отпуск на могилу матери заезжал. Стоят хатки без огородов, сажают только пшеницу — гонят самогон. Целый день сидят на лавках, пьют эту гарь, играют в карты. От мала до велика. Изба покосилась — подпорку. Не помогает — вторую. Ни одного замка на хате не видел — брать нечего. А ваш братец собственноручно людей спаивал, я в книжке читал. Такую вот чашу наполнял водкой и заставлял выпивать полную! Зачем ему это было нужно?

— Лукавый нашептывал! — фыркнула Софья. — У него их три штуки на правом плече сидело, и все шептали, шептали! Ума у него как у курицы было, так и с того спрыгнул! И страну за собой тянул, подлец!

— Тянул, да недотянул! — сказал Степанов. — Если вы на троне, а нынче семьсот второй год, то... то...

— Суть Василь Кузьмич схватил верно, — зевнул, прикрывая рот ладонью, Ростислав, — а о цели вашего пребывания мы проинформируем вас завтра. Вы не против? Вкратце скажу, что мы во всей этой истории выступаем в качестве работодателей. Страна испытывает нехватку в кадрах, а вы нам показались весьма перспективным и свежим решением.

Степанов дожевал кусок говядины и запил его глотком венгерского.

— Да уж. Билет в один конец. Не думал, что когда-нибудь окажусь в шкуре Саймона Трегарта[4].

— Он, кстати, тоже был полковником, — напомнил Волков, — так что все полковники — в группе риска. Но у нас здесь отнюдь не колдовской мир, а самый что ни на есть обычный.

— Скажете тоже! — вдруг вмешалась царица. — А кого Ромодановский на кострах в молодости сжигал? Я сама двух ведьм знаю! Одна у сестриц моих живет, ворожит им. А другая в монастыре у нас была, чудеса творила. Говорила, что по божьей воле, но в глазах искры так и прыгали! А кто такой этот ваш Трегарт? Наемник знаменитый?

— Жутко знаменитый! — фыркнул Андрей Константинович. — Книги про него миллионными тиражами выходили, женился на главной ведьме, лишил ее девственности и троих детей состряпал. Если интересуетесь, Софья Алексеевна, можете у моей жены книжку эту взять — увлекательная сказка. Длинная, правда... как «Санта-Барбара». Вопрос сейчас не в ней. Что решаем, господа? Спать али дела вершить?

— Для дел Господь создал день! — прикрыла рот ладонью и Софья. — Вам, полковник, покажут ваши покои. Эй, Глаша!

Приблизилась личная горничная царицы с лицом, опухшим от зевоты.

— Что прикажете? — спросила она равнодушно.

— Вели девкам кровать стелить да вот боярину покажешь его покои. Девку на ночь давать, Василь Кузьмич?

Степанов шуганулся, как черт от ладана.

— Боже упаси, ваше величество, я и у себя особенно на эти шалости не проказлив был, а тут уж и подавно!

— Это ты зря, — еще раз поднесла ладонь ко рту царица, — болен, что ли? А раз нет, то скажи, Глафира, Алене — пусть разомнет кости господину полковнику и согреет его как положено. Не бойся, Василь Кузьмич, ты ж мужик! А мужику не с руки бабу бояться, да еще такую мягкую, как Алена.

Полковник пожал плечами, как бы говоря: «Воля ваша», и поспешил за сонной Глафирой, что как сомнамбула двигалась по слабоосвещенному коридору.

— Сюда, барин! — указала она ему на отворенную дверь. — Сейчас я Аленку пришлю.

Полковник остановился и взял женщину за локоть.

— Послушай, Глафира! — сказал он. — Не утруждай себя, я год без бабы обхожусь и эту ночь отлично проведу один.

— Да ты болен, барин! — совсем проснулась царская горничная. — У тебя желчь разольется скоро! Год без бабы! А ну пойдем, я сама тебя согрею!

Против своего командирского обыкновения, Василий Кузьмич умудрился проспать до обеда и великолепно отдохнуть. Он настолько устал психологически за всю прошедшую жизнь, что неосознанно воспользовался этим состоянием блаженства: когда никуда не надо, когда тебя никто не ждет и когда кажется, что само время замерло и приостановило свой неспешный ход. Он спал так крепко, что не услышал, как в восьмом часу выскользнула из его объятий дородная Глафира, не слышал, как звонили колокола к заутрени. Тяжелая дубовая дверь не пропускала в его покои никаких посторонних шумов, предоставив уставшему телу долгожданный и заслуженный покой.

И только когда на колокольне Казанского собора зазвонили к обедне, он открыл глаза. Чудесный сон продолжался! По привычке первым жестом полковник поднес к глазам снятый в Чечне с руки убитого бородача «Ролекс».

— Фефлюхтен шайзе![5] — выругался он на западный манер и выскочил из-под перин в костюме Адама.

Оказавшись в чем мать родила посреди спальни (опочивальни — поправил сам себя), Василий Кузьмич стал озираться по бокам в поисках своей одежды. Одежда как таковая отсутствовала, лишь на стуле валялся плюшевый халат самого паскудного цвета, который можно себе вообразить, — салатового с бордовой окантовкой.

— Эй! — крикнул полковник, не желая надевать на себя столь компрометирующее одеяние.

В дверь заглянула служанка.

— Майн Готт! — возопил Степанов, бросаясь под защиту одеял. — Девушка, слушай, где моя одежда?

Проказница хохотнула и куда-то умчалась. Полковник сел на ложе по-турецки и укрыл интимные места одеялом. Кто-то да придет, не надевать же бабий халат! Он оказался прав. Дверь, смазанная медвежьим салом, едва слышно скрипнула, и на пороге опочивальни выросла еще одна девица — румяная, с высокой грудью и шикарной косой. Жгучая шатенка, растуды ее мать! Чернобровая стерва поклонилась и стрельнула глазами по затаившемуся Степанову.

— Добрый день, барин! Как почивалось?

— Великолепно! — смущенно кашлянул полковник. — Девушка, я желал бы узнать, куда подевалась моя одежда? Видишь ли, я хотел бы одеться.

— Так вот же вам рубаху положили, — недоуменно пожала плечами девица, — ваше платье Глафира Петровна велела постирать. А портки я вам принесла...

Дверь широко распахнулась — на пороге нарисовался генерал Волков в сопровождении адъютанта. Молодой человек нес в руках нечто вроде савана.

— Аленка, кыш! — быстро распорядился он. — Доброе утро, Василий Кузьмич!

— День уже! — отозвался полковник. — Меня разбудить забыли, а мой внутренний будильник отчего-то здесь не сработал. Раньше ни разу не подводил. Товарищ генерал, прикажите, чтобы принесли мне нормальную одежду, в этой сорочке я буду на пидора похож!