В. Бирюк - Стрелка Страница 35

– Оп-па… А это что?!

Мне показалось, что между ляжек женщины торчит… конец оглобли. После найденной мною утопленницы с забитым берёзовым колом…

– А это, вишь ты, зажимное поленце. Берёшь тонкое полено, снимаешь, стал быть, кору, верхний конец ножом расщепляешь. Этак вершка три. Теперя берёшь бабу за еёную потаёнку. Ты-то хоть видал когда? Ну, тады внятно будет. В ращеп — ножик вставляешь, поглубже. Наружные губки срамные её — разводишь, а внутренние — в ращеп влаживаешь. Вставил, ножик вытянул, поленце — хлоп — зажало. Всё, жди-отдыхай.

– А долго?

– Да не, полсотни Богородиц. Это нынче мы чуть дольше, чисто для науки. После опять — ножичек вставили, разжал, отцепил.

– И чего?

– Оно ж кровь-то пережало. Затекло всё. Тут ты раз — снял. Бабьё на стенку лезет. Воем воет, головой обо что есть — колотится.

Мой лектор продемонстрировал процедуру снятия.

Женщина не лезла на стенку исключительно из-за отсутствия оной. Воя не была, поскольку рот, явно, зажат, а головой ей ни до чего не дотянуться. Но мычание и поток попыток движений — наблюдался.

– Теперя что… теперя у её всё горит. Болит, опухло, глянь — аж в багровое отдаёт. Берём, к примеру, палец…

Новгородец обмакнул палец в принесённую мальчишкой в шапке речную ледяную воду.

– И делаем ей милость великую: холодным пальцем по сраму её горячему. Во, глянь! Она уже не отдёргивается, не зажимается — сама прижимается, да подставляется, да надевается. Хочется сучке дурной чтобы, стало быть, жар её нутряной утишили, чтобы боль-то её поуспокоили. Сразу, дура, согласилась бы, а то… «я — мужняя жена, я — мужняя жена…». Ты — дырка ушкуйная! А муж твой — тебя на звон поменял. Ему-то, олуху пошехонскому, серебром позвони — он и отца родного продаст. Он-то ныне, поди, себе другую жёнушку выглядывает. Из подружек твоих, кто помоложе, да по-красивше.

Очередной приступ мычания подтвердил реальность выдвинутой гипотезы.

– Понятно. А зачем её малой ваш — батожком по заднице охаживал?

– А чтоб качалося. Он стукнет — она дёрнет, полешко-то свободно висит — туды-сюды на губках-то и покачается. Чтоб дура не просто колодой замерла, а судьбу свою понимала и прочувствовала. На телеге, к примеру, когда везёшь — тама дорога сама трясёт, тама и другие приёмы-способы есть. А тут вот малька посадил.

– А с плечиками не пробовали? Полено расщепить не надвое, а натрое. Боковины подрезать, середину — внутрь, чтобы — как в жизни, а губкам — каждой по расщепу?

– Чего? Во… Ну ты и умён боярич! Мудростей у тя, видать… Не. Не пойдёт. Занозы. Это ж кому ж охота — в бабской потаёнке на занозу… Хотя… Тут я нож вставил, чуть разжал, снял. А там надо в два ножа… В четыре руки… Можно попробовать…

– Ещё вопросец: ты на мужиках так не пробовал?

– На мужиках? А как это? У их же ж нету…

– А какая разница? Кровь-то у всех бежит. Ты своими защепами ток крови перекрываешь. Потом снял — пошла боль. Понятно, что на руку или ногу так не подойдёт. А вот на что поменьше…

Нету на них Мигеля Сервета с концепцией двух кругов кровообращения!

Я сам, кстати, кроме самой концепции и не знаю ничего по теме. Но, рассуждая по аналогии… Два часа — предел для жгута на конечности. А вот, если, к примеру, зажать поленцем… Ухо, а не то, что вы подумали!

Мой «просветитель» пришёл в полный восторг. Хорошо его понимаю: когда ученик вдруг настолько воспринимает смысл излагаемого материала, что готов, пусть даже и коряво, но продолжить тему, предложить что-то своё — это очень радует.

– Ну, лих, ну, сведущ! Откуда ж у тебя, боярич, такие-то премудрости?! Я-то, по-молоду к пруссам хаживал, на Янтарном берегу зимовал. Пруссы-то деревами с полячками своими полонянками — такие шутки уделывают…! Враз и веру свою забывают, и язык, и мужей-детей-родителей. Только водичка течёт. С какой — слёзки ясные, с какой — желтенькое, а то — красненькое.

Где-то я что-то похожее слышал… Насчёт пруссов… Не от Кастуся — у нас другие разговоры были, не от Фанга — голядь пруссов не любит.

– А ещё чему тебя пруссы выучили?

«Экскурсовод» скинул остальное тряпьё и продолжил:

– Тута под пупком поленце положено. Ты глянь как она поставлена: весь вес — на коленки да на пупок. Брюшко-то у неё слабоватенькое. Три десятка добрых молодцев на нём как по-гукаются… Полежит в напряг — брюшко-то и окрепнет. Только корму давать не надо — обделается. Задок у её… перестаралися малость в прошлую-то ночь. Ни цо, нынче отболит — завтра годна будет и с этой стороны… На сиськах — защепы такие ж. Сиськи у ентой дуры… одно название. Надувать надо.

«Эксперт по надуванию» повторил манипуляции по снятию. Даже в темноте был виден фиолетовый оттенок, маленьких, в размер лесного яблока, грудочек этой крестьянки.

– А главное, конечно, вот.

Я сперва не понял. Экскурсовод показывал на голову женщины.

Какой-то ременной намордник, стягивающий ей челюсти, так, что только мычать может? Хорошо затянутый ошейник с закруткой? Наглазники?

– Главное — кос-то нет! Всё — ей теперь на люди не выйти. Только в омут. Вот отойдут у ей ножки, кинется она сдуру в побег. А куда? До первого же прохожего-проезжего. Ну мужики-то… понятно — зае…ут. Но не сразу. А бабы-то — сразу дубьём забьют, в клочки порвут. Или, примеру — к начальству. Да кто ж с сучкой обскубанной говорить-то будет? И на порог не пустят. Ножней у нас нет — так, ножиками откочерыжили. Да, вот ещё: ты елки-сосёнки для таких дел не бери — смолятся они да занозятся. Березу бери, дуб…

Разве мог я тогда, в темноте Верхней Волги, выслушивая советы опытного «эксперта по деревоприменению», предвидеть, что через семь лет на другом краю страны буду перебирать кучу полешек, отбрасывая еловые, дабы «привести к послушанию» королеву, мать трёх королей… Что от этого «щепного товара», порушится одно из сильнейших королевств христианских, что миллионы людей погибнут или будут угнаны…

Планы, предвиденья, прозрения, предсказания… ерунда всё это! Да, я строил планы. Когда было из чего. И предвидения случались. Когда было что. А так-то… просто шёл, смотрел, думал. Учился. Учился у туземцев, у «Святой Руси». «Мне учиться — что с горы катиться». И восприяв науки разные, применял их по моему понятию уместности.

Не надо из меня великого пророка да чудотворца строить. Стройте ученика прилежного.

«Коллега-эксперт», кажется, предполагал, что я немедленно приступлю к реализации его технологии на других… субъектах. Но насчёт ёлок-сосёнок он зря сказал. Потому что я вспомнил. Потому что была у меня такая наложница с «деревянным именем» — Елица. И приключилася с ней историца…

Мы выбрались из лодки, малёк закидал бабёнку тряпками, побежал, пока старшие присматривают, до ветру.

– Э… Милейший, скажи мне — нет ли у тебя брата? А у него — сынка взрослого?

– Э… Уважаемый, почто спрашиваешь?

Мир — тесен. А особенно для той малой доли людей, которые в нём двигаются. Бывалые воины, истовые паломники, дальние купцы-гости…

Почти все люди живут в своём тесном «мире» — деревенской общине. Но и те, кто вышел в «большой мир», кто топчет дальние дороги — скоро узнают, что и на другом конце света всегда сыщется такой «подорожник», который тебя знает, или о тебе слышал, или вёл дела с твоими знакомыми…

– Такой молодой мужичок, очень исполнительный и деловой, хорошо грамотен, женат, с женой своей весьма в любви и согласии…

– Он тебе денег задолжал?

– Что ты! Как можно! Ну, если не родня — извини…

– Стой. Ты ж… ты ж смоленский! Как я раньше… И имя-то у тебя — Иван Рябина! А Рябиновка, часом, не ваша ли вотчина?

– Точно. Угадал. Значит, это твой племяш ко мне с обозом тогда из Новгорода пришёл? Толковый — я думал его приказчиком в имении поставить, да не схотел он. В офени выпросился.

«Эксперт» разулыбался, едва ли не обниматься кинулся:

– Племяш — он такой! Как он там? Пойдём к костру, посидим-потолкуем. Мы ж там всем семейством запереживались вовсе. Баба его всё слёзы выплакала, на дорогу глядючи. Как расскажу ей — такая радость будет…!

Восторг и благожелательность. Только я помню рассказ тогда, в моём пытошном застенке: именно этот человек подтолкнул своего племянника «сбегать посмотреть на тот конец», откуда пришёл в Новгород мой хлебный обоз. Тесен мир, тесен…

– Расскажу, не велик труд. Только ты мне сперва девку отдашь.

– Да я ж говорил: тебе — завсегда, без серебра и очереди…

– Насовсем.

– А? Не… Ты чего?! Это ж не по-людски, не по-человечески…. то — сказ, а то — баба… да ну, окстись!.. я на ней по корове в день сберегу, по две заработаю… да ты подумай, у тя ж головушка светлая, ты ж вот ныне сходу такую штуку интересную… Не, ты сравни в цене…

Я ждал. Не умён. Хитёр, опытен, выучен… а — не умён. Не может понять, что торга не будет.

А я-то — «умён»? Только та же «корова в день», ну «пол-коровы», и в нашей хоругви. Пока мы её решаем дополнительными строевыми и физкультурными упражнениями. Резан старается. Но времени мало — кусок вечера от швартовки до отбоя. Минус ужин и гигиенические процедуры. По-настоящему — парней не умотать. Чуть ребятки втянутся… Да и самому… на мозги давит.