В. Бирюк - Рацухизация Страница 35

Грязнуля с аутизмом. А последнее — и вовсе «про мазохизм».

«…вместе с рабами выходил в поле и работал там с великим смирением. Мать же удерживала его и, не разрешая так поступать, снова упрашивала его одеться почище и пойти поиграть со сверстниками. И говорила ему, что своим видом он себя срамит и семью свою. Но не слушал он ее, и не раз, придя в ярость и гнев, избивала сына, ибо была она телом крепка и сильна, как мужчина. Бывало, что кто-либо, не видя ее, услышит, как она говорит, и думает, что это мужчина».

«…избивала сына…» — это называется — «сиять благочестием»? Насчёт«…думает, что это мужчина» — нам знакомо! По ГэДээРовским пловчихам, например. Одна из наших спортсменок вспоминала своё смущение, когда в раздевалке, где она переодевалась, вдруг зазвучали мужские голоса. В тревоге выглянула она из-за дверцы своего приоткрытого шкафчика. А там — просто подруги по соцлагерю пришли.

Нарушение гормонального баланса. Резко усилившееся у дамы после смерти супруга. Секса не хватает, усики уже во всю силу пробиваются. Феодосию было 13 лет, когда он его отец умер. Учитывая принятые тогда ранние браки, матери его было 25–28. Пик сексуальной активности у женщин. А мужа-то уже нет! Хоть на стенку лезь! А тут ещё этот придурок-оборвыш — всех потенциальных… отпугивает.

Парень попытался сбежать из дому. «Но милостивый бог не допустил, чтобы покинул он свою страну, ибо еще в материнском чреве указал ему быть в этой стране пастырем разумных овец…».

Прирождённый скотовод? Для скотов человеческих. Есть что-то в нашем народе от британской Долли! Некоторая… овечность. По мнению преподобного Нестора. С примесью, безусловно, разумности.

Но не во всех:

«Когда же после долгого преследования наконец настигла его, то схватила и в ярости и в гневе вцепилась ему в волосы, и швырнула его на землю, и пинала его ногами, и, осыпав упреками странников, вернулась домой, ведя Феодосия, связанного, точно разбойника. И была она в таком гневе, что, и придя домой, била его, пока не изнемогла. А после ввела его в дом и там, привязав его, заперла, а сама ушла. Но божественный юноша все это с радостью принимал и, молясь богу, благодарил за все перенесенное».

Тут я не понял — за что именно благодарил юноша? За отсутствие вибратора у мамашки? За раннюю смерть отца? За гормональные нарушения и дурное воспитание родительницы? А лечить даму не пробовали? Нет, я понимаю, что с фармакологией здесь… — без фармакологии. Но есть же очень интересные результаты по применению пиявок! Как раз по теме восстановления гормонального баланса у женщин.

«… сжалившись над ним, снова начала умолять его и уговаривать, чтобы не покидал ее, ибо очень его любила, больше всех на свете, и не смогла бы прожить без него» — сильная женщина со знакомым комплексом: «удушающая любовь». То — бьёт «чем ни попадя», то — рыдает «где ни попало».

Прошло 12 лет. Парень открыл свой хлебобулочный бизнес. Бесприбыльный, но и — безубыточный. Как в анекдоте о торговле яйцами: «во-первых — при деле…». Мать его пережила своё «бешенство»:

«и начала говорить ему с нежностью: ''Молю тебя, чадо мое, брось ты свое дело, срамишь ты семью свою, и не могу больше слышать, как все смеются над тобой».

Бедная женщина! Ей хотелось уже и внуков понянчить, хотелось быть уважаемой хозяйкой в богатом доме, в большом семействе. А этот… ещё и в вериги влез!

«Когда же он стал переодеваться в чистую одежду, то, по простодушию своему, не уберегся от ее взгляда. А она не спускала с него глаз и увидела на его сорочке кровь от ран, натертых железом. И в ярости набросилась на него, разорвала сорочку и с побоями сорвала с его поясницы вериги».

Неприятно, когда в доме вырастает садист, но когда мазохист — ещё и обидно.

Когда у человека такие проблемы с психикой — лучше его изолировать. Для обеих сторон разумнее:

«Тогда вот и услышал он о блаженном Антонии, живущем в пещере, и, окрыленный надеждой, поспешил туда».

Но материнская любовь, в варианте «удушающая» — сильнее разумности:

«Тогда она стала разговаривать со старцем уже без прежнего смирения, в гневе кричала и обвиняла его: ''Похитил ты сына моего, в пещере скрыл, не хочешь мне показать его; приведи мне, старче, сына моего, чтобы я смогла повидаться с ним. Не могу я жить, пока не увижу его! Покажи мне сына моего, а не то умру страшной смертью, сама себя погублю перед дверями вашей пещеры, если только не покажешь мне сына!».

Какой-то вариант пояса шахидки? Или ближе к самосожжению обиженной жены по-туркменски?

Крепкая женщина была: «старец», которого она «построила», которого заставляла в страхе бегать туда-сюда по пещерам Киево-Печерской лавры в поисках сына — преподобный Антоний Печерский, почитаемый Русской церковью как основатель лавры и «начальник всех российских монахов».

А клиентура в лавре была специфическая:

«А вот что поведал мне один из монахов, по имени Иларион, рассказывая, как много зла причиняли ему в келье злые бесы. Как только ложился он на своем ложе, появлялось множество бесов и, схватив за волосы, тащили его и пинали, а другие, приподняв стену, кричали: ''Сюда волоките, придавим его стеною!'' И творили такое с ним каждую ночь…».

Что же они такое перед сном курили? Или это длительная интоксикация угарным газом? От него тоже наступает безумие. Подземелья, пещеры, постоянно что-то куриться без проветривания…

В «Житии» главным врагом Феодосия, наряду с дьяволом, является его любящая мать. В конце концов, и её уговорили отправиться в монастырь. Уже — в женский. Тут она, наверное, им всем и устроила! Ад земной. Для пущей любви к раю небесному.

Нет, на ситуацию Кастуся не похоже. Его матушка, как я понял из рассказов Жмурёнка, сына ненавидела. Может, ещё просто не созрела? Для любви к сыну, к богу… Лет бы через 15… может, и сгодилась бы в инокини.

Размышления о пользе монастырского пострижения для вдов, любящих и нелюбящих матерей, девок-перестарок, матерей-одиночек… или иные способы их мало-болезненной социальной интеграции, были прерваны осторожным стуком в дверь.

О! Не прошло и трёх лет с моего появления на «Святой Руси», как туземцы уже научились стучаться!

В дверях возникла Агафья с подносом.

Привезённая в вотчину после моей пробежки по «пути из варяг в греки и обратно», Агафья прижилась у меня в доме. Обжилась, осмотрелась…

Поднос накрыт вышитым полотенцем, сама в парадной одежде, платок дорогой повязан, два хвоста над темечком рогами торчат. Это что-то значит? Сама вся… взволнованная. С чего бы это?

— Я тут вот… мимо проходила… смотрю — у тебя свет горит. Думаю — голодный, наверное. Ты ж целый день — в бегах. Поесть-то толком… А у меня вот — и пирожки горячие, и огурчики малосольненькие, как ты любишь, и кувшинчик холодненькой на бруньках…

— Что случилось?

— Случилось? Ничего не случилось. Что ж мне, тебе снедево принесть — только по пожару? Всё хорошо, ироды эти лесные ушли, народ делами занимается, вона — косят добре, нынче шестнадцать возов привезли, все при деле…

— И ты с этого в такую радость пришла, что и новую понёву одела? Празднуешь шестнадцать возов?

— Ой, заметил! Как она на мне? Ты глянь.

Она покрутилась посреди комнаты.

— Хороша. И рога на темечке — круто. Чего тебе от меня надо?

— Ну почему сразу «надо»? Вот бегу я по подворью, вижу: сидит Ванечка, один-одинёшенек, не кормленый, не поеный, спать не уложенный…

— Агафья! Давай дело.

— О-ох… Так это сразу и дело… Суров ты больно, Ванечка. Сразу ему — «дело» подавай… ни поздровкаться, ни приветиться… Может, лучше я тебе сперва стопочку налью? А? Для разговору-то?

— Мы с тобой сегодня уже здоровались. А в одиночку я не пью — себе сперва наливай.

— А что ж… я, пожалуй, и не откажусь… мне оно ныне — в самый раз…

Она была какая-то… ненормальная. Нервная, озабоченная. Глядя на её довольно беспорядочные перемещения по помещению, я начал потихоньку представлять себе разные ужасы. Она, явно, хочет сказать что-то важное, но прямо — не решается, пытается меня к чему-то подготовить. К чему? Аким умер? Марьяша родила? «Паучья весь» сгорела? Змеи ядовитые — коней в ночном перекусали? Снова какие-нибудь литваки или, не дай бог, половцы пришли? Да что ж она тут пляшет?!

Продолжая что-то довольно невнятно высказывать, Агафья наполнила единственную стопку, по моему кивку, лихо запрокинула в себя, суетливо занюхала, закусила. Налила мне, и чуть осев, чуть уменьшив свою нервность, элегантно, оттопыривая мизинчик, придерживая двумя пальчиками кусочек сала, поинтересовалась:

— А ты что ж? Греется ж. Ты уж давай, государь мой батюшка.

Форма обращения… Абсолютно типичное, повсеместное обращение слуг к господину в «Святой Руси» — «батюшка». Дружелюбное, чуть ли не интимное. Акиму так постоянно говорят. Но я… со своей… нестандартностью. Да и тельце у меня — юношеское. А она-то уже взрослая женщина. При такой разнице в возрасте — ухо режет.