Николай Андреев - За Русь святую! Страница 35

А в казармах Павловского и Волынского полка было очень неспокойно. Солдаты, как раз и стрелявшие по толпам людей, "принимали гостей".

— Что же вы, товарищи, по своим же соотечественникам стреляли? И это в войну? Нехорошо!

— Братцы, да чего же вы, а? Да вы же простых трудяг перебелили, у них же семьи без кормильцев!

— Стыдно, господа-солдаты, стыдно…

Но более всего наэлектризовало солдат появление Керенского. После многочисленных раздумий он решил лично выступить перед "чудесной толпой, готовой развесить уши". Александр Федорович чувствовал, что настал его звездный час. Именно он будет записан в анналах истории как человек, лично поведший войска к победе свободы и демократии в России! Он уже видел свои лики, отчеканенные на медалях и монетах "Честному вождю свободного народа" или что-то в этом роде. Да, именно в золоте! Керенский сам сможет все решить! А если он будет медлить, то — конец! Царь выиграет войну, этой же весной, его авторитет вырастет слишком сильно, и шансов на изменение режима еще долго не представится.

Сама история предоставила ему такой шанс: в казармы при особой сноровке мог пройти кто угодно с улицы, "укорить и направить" на путь истинный.

— Товарищи, вас заставили стрелять по своим же братьям! По простым рабочим и студентам! Кто-то из ваших родственников мог оказаться среди трупов, оставшихся лежать на мостовых! Но нужно искупить этот грех! Его можно искупить, я знаю, как! Нужно навсегда избавиться от того охвостья, зубоскалов и трепачей, что сейчас сидят в министерстве! Надо избавиться, сбросить с себя ярмо царизма! Нужно сражаться за демократию! За народ и волю! Ура! Бей прихвостней царя! Даешь революцию! Даешь свободу!

Керенский повалился со стула, на который поднялся, упав прямо на руки своим друзьям: обморок. Это произвело сильно впечатление на солдатскую и унтер-офицерскую массу. Да и офицеров задело за живое. Многие просто устали, хотели надежды. А если придется хоть за чертом пойти в ад — так и хорошо!

— Братцы, а ну-ка, вместе, разом, двинем! Доколе?!! — возопил какой-то солдат из угла. Его призыв подхватили и остальные.

И двинулись. Тех, кто пытался остановить толпу или хотя бы остаться в казармах, били или оттесняли в стороны. Керенский решил пойти вместе с толпой. Он пришел более или менее в себя, и желал с этой же минуты повести за собой народ. За революцию, к победе!

Павловцы двинулись, вышли на улицу: и остановились.

Прямо у казарм застыли ряды солдат. Стволы пулеметов смотрели прямо на двери казарм, — то есть прямо в самую гущу толпы. Винтовки были взяты "на изготовку". Некоторые солдаты даже прицеливались, выбирали себе мишени.

На переулке застыл бронеавтомобиль "Мерседес", этакий гоночный экипаж, облаченный в стальной саван. Пулемет "Максимум" торчал из пулеметной башни, готовый вот-вот разразиться очередью. Из двух небольших окошек, до того скрывавшихся за откидными люками, высунулись берданки.

— Стоять! Вернуться в казармы, иначе мы откроем огонь!

Керенский лихорадочно смотрел на происходящее, громко сглатывая. Он совершенно не ожидал, что за считанные минуты у казармы соберется сотни три или четыре солдат да еще бронеавтомобиль. Но павловцев-то было больше! Они должны победить! Идея поможет им одержать победу!

Александр Федорович хотел было начать очередную короткую речь, в надежде образумить пришедший отряд и перевести его на сторону борцов за демократию.

— Огонь, — раздалась команда откуда-то позади. Керенский похолодел: этот голос он узнал слишком хорошо. Кирилл Владимирович предал дело свободы…

В глазах лидера трудовиков все потемнело: тьма пришла вместе со звуком залпа…

Кирилл Владимирович закусил губу. Ему было по-настоящему больно видеть, как русские стреляют по русским — и это военную пору. Но он не знал, как действовать иначе. В октябре большевики сделают точно самое, а потом, в восемнадцатом и девятнадцатом начнут уничтожать уже и мирных граждан, а не только "беляков". Кирилл все же взял на себя ответственность стать палачом. Храбрости признаться в этом у него хватило, не то что у сотен других.

Полуторатысячная толпа, поредевшая, напуганная, потерявшая осознание происходящего, отступала в казармы. Люди бросали оружие, многие падали на землю, зарывая голову руками.

— Все оружие — изъять. Приставить сотню человек, в казармы не входить. Охранять только входы-выходы. Всякие разговоры с павловцами прерывать. В случае попыток любой агитации — открывать огонь. Исполнять. Всех офицеров и унтеров из казарм. Выяснить, кто стал зачинщиком бунта. Найти таких — и расстрелять. За измену России. Остальные — в грузовики, отъезжаем к Думе. Один бронеавтомобиль "Мерседес" должен остаться здесь. Для прикрытия. И помните: от ваших действий зависит судьба страны и войны.

Кирилл Владимирович нахмурил брови и помассировал виски — но только когда оказался внутри второго бронеавтомобиля, "Армстронга-Уитворта-Фиата". Сизов с усмешкой смотрел, когда садился, на его зенитную установку. "Будет теперь не залп "Авроры", а очередь зенитки — мельчает история, мельчает…"

Еще хуже пришлось Волынскому полку: среди ночи казармы были оцеплены броневиками и частями Особого полка, здесь же выставили батальон Гвардейского флотского экипажа.

Несколько горячих волынцев все-таки набрались храбрости и пальнули из окон, на что им ответили очередью из "Максимов". Тут же стало тихо.

Кирилл Владимирович прошел внутрь казарм во главе с двумя взводами матросов из Экипажа. Повсюду — люди в замешательстве. Под окном валялось двое трупов, под ними уже растеклась ужа крови. Этот вид, похоже, быстренько охладил пыл мятежных частей.

Однако тела валялись не только у окна: на полу и у стен лежали офицеры, избитые или раненые — сложно разобраться.

— Кто это сделал? — Кирилл кивнул в сторону избитых офицеров. — Я спрашиваю, кто? Какой мерзавец решил поднять руку на командира? Какой мерзавец, не выдержав вида буйствующей толпы и строгости приказа, поднял руку на офицера?

Волынцы молчали. В казармы заходило все больше и больше солдат, которых сюда привел Кирилл.

— Трусы, — в сердцах бросил Сизов — и тут же раздался револьверный выстрел.

Кирилл откинуло в сторону, он растянулся на полу, раскинув руки в сторону, закрыв глаза. На его мундире отчетливо виднелась дыра, проделанная пулей. Моряки из Экипажа, увидев павшего командира, уже вскинули винтовки, готовясь дать залп. Послышался мат: волынцы услышали все, что о них думают.

И первый залп: матросы стреляли вперед, в ту сторону, откуда прилетела пуля. Люди падали, запрокидывая головы, заваливаясь назад, хрипя или крича, матерясь и безмолвствуя. Русские убивали русских…

— Отставить, — выкрикнул Кирилл! — Черт побери, отставить! Прекратить!

Еще несколько выстрелов — и стало тихо.

Сизов, не обращая внимания на продырявленный мундир (дыр было две: потом выяснилось, что звуки двух выстрелов слились в один), с широко раскрытыми глазами глядя на бойню, в которую превратилась казарма.

Двадцать или тридцать трупов, не меньше. Еще двое больше — раненых. Кирилл нервно сглотнул, зажмурил глаза: он не хотел, всеми силами противился картине, полной алых красок. Уже слишком много крови стоила эта революция. Но Сизов все же решил продолжать, он взял на себя ответственность, он поднял свой крест, который с каждым вздохом становился все тяжелее и тяжелее.

Кирилл потрогал двумя пальцами одну из дыр в мундире: пуля застряла в панцире Черепанова, который загодя надел Сизов. Металлическая пластина спасла ему жизнь. Но если бы он мог своею жизнью заплатить за чужие смерти, спасти сотни тех, кто уже погиб, и кому только предстояло погибнуть в жерле революции — Кирилл сделал бы это незамедлительно. Но ничего не дается так просто…

— Видите, до чего довели Вас глупость и проклятые агитаторы с провокаторами? Вы убивали людей на демонстрациях, теперь убивают вас. Запомните эту сцену. И когда кто-либо, когда-либо в вашей жизни станет призывать вас обернуть дула ружей ради блага революции, ради какого-то идеала — вспомните эту ночь. Может быть, это воспоминание направит вас по правильному пути.

Кириллу сжал кулаки и, демонстративно повернувшись к замершей в онемении и оцепенении солдатской массе, направился прочь из казарм, на ходу приказав:

— Здесь — делать то же самое, что и у павловцев. Никого не впускать и не выпускать. Не уходить отсюда. Только по моему личному приказу. Поняли? Личному!

На улице, вдохнув морозного воздуха, Кирилл сел в броневик. Завели грузовики. Путь теперь лежал к Таврическому дворцу, туда же должны были направиться кадеты, юнкера и надежные части — Кирилл решил, что надо сделать за Хабалова его работу.

Занимался рассвет. Первые лучи солнца освещали волнующийся город. Грузовики и броневики оцепили Думу, к которой стекались со всех концов города люди, не знавшие, что происходит и думавшие, что в Таврическом они найдут ответ.