Евгения Белякова - Песочные часы с кукушкой Страница 35

– Карл Поликарпович… – Петруша отставил чашку и, подвинув ее на край стола, открыл портфель и извлек толстую тетрадь со вложенными листками. – Вот, это те сведения, о которых я говорил. Только… Сначала я скажу кое-что, потом вы почитаете, и затем уж будете решать, повязать меня сразу, да отправить в лечебницу для душевнобольных, или погодить…

– Какую лечебницу, о чем ты? – Взволнованно пробормотал Клюев.

– Выслушайте сначала, Карл Поликарпович. Я вам писал, что спрятал кое-какие данные в банке, в Штатах – но там, если сравнивать с этими бумагами, сущая безделица. Главное я открыл в России и Италии. Но… В общем… Карл Поликарпович, я и сам поначалу не был уверен в собственном разуме, уж слишком это дело невероятным кажется. И, поверьте, я старался не опираться на слухи, хотя именно они навели меня на след, а только на факты, которые все вот здесь… – Певцов погладил документы, осторожно, как какое-то живое существо, притягательное и одновременно опасное. – Вы мне пообещайте, Карл Поликарпович…

– Все, что угодно, – тут же отозвался Клюев.

– Дочитайте до конца. Прежде чем делать выводы, дочитайте до конца.

Петруша встал, с трудом оторвав взгляд от бумаг. Опустил на кресло, где до того сидел, портфель и тихо сказал:

– Я домой пойду. Ванну приму, схожу, подстригусь… как закончите, поразмыслите. Я никуда не денусь, вернусь потом в свою квартиру, буду отсыпаться. Меня качка утомила.

Не понимая, в чем поспешность, и отчего Петруша, так радующийся возвращению, с аппетитом уминающий постный борщ – вдруг ссутулился и посерьезнел, Клюев, тем не менее, кивнул.

– Хорошо, Петр Игнатьевич, голубчик, – сказал он. – Не беспокойся.

Петруша вышел, а Карл Поликарпович еще несколько минут сидел, уставясь на бумаги, не решаясь подвинуть их к себе. Затем все ж притянул и начал читать.

Толстая тетрадь оказалась дневником Певцова, но начинался он путано – с Норвегии, и Клюев догадался, что записи эти Петр начал делать задним числом, только оказавшись в конце своего первого, почти безрезультатного расследования. Следуя за перемещениями Жака, что те совершил почти шесть лет назад, Певцов оказался в небольшом городке Кристиансанн. В этот раз Мозетти, назвавшийся в Норвегии фамилией, звучащей почти как название этого города, остановился не в отеле или гостинице, а в доме местного жителя; и Певцов не нашел бы его следа, если б не поднаторел уже в искусстве поиска, путешествуя по другим странам. Старик, по фамилии Йоргенсен, у которого Жак снимал комнату, поведал Певцову, что гость вел себя смирно, часто ходил на прогулки к берегу моря, и в один прекрасный день вернулся в лучезарном настроении, смеясь без причины, собрал вещи и уехал. Петр вспомнил, что французские адвокаты говорили о Жаке – что тот, мол, повел себя довольно странно после Норвегии. Два года он успешно бегал от их агентов, а затем, словно бы потеряв всякий интерес к делу о разводе, под своим настоящим именем открыто приехал в Лондон, и даже не слишком-то противился, когда к нему заявились по поводу крупного возмещения. Певцов насел с расспросами на Йоргенсена, стараясь выведать любую мелочь, касающуюся поведения Жака. Старик отвечал охотно, даже провел русского в комнату, где жил Мозетти. После его отъезда там ничего не менялось – и Петруша понял, что Жак уезжал в спешке. Он оставил несколько своих вещей – фотографию в рамке, верхнюю одежду, сапоги, несколько книг, сувениры из Италии. Внимание Петра привлекла фотография – опять счастливое совпадение, он слышал о ней от м-ль Жерар. Женщина описывала странности своего бывшего мужа с большой охотой, и в числе прочего упоминала, что тот весьма дорожил этим снимком.

«Что же могло сподвигнуть его бросить все, даже такие памятные вещи? – записал в дневнике Петруша. – Обычно так поступают, когда бегут в испуге от чего-то, но мистер Х. явно был радостен, когда уезжал, и наоборот, прекратил бежать. Снимок м-р Йоргенсен мне отдал, я опишу его тут на всякий случай».

Между следующими двумя страницами Карл Поликарпович обнаружил фотографию, ту самую. На ней были изображены трое мужчин, на фоне пальм и моря. У всех винтовки «Энфилд» в руках, на них довольно странная, но определенно военная форма, и тот, что слева… вылитый Жак Мозетти.

Клюев перевернул фото – на пожелтевшем картоне задника было выведено почти выцветшими чернилами: «Realejos 1855 Nikaragua».

«Я решил, что вполне логично, что на фотографии изображен отец мистера Х. Пора было возвращаться на Остров, к сожалению – ни с чем, ибо мою „добычу“ составляли лишь малозначащие воспоминания о нем гостиничных служащих, странный снимок, рассказ Йоргенсена и слухи. Правда, я смог разобрать, что вымышленные имена, что брал себе во время своих путешествий мистер Х., в переводе с языков тех стран, что он посещал, всегда означали либо „странника“, либо „гонимого“, либо „чужеземца“. Но о чем это говорит? О том лишь, что мистер Х. – полиглот? Возможно. Но вот у меня появился шанс отыскать родственников мистера Х., а ведь до сих пор никто из опрашиваемых мною людей не мог сказать абсолютно ничего о том, откуда мистер Х., кто его родители и так далее. Я отправился в Осло, в Национальную библиотеку, и попытался разузнать, что за таинственный Realejos указан на фото. В процессе поисков я вышел на известного историка, м-ра Хансена. Он был весьма удивлен, когда увидел фотографию, даже ошарашен. И открыл мне тайну ее происхождения, указав также, кто на ней изображен рядом с предком мистера Х. Оказалось, что Реалехос – это город в Никарагуа, который в 50-х годах прошлого века был занят военными (некоторые называли их „флибустьерами“) силами Уильяма Уокера, американца, который в течение года был президентом Никарагуа, добившись этого поста хитростью, аферами и запугиванием. На снимке в центре – американский консул Уилер. Личность человека справа Хансен установить не смог, но предположил, что это может быть доверенный помощник диктатора, полковник Радлер. А интересующий меня человек слева – ни кто иной, как сам Уокер! Я решил, что этой информации вполне достаточно, чтобы можно было хотя бы попытаться, отправившись в Центральную Америку, узнать больше об отце мистера Х. Возможно, Уокер – это его настоящая фамилия?».

Была ли это жажда приключений, внезапно проснувшаяся в Петруше, или же привычка доводить дело до конца, какие бы сложности это не сулило – так или иначе, он отправился поездом в Париж, оттуда на дирижабле в Нью-Йорк, после чего сел на пароход до Манагуа. Ему не повезло – стоило прибыть в столицу Никарагуа, как США ввели туда свои войска. Но даже разъяренные толпы на улицах и комендантский час не помешали Петруше расследовать «Дело мистера Х.». И, чем больше он узнавал, тем более понятны становились ему, казавшиеся прежде незначительными, те мелочи, оговорки и слухи, кои он ранее в своем поиске отметал, как несущественные. Он чувствовал, что приближается к некой тайне. Во время его пребывания в отеле «Стар» он был укушен каким-то насекомым, – тут Карл Поликарпович закряхтел, вспомнив свои опасения, – и какое-то время провел в постели, с высокой температурой. Именно тогда ему пришла в голову идея, показавшаяся сначала результатом горячечного бреда.

Но городские архивы Манагуа только подтвердили его теорию.

«Я думаю, хоть это и кажется нелепым и невозможным, – но что если только кажется? – что человек на фотографии и мистер Х. на самом деле одно лицо. Тогда получается, что мистеру Х. сейчас около восьмидесяти! Но – или так, или сеньор Мозетти является точной копией своего отца. Впрочем, такое явление не редкость… но описания очевидцев, и другие фотоматериалы заставляют меня поверить в невероятное. В здешних архивах указано, что полковник Радлер был осужден и посажен в тюрьму, а диктатор Уокер – расстрелян. Тут бы мне и признать, что домыслы мои далеки от реальности, но в описании казни я нашел прелюбопытные моменты. Когда прогремели выстрелы и бывший президент Никарагуа упал, один из солдат повторно выстрелил ему в лицо. Зачем? Далее – на теле Уокера был найден медальон с портретом Элен Мартин, единственной и, как говорили очевидцы, великой любви Уокера, еще с тех времен, когда он жил в США и был простым журналистом. Она умерла от холеры в 1849 году. Любопытно, что полковник Радлер убедил солдат отдать медальон ему, буквально „умоляя на коленях“. Но самое главное, потрясающее воображение открытие я сделал, поговорив со стариком, бывшим солдатом, который участвовал в расстреле диктатора. Я угостил его виски, отдал последние двадцать долларов и взамен получил рассказ о том, что через год после заточения в тюрьму Радлер бежал, как раз при помощи этого солдата. Старик даже чувствовал некую гордость, вспоминая содеянное. Он ничуть не жалел о том, что вызволил преступника из тюрьмы, говорил, что тот был очень обаятельным человеком, пострадавшим невинно. И, смотря на фотографию троих людей в военной форме на фоне пальм, я не могу не заметить внешнее сходство Радлера и Уокера. Присмотревшись, можно разобрать, при всей разности их внешности, что они имеют одинаковое сложение и тип лица. Мог ли Радлер согласиться заменить своего друга и соратника перед лицом смерти? Я отправлюсь в Штаты, попробую проследить жизненный путь Уокера до того, как он внезапно решил обратить свой взгляд на Центральную Америку, раздираемую в то время конфликтами».