Юрий Корчевский - Взрывай! Спец по диверсиям Страница 36

Олеся заметалась по кухне. На столе появилась вареная картошка, за ней – соленые грибы, квашеная капуста, сметана в горшочке. Богатый стол по нынешним временам!

Олеся вдруг остановилась в своих метаниях и смущенно взглянула на Александра:

– Извини, хлебушка нет.

– Достань из мешка, там одна буханка осталась.

Олеся порезала подчерствевший хлеб.

– Ты ешь.

– А ты что же?

– Много ли мне надо? Я уже завтракала.

Саша накинулся на еду. Одно дело есть в лесу рыбные консервы с хлебом, и совсем другое – домашнюю еду. Соскучился он по ней.

Наевшись, откинулся спиной на бревенчатую стену избы.

– Спасибо, хозяюшка. Рассказывай, как тут у вас?

– Чего рассказывать? Новостей никаких нет. Если кто из соседней деревни зайдет – уже событие. Только сейчас редко кто заходит, боятся люди.

– О партизанах ничего не слышно?

– Нет. Ты не забыл, где баня?

– Помню еще – на задах.

– Натопи. Пахнет от тебя, как от зверя лесного.

Олеся слегка покраснела. Саша уже приметил за ней привычку краснеть, когда она смущалась. В самом деле, мылся он давно: недели две тому назад, еще в отряде. Потом ползал по земле, сидел в горящей мельнице и у костров, одежда дымом пропахла. На холоде запах так не чувствовался, а вот в тепле псиной запахло, сыростью.

Саша поднялся, накинул телогрейку и вышел на улицу. Там он наколол дров, растопил печь в бане, натаскал из колодца воды, налил в котел.

Банька старая, небольшая. Скромный предбанник с лавкой, моечная и узкая парилка. Но сделана добротно, из дуба. Сосна или ель в бане пахнут хорошо, однако при нагревании выделяют смолу, которая к коже и волосам прилипает.

Часа за три банька прогрелась, вода в котле – кипяток. Мочалки на стене висели.

Саша вернулся в дом.

– Пошли мыться, Олеся.

– Ты что? Как можно? Ты же мужчина!

– Да не трону я тебя! Жалко просто, такая баня – и одному. А спину потрешь?

Олеся колебалась. Топить баню для одного – роскошь. Дров много уходит и времени, да еще воды попробуй натаскать.

– Мыло есть ли?

– Откуда?

Олеся вздохнула:

– Щелоком моемся.

– Это что?

Саша был городским жителем XXI века и деревенских премудростей, тем более – середины XX века, не знал.

– Древесную золу в воде замачиваем и этим раствором моемся. Не мыло, конечно, но грязь смывает.

Да, не жил никогда Саша в деревне, не было у него опыта приспособления к деревенской жизни с учетом отсутствия абсолютно всего – мыла, зубной щетки, бритвы… Да что там о предметах гигиены – всего!

Они пошли в баню. Первым прошествовал Саша. Он разделся в предбаннике, зашел в мыльню. В ней было не просто тепло – жарко! Тело сразу покрылось капельками пота.

Следом в баню пожаловала Олеся. Она повозилась, раздеваясь, и… тишина.

Саша усмехнулся. Небось стоит перед дверью, не решаясь войти.

Все-таки дверь открылась, и девушка вошла. Одной рукой она стыдливо прикрыла обнаженные груди, другой – лобок.

– Отвернись.

– Так и будем мыться спиной к спине? Мы ведь уже взрослые люди. Насколько я помню из книг, раньше в деревнях вообще вся семья мылась.

– Я таких книжек не читала, мы с мамой вместе мылись, – отрезала Олеся.

Она смешала в деревянной кадушке горячую и холодную воду, попробовала рукой температуру. Потом набрала в ковш теплой воды, облила Сашу и облилась сама.

– Вон, в углу в ведре щелок стоит. Зачерпни сверху отстой, намочи мочалку и трись.

Щелок почти не пенился, мылил плохо, но грязь смывалась.

– А теперь облейся, сполосни мочалку и смывай с себя все.

Саша обмылся. Кожа порозовела, поры очистились. Появилось ощущение, что кожа «задышала».

Он украдкой поглядывал на Олесю. Девушка была прелесть как хороша! Молодость! Он попытался вспомнить, когда у него была женщина, и не смог. Похоже, после взрыва в Домодедовском аэропорту и переноса во времени сюда, в 1941 год, женщины у него не было. А ведь он далеко не монахом в Москве жил, водочку попивал. Не каждый день, конечно, и даже не каждую неделю при его-то работе. Но случалось. И дамы были. Некоторые в его квартире надолго задерживались, но так, чтобы сердце его заняли, чтобы замуж взял, чтобы детей от нее хотел – нет, не случилось.

– Отвернись, что ты на меня уставился? – Олеся вернула его к действительности.

Он раздумывал и вспоминал, а сам автоматически смотрел на нее.

– Вот все вы, мужики, такие! Глазами скоро дырки на теле протрешь.

– Извини. А у тебя – что, опыт насчет мужиков есть?

Девушка только фыркнула в ответ. В его присутствии она уже освоилась и вела себя естественно.

– Пошли в парную.

Они прошли в узенькую – двоим еле развернуться – комнатку.

– Ложись.

Саша улегся на живот. Олеся плеснула из ковшика на камни печурки. Зашипела вода, и как взрыв – пар сразу наполнил парную, так что и дышать стало трудно.

Девушка провела над телом Саши веником, разгоняя пар, потом распаренным веником пошлепала по телу. И такая расслабуха на Сашу напала, что он едва не уснул.

– Переворачивайся.

Саша вынырнул из дремы, перевернулся. И все бы хорошо, но когда перед лицом его колышутся две тугие девичьи груди, смотреть на это спокойно нельзя. Саша почувствовал, что еще немного – и он не совладает с собой.

Только девчонку обижать нельзя. Она его приютила, кормит. И нельзя отвечать на заботу черной неблагодарностью. Саша прикрыл глаза, но все равно – Олеся то бедром его коснется, то грудью невзначай.

– Ну как?

– Здорово! Теперь давай – я тебя.

Олеся улеглась на полку. Ой, блин, хоть глаза выколи! Фигура – гитара! Саша едва не замычал от вожделения. Но веником исправно помахал, потом огладил, затем пошлепал… Кожа на спине Олеси из розовой сделалась почти красной. А уж когда Олеся на спину перевернулась… Он и это выдержал. С трудом, но выдержал.

Они обмылись в мыльне. Саша чувствовал себя помолодевшим. И с кожи вроде как панцирь сняли.

– Горячей воды много осталось, – заметила Олеся. – Ты белье в предбаннике оставь, я простирну. Негоже в грязном белье после баньки ходить. Ты в избу иди, я там тебе отцовское белье приготовила.

Саша обтерся полотенцем, натянул брюки, телогрейку на голое тело и бегом – в избу. Там на лавке он нашел чистое исподнее – рубаху бязевую и кальсоны. Мужские трусы в деревнях только после войны увидели, а до тех пор носили кальсоны, называемые иногда подштанниками.

Он оделся и почувствовал себя на седьмом небе. Сам чистый, белье чистое! Все-таки для солдата на войне баня – первое дело. Есть дают – пусть и не сытно, но относительно регулярно. Стригут – хотя бы раз в месяц. А с баней туго. Попробуй в полевых условиях нагреть воды на роту или на целый батальон!

Олеси не было. Саша прошел в комнату, улегся на кровать. Спал он уже на ней однажды, правда – давно. И сейчас, едва улегся, сон его сморил. И так хорошо у него на душе было, как он давно себя не чувствовал.

Проснулся он оттого, что рядом кто-то лежал и сопел потихоньку. Повернул голову – Олеся. Саша полюбовался лицом ее. Кожа чистая, нежная, как будто изнутри светится; волосы длинные, густые, устлали подушку. Губы приоткрыты, и видны ровные зубки. Красавица! В Москве на такую сразу бы клюнули затасканные донжуаны, да и он бы не пропустил, постарался бы познакомиться.

Александр глубоко вздохнул. Олеся проснулась.

– Извини, что рядом улеглась – так захотелось к сильному мужскому плечу прижаться. Устала я одна. Все самой приходится. Ты надолго?

– Я же говорил – до весны.

– Оставался бы ты навсегда.

– Ты же комсомолкой была и должна понимать – врага с земли нашей гнать надо, разбить наголову. Тогда и вернуться можно.

– Когда это будет? – с тоской в голосе сказала Олеся. – Я к тому времени старая уже буду.

– Так и я не молодею.

– Ты… – Олеся помолчала, подбирая слова, – …надежный, вот.

– Закончить войну надо, Олеся. Добьем немца – вернусь за тобой, в Богдановку эту, Богом забытую, заберу тебя в Москву. Эх, заживем!

– Расскажи, какая она, Москва?

– Большой город, суетный. У вас в деревне все друг друга знают, здороваются. А у нас в подъезде – и то не всех знаешь.

– Ты где до войны работал?

– В метро, машинистом.

– Покажешь мне метро? Говорят, там так красиво!

– Красиво. И покажу, и прокачу.

– А живешь где?

– Квартирка у меня там. Небольшая, однокомнатная, но своя.

– Мало одной комнаты.

– Мне хватает. Зато с удобствами: ванная, туалет, кухня. Открыл кран – горячая вода, мойся сколько влезет. Не то что у тебя: пока баню натопишь, сам вспотеешь.

– Слышала я об удобствах городских. Думала – не у всех они. А ты – машинист в метро, а удобства есть.

– Эх, Олеся! Много чего ты не видела. Кино, телевизор, книги – красота. – И запнулся. Про телевизор говорить не стоило. Но Олеся на его ошибку не обратила внимания.