Вадим Чекунов - Тираны. Императрица Страница 36

Восхищенный взгляд императора отмечал очаровательную форму маленького подбородка наложницы, ее красивую грудь, плоский живот, белые соблазнительные бедра, узкие ступни и даже блестящий лак на ноготках крохотных пальцев ног. Глаза наложницы были сомкнуты — ресницы едва заметно вздрагивали, губы были приоткрыты. Дыхание ее успокаивалось. Казалось, осчастливленная Сыном Неба, она вот-вот заснет.

Орхидея, лежа возле правителя Поднебесной, мастерски разыгрывала любовную негу — какой она должна быть, ей удалось познать с помощью тайных уроков приставленного к ней евнуха. Тот оказался усердным слугой. Именно благодаря ему Орхидее открылись и названия трав, вызывающих бесплодие женщины, — в обширном дворцовом хранилище рукописей и книг, куда Ли Ляньин имел доступ, имелось немало трудов по снадобьям. Ему же было поручено раздобыть наиболее сильные и редкие составляющие, а остальное, под видом отдушек, было приказано купить в аптекарских лавках служанкам. Изготовить благовонные палочки и ароматные масла, насыщенные приобретенным зельем, оказалось задачей нелегкой, но Орхидея справилась и с этим. Вот уже несколько месяцев в спальне ее величества курится приятный ноздрям и губительный для женского чрева дымок, а через кожу проникает добавочная порция яда. Неоценимой оказалась и помощь Ли Ляньина в подкупе Ань Дэхая. Всесильный главный евнух, богатства которого, по слухам, были несметны, обладал болезненной жадностью. Частенько приговаривая: «Капельки собираются в реку!» — толстяк не брезговал и мелкими взятками, а уж от щедрого подношения, собранного из многомесячного жалования наложницы, и вовсе не думал отказываться.

План удался — императора, по указанию Ань Дэхая, понесли новой дорогой, мимо Тени платанов, где Орхидея тщательно отыграла перед ним спектакль «Девушка поет в саду». Не подвели и прирученные птицы. Все пока складывалось самым удачным образом — немощный, болезненный Сын Неба воспылал настоящей страстью к новой наложнице. Сколько продлится его увлечение, предположить было трудно — слишком истощен и пресыщен Десятитысячелетний правитель. В том, что ему не суждено прожить и десяти лет, Орхидея почти не сомневалась… Но и этого срока ей хватит с лихвой. А если император отвернется от нее и обратит свой взор на других наложниц — она будет действовать решительно и беспощадно. Силу и власть — а их она рассчитывала заполучить в самое ближайшее время — рассчитать сумеет.

Лишь одно вызвало бы у Орхидеи беспокойство, не защищай ее сердце ледяной Крокодил. И хотя душа ее была по-прежнему спокойна, но ум лихорадочно просчитывал варианты. Вот-вот к императору должен был явиться главноуправляющий евнух — наложница не сомневалась, что он давно переминается за дверью. От того, что скажет мужчина, лежащий сейчас рядом с ней, зависела ее судьба.

Словно подтверждая догадку девушки, из-за двери раздался громкий выкрик:

— Время пришло!

Однако Сяньфэн никак не отреагировал на этот вопль, а продолжал блаженно улыбаться и разглядывать наложницу.

Лишь когда возглас повторился второй, а затем и третий раз, император хлопнул в ладоши. Главноуправлящий евнух тотчас появился в спальне и снова встал на колени перед их ложем.

— Оставить или нет? — спросил он, склонив голову.

Из рассказов Ли Ляньина Орхидея знала, что в случае ответа «нет!» из нее изгонят «драконово семя», что сейчас пребывало внутри нее — особым нажатием на живот.

Ни на миг не колеблясь, Сяньфэн, улыбаясь, кивнул:

— Оставить.

Привыкнув после подобного ответа заворачивать наложницу в покрывало, забирать из императорской спальни и относить в закрепленные за ней покои, а затем записывать в тетради: «В такой-то месяц, такого-то числа и такой-то час император осчастливил наложницу такую-то», евнух растерялся.

Сяньфэн, видя его затруднение, добродушно помахал ему рукой, приказывая удалиться.

Сам он, вместе с Орхидеей, вышел из ее дома лишь к закатному часу. Лицо его светилось от удовольствия, глаза сияли, на губах играла улыбка. Евнухи из свиты, весьма обрадованные увиденным, подали своему господину паланкин. Император взошел на сиденье, бросил взгляд на стоявшую неподалеку на коленях Орхидею и кивнул ей на прощание. Лицо его скрылось за желтым пологом, паланкин взмыл на плечи носильщиков и в сумеречном воздухе поплыл к выходу из сада.

Едва ворота затворились, как к Орхидее, все еще в задумчивости стоявшей на коленях, бросились служанки, наложницы и несколько оставшихся в Тени платанов евнухов, среди которых был и Ляньин. Все принялись горячо поздравлять девушку, снискавшую такое внимание властелина.

Орхидея заметила, что усердия и почтительности со стороны прислуги по отношению к ней стало значительно больше. Даже наложницы выказывали ей уважение и восхищение, впрочем, не столь искреннее, каким пытались представить.

Сияющий от гордости за подопечную Ли Ляньин склонился к ее уху и прошептал:

— Если чутье не обманывает меня, госпожа, будьте готовы в самое ближайшее время к вызову. Я распоряжусь приготовить для вас ванную и умащения.

Молодой евнух не ошибся.

В тот же вечер в сад явился посланник из Палаты важных дел и провозгласил, что драгоценного человека Орхидею ожидают в императорских покоях.

ГЛАВА 11

ПЕРВАЯ КРОВЬ

Осень выдалась поздняя и погожая.

Днем над городом все еще пылало жаром солнце — не так яростно, как пару месяцев назад, но достаточно, чтобы нагревать стены и кровли жилищ. Торговцы углем скучали в своих лавках и подсчитывали убытки. Но с заходом светила, когда небо, отыграв закатными сполохами, стремительно набирало черной густоты, сквозь которую прорывалось алмазное сияние звезд, воздух заметно остывал. Все явнее ощущалось дыхание зимы — пока еще не близкой, но уже идущей в Поднебесную с севера, из приграничных земель косматых и бородатых варваров.

Принцы и министры прибыли к воротам Запретного города задолго до рассвета. Покинув коляски и паланкины, они поеживались от ночной прохлады и терпеливо ожидали часа, когда стража распахнет мощные окованные створы и под гулкий протяжный звук медной трубы им будет дозволено войти. Тем временем в нижнем дворе уже зажигались фонари. Десятки евнухов молчаливыми тенями сновали по террасе Дворца аудиенций, проверяли фитили светильников, обмахивали метелками ступени и плиты, чтобы ни один случайно упавший лист не посмел нарушить идеальной чистоты и строгого порядка.

Вельможи, чинно стоявшие на широкой площади возле ворот, негромко переговаривалась. В руках многих виднелись свернутые прошения, приготовленные для передачи императору.

Наконец прозвучал сигнал. Лица ожидавших исполнились значительностью момента. Вмиг умолкли разговоры, и министры с принцами выстроились группами, каждая под своим знаменем. Ворота дрогнули и словно поплыли в предутреннем сером свете. Под массивным кирпичным сводом заплясали тени — стража освещала путь факелами. Очередность прохода в Запретный город, как и место, занимаемое в Зале аудиенций, определялась знатностью клана и заслугами его отдельных представителей.

Вскоре все опустились на колени перед пустующим пока троном Дракона. Во дворце воцарилась напряженная тишина, не стало слышно ни осторожных покашливаний престарелой знати, ни отрывистого перешептывания евнухов. Все замерло, как цепенеет живая природа перед скорым небесным явлением — бурей или затмением.

Фонари в виде слонов, держащих хоботами факелы, заполняли зал неровным, мерцающим светом, заставляя беспокойно трепетать тени неподвижных людей.

Благоговейное безмолвие нарушил рев медной трубы. Лица присутствующих, и без того застывшие в почтении, казалось, окаменели вовсе от чрезвычайной важности грядущего события. Сигнал глашатая извещал всех собравшихся: император покинул дворец, в котором провел эту ночь, и его паланкин направляется в Зал аудиенций.

За неподвижными лицами-масками прибывших во дворец сановников таилась радость — наконец-то Сын Неба обратился к государственным делам! Почти все лето трон Дракона пустовал — император проводил все без остатка время с пленившей его разум и душу наложницей и наотрез отказывался от любых официальных приемов. Между тем, безотлагательных дел скопилось за эти долгие недели немало, и среди приближенных ко двору зрела паника. Но даже принц Гун не смог повлиять на своего сводного брата. Сяньфэн, казалось, с головой погрузился в блаженство и удовольствия, не расставаясь с разноглазой маньчжуркой ни ночью, ни даже днем, — поведение для того, кто почитался как Сын Неба, немыслимое!

Императрица Цыань, поначалу благосклонно смотревшая на увлечение супруга, к концу лета стала выказывать беспокойство, старательно поддерживаемое одним из влиятельнейших людей дворца — родственником императора и начальником Управления царствующей семьи хитрым и мстительным Су Шунем. Этот человек, выделявшийся среди дородных чиновников сухопаростью и хищными, ястребиными чертами лица, знал когда-то отца Орхидеи и не раз чинил ему препятствия по службе, после того как тот не угодил ему с подарком на одном из праздников. Мастерски владея искусством интриг и имея доступ к императорской семье, Су Шунь проводил с Цыань беседу за беседой, повышая накал тревоги. В конце концов одним ранним утром императрица уселась в паланкин и приказала доставить ее в тот самый сад Теней платанов. Прибыв туда, она потребовала указать ей на дом, где проживала нынешняя фаворитка. Встав перед входом на колени и положив себе на голову свитки с заветами предков по управлению государством, она принялась наизусть громко зачитывать их. Разбуженный Сяньфэн с испугом вскочил с кровати и растерянно взглянул на Орхидею. Та, не колеблясь, посоветовала ему выйти к жене. Сяньфэн поспешил наружу, встал на колени рядом с супругой и начал уговаривать ее замолчать, обещая к полудню вернуться во дворец. Сдержав слово, император до самого вечера терпеливо принимал докладчиков, хотя мысли его витали совсем в другой стороне, и тело просило новых порций любовной ласки и опьяняющего удовольствия. Орхидея сумела поразить воображение Сяньфэна множеством талантов, среди которых оказалось умение готовить шарики опиума, раскуривать трубку и выпускать из прелестных губ легкие облачка дыма занятных форм — то вверх устремлялась маленькая рыбка, то мимо лица Сяньфэна проплывала черепаха или пролетала птичка. Наркотик, к которому ранее Сын Неба прибегал в лечебных целях, пытаясь унять боли от физических недугов, стал приносить и душевное облегчение. Часами император лежал в полнейшем расслаблении, ум его был чист и пуст, а душа словно отлетала вместе с призрачным дымком к разукрашенному потолку спальни и парила там среди пятипалых драконов и небесных светил. Иной раз случалось и такое, что, уступив настойчивым требованиям принца Гуна, Сяньфэн дозволял явиться брату или его подчиненным на доклад. Считая лишним даже сесть, он лежал на кровати с отрешенной улыбкой, не вникая в суть произносимых ими слов, и благосклонно кивал, когда наложница спрашивала разрешения ответить за него. После таких «приемов» принц возвращался, красный от переполнявшего его негодования, а более выдержанный Су Шунь, сохраняя внешнее спокойствие, шелестел ядовитым шепотом в ухо императрицы — разноглазая девка из самой низкой категории позволяет себе вершить государственные дела, одурманивая правителя…