Ольга Денисова - Вечный колокол Страница 36

Да, наверное, так и есть… но… Млад закусил губу и хотел закрыть лицо руками: это невозможно, несправедливо… Да, он виноват, на самом деле виноват, но его вина к суду докладчиков не имеет никакого отношения. Такое нельзя смешивать, это неправильно… В таком случае, отец Константин виновен в смерти мальчика ничуть не меньше!

Дана выхватила грамоту из рук пристава, когда тот закончил перечислять подписи и неуверенно посмотрел по сторонам, а когда дверь за гостями закрылась, крепко хлопнула Добробоя по затылку:

- Ты что, не видел, кто к тебе пришел?

- А чё он Ширяя толкал? Чё он меня хватал? Пришли тут, как к себе домой! - проворчал виновато Добробой.

- А ты чего полез? - Дана посмотрела на Ширяя, который усаживался за стол со своей прежней невозмутимостью.

- Я думал, они Млад Мстиславича хотят забрать, - тот пожал плечами безо всякого раскаянья.

- Гривну он с университета точно снимет, - Дана сжала губы и села на скамейку, повернувшись к Младу лицом. - Как ты, чудушко?

Млад еще не оправился от обиды, от удивления, от вспыхнувшего вновь ощущения собственной виновности, - поэтому лишь покачал головой.

- Такую же грамоту читали перед главным теремом, как только закончились занятия - считай, при всем университете. Думаю, и ректору ее вручили тоже, - Дана вздохнула. - Я, как услышала, о чем речь, сразу сюда побежала, предупредить. Но они, смотри-ка, сразу шестерых прислали… А выезд судейских приставов, между прочим, оплачивает истец. Откуда у горькой вдовы такие деньги? Да и в голову бы ей не пришло в суд идти…

При всем университете? Млад застонал и прикрыл глаза. Здорово: профессор-убийца… И если суд признает его виновным, никому не объяснят, что вина его косвенна, что он не убийца, он всего лишь оказался плохим учителем для слабого ученика.

- Младик, не надо так расстраиваться. Во-первых, все это шито белыми нитками. И суд докладчиков - самый грязный суд, который можно отыскать. И все, между прочим, об этом знают. Виру [12] все равно университет будет платить!

- Не университет, а профессора университета. Университет ничего своего не имеет, - проворчал Млад.

- Ничего, профессора не обеднеют! Я попытаюсь перевести дело в княжий суд. И двухнедельный срок мы пересмотрим. Младик, все это не стоит выеденного яйца! Это совершенно голословное обвинение! Это сделали нарочно, нарочно!

- Зачем, интересно? - Млад вскинул на нее глаза. - Чего они добьются? Ну, объявят меня убийцей, и что? Из мести, что ли?

- Ну… Ну и из мести… - неуверенно ответила Дана.

- Никто из них такой ерундой заниматься не станет. И месть что-то сомнительная. Университет виру заплатит, сама говоришь. Суду докладчиков Новгород не верит. В поруб [13] меня никто не посадит, в Волхове никто не утопит. Зачем?

- Ну… запятнать тебя хотят. Как волхва…

- Да ерунда! Я волхв-гадатель, к моим ученикам это не имеет никакого отношения. Любой шаман скажет, что исход пересотворения не известен никому и ни от кого не зависит. Это и как шамана меня не запятнает! Это, разве что, может лишить меня учеников на несколько лет. Но им-то это зачем? По сути, они всего лишь на бумаге запишут, что у меня умер ученик. И больше ничего!

- А деньги, Младик? Деньги?

- А что деньги? Вдове я бы и так денег дал, и по профессорам собирать не надо было бы… А суд получит на десять человек такие крохи, что в сторону моих денег и не посмотрит.

- Да я сам на этот суд приду и расскажу, что их Миша был просто трус! - Ширяй неожиданно стукнул кулаком по столу.

- Не смей так говорить! - Млад приподнялся, но упал обратно. - Это не так! Он не побоялся начать пересотворение, он… Не смей осуждать его. Он распорядился своей жизнью, а не чужой. И… он не может тебе ответить, понимаешь?

- Да он бы мне не ответил, если бы и мог! - Ширяй скривил губы.

- Слушай, ты, гордый и свободолюбивый русич… - Млад сжал зубы. - Замолчи. Или я тебе за него отвечу. Когда встану.

- Очень я испугался! - хмыкнул Ширяй.

- Ты слушай, что тебе учитель говорит! - повернулась к парню Дана. - А не груби! Не испугался он!

- Мы с Млад Мстиславичем сами разберемся! - фыркнул Ширяй.

- Ширяй, - Млад вздохнул, - на самом деле, не груби.

- Давайте лучше обедать, - Добробой взгромоздил на стол горшок борща. - Млад Мстиславичу надо поесть, что он там позавтракал - кошкины слезы…

- Правда, Младик. Теперь тебе надо много есть.

- Можно я сам? - Млад умоляюще посмотрел на Дану.

- Нет, нельзя.

Через двое суток Млад чувствовал бесконечную усталость: от боли, от неподвижности, от беспомощности, от ночной бессонницы. И частенько думал: а если бы он заранее знал, чем обернется для него это жалкое выступление против Михаила-Архангела, - хватило бы ему смелости поступить так же? Очень хотелось верить, что хватило бы.

Ширяй и Добробой, как только рассвело, отправились в Сычёвку, Дана ушла на занятия, а Млад пытался уснуть, пока ничто его не тревожило. Почему-то именно ночью его глодали тяжелые мысли: и о Мише, и о собственной несостоятельности, и о предстоящем суде. Днем эти мысли исчезали или, по крайней мере, не были столь навязчивы. После мучительных перевязок боль успокаивалась и часов пять-шесть оставалась терпимой, - во всяком случае, позволяла уснуть. И хотя Дана жаловалась, что от нее за версту пахнет этой мерзостной мазью, но перевязывала Млада трижды в день.

Он начал дремать, когда дверь отворилась без стука и удивительно знакомый голос спросил:

- Дома хозяева?

Млад распахнул глаза, сон слетел с него в одну секунду: на пороге стоял его отец - в лисьем полушубке мехом наружу, с пушистой шапкой на голове, в меховых сапогах. Почему-то отец всегда казался ему выше ростом, и шире в плечах, и моложе, чем был на самом деле. Впрочем, он действительно выглядел моложе своих лет, никто бы не назвал Мстислава-Вспомощника стариком, ему было немного за шестьдесят.

- Хозяева лежат здесь… - ответил он с улыбкой.

Отец снял шапку, отряхнул сапоги друг о друга и прошел в дом, расстегивая полушубок.

- Здорово, сын.

- Здорово, бать. Ты б разделся, у нас жарко.

- Это я по привычке. К больному приходишь - сначала взглянуть, а уж потом…

- Да ты никак к больному приехал? А я думал…

- К больному, к больному, - отец кинул полушубок на стол. - Вчера мимо нас в Ладогу ехал один мой товарищ, он и рассказал, что ты сверху упал и сильно обжегся, а тебя обвиняют в смерти ученика и тащат в суд.

- Быстро до вас наши слухи доходят, - усмехнулся Млад.

- Это из-за войны. Сейчас часто в Ладогу гонцы едут, каждый день почти. Один из них моим бывшим больным оказался. А у него в университете сын учится, и на твоем факультете. Так что ничего странного, что он ко мне заехал.

- И ты все бросил и помчался ко мне? - удивился Млад.

- Знаешь, Лютик… Неспокойно мне почему-то было. И без того неспокойно было, а после его рассказа я и вовсе голову потерял. До вечера промаялся, а потом плюнул, запряг сани и поехал. Маме я не сказал ничего.

- Да со мной все в порядке, бать. Здесь врачей - пруд пруди.

- Может быть. Но пока я тебя не посмотрю, в это не поверю. Врачи - врачами, а я волхв-целитель. Неужели собственного сына на ноги не поставлю? И выглядишь ты плохо. Болят ожоги-то?

- Болят. Говорят, долго еще болеть будут.

- Это мы поправим. Я и травы привез, и мази. Да и без них кое-что могу. Давай-ка размотаем тряпки-то…

Млад сморщился:

- Только что перевязывали, двух часов не прошло. Давай лучше попьем чайку. Расскажешь мне, как вы живете.

- Нет уж, - отец улыбнулся, - это ты мне расскажешь, как такое с тобой случилось. И после того, как я сам тебя перевяжу. И не хнычь.

Отец разматывал повязки ловко и быстро, рука у него была твердая: он сорвал пропитанную мазью салфетку за две секунды, Млад даже не успел испугаться и опоздал закричать, но на глаза навернулись слезы и крупными частыми каплями потекли по щекам.

- Ничего, ничего… - кивнул отец, хлопая его по коленке, - так лучше. Я знаю.

Он долго разглядывал мокрый ожог с лопнувшими волдырями, пожимал плечами и даже пригибался, почти вплотную поднося больную руку к носу. Как вдруг лицо его изменилось. Он нагнулся и поднял желтую от сукровицы салфетку, которую до этого отбросил на пол. Смотрел на нее, нюхал, скреб пальцем, а потом спросил, коротко и зло:

- Кто тебя перевязывает?

- Дана… - недоуменно и обиженно ответил Млад.

- Дана? - брови отца поползли вверх. - Ты же говорил что-то про врачей?

- Ну да… они тоже иногда приходят. Но Дана перевязывает меня три раза в день… Чтоб легче было. От мази всегда легче.

- Еще бы… - проворчал отец и встал, осторожно положив руку Млада на приготовленное полотенце. - И кто же дал ей эту мазь?

- Ты так говоришь, будто она мажет мне ожоги ядом.

- Не ядом, Лютик… Не ядом… Так где у вас эта мазь?

- Где-то в сенях, на полке. В черном туеске.