Бедный Павел (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич Страница 36

Румянцев орал долго и громко, когда я привёл всё-таки свой обоз. Да, я помог ему победить, но мог и пострадать в битве, и не факт, что мама бы ему это простила. Так что меня отправили к Вейсману, пусть, дескать, мой дружок сам со мной разбирается. Правда, представили на дорожку к нововведённому в Империи ордену Святого Георгия 4 степени. Потёмкин же был отправлен ко двору с представлением и реляцией о победе.

Главная армия встала по реке Рымник[101]. Турки перебросили в Варну бо́льшую часть оставшихся войск для остановки возможного наступления Румянцева, а в это время Долгоруков атаковал Крым.

Катастрофа в Крыму для турок была полной. У татар как раз началась натуральная гражданская война, вызванная нашими агентами, турецкие крепости были очень слабы, а послать туда дополнительные войска турки уже не могли — все были в Варне. Так что, наша армия захватила Перекоп и вторглась на полуостров, имея в авангарде калмыцкую орду.

Калмыки почему-то решили, что земли, которые были им мною обещаны — это просторы крымского ханства, и устроили здесь форменную резню. Они самозабвенно гоняли татар, уничтожая всё их мужское население. У нашего командования вначале были другие заботы, надо было захватить все ключевые города полуострова. Поэтому особого внимания на калмыцкие зверства не обращали.

Но потом, в сообщениях начали отмечать, что татарские и ногайские семьи прибиваются к русским войскам. А когда в сентябре наши начали частичный отвод войск с территории захваченного ханства на зимние квартиры, то татарские мурзы на коленях стали просить Долгорукова оставить больше гарнизонов. Они указали, что только наши войска могут защитить остаток татарского народа от жестоких калмыков. Крымчаки почувствовали себя в том положении, в котором века жили русские.

Вот тогда Долгоруков и начал разбираться в случившемся. А когда о результатах действий калмыков узнала Императрица, то разразилась буря. Мама уже рассматривала кочевников Таврических степей в качестве своих будущих подданных, а здесь выяснилось, что их-то почти не осталось — жалкие остатки правящей верхушки и небольшая часть женщин и детей уцелели, спрятавшись в городах, под защитой наших гарнизонов, а основная масса мужчин и подростков погибла в борьбе с калмыками.

Слишком уж татары мнили о себе и своей непобедимости, поэтому своевременно сдаться нашим войскам не успели. Вместе с ними исчезли и старики, частично перебитые нашими безжалостными иррегулярами, а в основной массе просто умершими от голода без продовольствия и заботы своих семей. За такую промашку Долгоруков не получил ожидаемый им чин фельдмаршала, что его крайне расстроило. А нам пришлось срочно выкупать у калмыков пленных женщин и детей, хотя бы для их спасения.

Сами калмыки тоже жестоко пострадали от своей чрезмерной лихости — татары с ногаями отбивались со всей возможной решимостью, понимая, что защищают свои семьи. Фактически мы лишились калмыцкой орды, как реальной силы, на длительный срок, но зато они обогатились трофеями сверх всяких ожиданий, да ещё и на пленных неплохо заработали.

Это примирило калмыков с тем, что Крымские степи вовсе не стали местом их кочевий. Да и осталось их довольно мало — старых земель теперь им хватало за глаза. А их новое богатство позже сыграло с ними злую шутку.

С Вейсманом мне было весело, он гонял солдат, как сидоровых коз, тренируя их, дисциплинируя и натаскивая на бой. Таких масштабов тренировок я у армии Румянцева не видел и был реально восхищен. Причём солдаты Вейсмана просто боготворили, он любил своих солдат и берёг их. Небоевые потери в его частях всегда были ниже, чем у соседей, да и боевые были существенно ниже.

Вейсман был из прибалтийских немцев, но служака до мозга костей, прошедший массу сражений, но ещё не сделавший большой карьеры. Умный и честный он стал мне очень близок. Отто знал, что я его прикрою от Румянцева, а я понимал, что именно Вейсман и есть будущее нашей армии. Забавно, но полком в его армии командовал хорошо известный мне в будущем Суворов, тот самый! И Суворов считал себя учеником Вейсмана и смотрел ему в рот.

Задачи нам были поставлены — сидеть и не высовываться, все крупные действия должны были начаться только в следующем году. Я пребывал в Кишинёве и скучал. Переписывался с Мамой, Разумовским, Паниным, Дидро, своей командой и Маврокордатами. Я скучал по Марии. Очень скучал. Прошло менее трёх недель, с тех пор как я видел её последний раз, но сердце рвалось к ней в Яссы. М-да, влюбился…

Мои ребята притащили мне Лейбовича, как заказывал. Причём буквально притащили, в мешке. Перепуганного, ничего не понимающего. Мешок развязали и бросили посредине кабинета. Из него медленно вылез упитанный, далеко не старый мужчина, со слегка восточным и очень симпатичным, пропорциональным лицом.

— Вы Симон Лейбович? — не давая ему прийти в себя, по-немецки начал я.

— Да, Ваше Сиятельство! — испуганно кося глазами на стоявших в углах кабинета гайдуков, заговорил тот, не понимая, к кому он попал.

— Ваше Высочество! — с раздражением заявил Гришка, стоявший за моей спиной.

— О! Я виноват, Ваше Императорское Высочество! — ну, что же, он точно не дурак, хотя опознать единственное бородатое Высочество в Европе было не очень сложно, но вот знать об этом факте могли ещё не многие.

— Рассказывайте, Симон! У Вас же нет вопроса, что я хочу от Вас услышать? — я подпустил в голос насмешливого презрения.

— Конечно, Ваше Императорское Высочество! У нас случился весьма досадный конфликт вокруг заработков, я виноват! Не губите!

— Симон, давайте, определимся, в какой реке вы предпочитаете быть утопленным? В Быке, или, может, Днестре? Или Вам милее Прут? Извините, но вы всё-таки еврей и находитесь здесь инкогнито, так что даже повесить мне будет невместно… — мой гость дико завращал глазами на гайдуков, дружно выдвинувшихся из тени.

— Ваше Высочество, не надо! Я всё расскажу, всё! — он был напуган и готов к разговору.

— Кому Вы платили?

— Генерал-Кригскомиссару Глебову! — ага, он подтверждал мои догадки — как забавно, на самый верх, значит.

— Иван! — сидевший в углу Титов радостно кивнул мне. Значит, после разговора голубь отправится в Петербург.

— Как давно?

— Больше двух лет. — а вот это мы не дораскопали. Значит, он стоял и за предыдущими поставщиками.

— Почему качество продовольствия так упало?

— Господин генерал потребовал значительно бо́льшую долю.

— Как он получает деньги?

— Их возит специальный человек в Петербург каждые полгода.

— Кто этот человек?

— Мой сын, Аарон.

— Когда будет следующий визит?

— Через два месяца. — надо же он даже не обмолвился, что я ему бизнес-то проредил…

— Что вы ещё поставляете в армию?

— Продовольствие, упряжь, повозки и так по мелочи, но, конечно, не сюда…

Ладно, с этим разберёмся потом, а Симончика надо разговаривать дальше. Талант он был явный. Незаконнорождённый сын крупного еврейского проповедника Якоба Франка был унижаем всеми. Даже его собственный отец не мог явно помогать Симону, ибо это испортило бы репутацию уважаемого лидера крупной еврейской общины. А так, еврей без отца не пользовался поддержкой общины и презирался поляками. Тем не менее он так пробился. И сына своего мне сдал не задумываясь.

Я-то что хотел, узнал — теперь пусть уж его Иван допрашивает, если что ему подскажут, чем интересоваться. За стенкой сидел и всё слушал Василий Довбыш, один из раненых офицеров, переведённых в ревизоры-интенданты. Мне кажется, что парень нашёл своё настоящее место именно на этой работе — он определял воров за несколько минут изучения бумаг, разбирался в хищениях, будто сам их и задумывал.

Вот Василия я двину на руководство ревизионной службы, только пусть заматереет немного. Этот сирота из бедных малороссийских дворян попал в инженерный корпус радением своего дяди, одного из секретарей Синода. Учился Василий хорошо, и вышло из него то, что я и ожидал — верный и умный слуга государства.