Владимир Свержин - Трехглавый орел Страница 37

– Граф Калиостро, – как-то испуганно произнесла Элизабет Чедлэй. – Я не думала, что он поедет за мной.

Завидев нас, идущих по дороге, великий магистр распахнул дверцу кареты и соскочил на землю с истинно неаполитанской живостью.

– Миледи, – раздраженно начал он, едва раскланявшись со мной, – с вашей стороны было весьма неосмотрительно отправляться в путь без охраны. Здешние дороги небезопасны. С вашего позволения, я буду счастлив сопроводить вас обратно в Петербург.

Не дожидаясь ответа, он бросился к нам, буквально оттесняя меня от леди Чедлэй, спеша помочь ей забраться в карету.

– Да, милорд Вальдар, – Калиостро повернулся ко мне, едва моя спутница оказалась в карете, одаривая меня улыбкой в тридцать два карата, – я еще не поблагодарил вас за ту неоценимую помощь, которую вы оказали в спасении моего имущества. Не окажись вы рядом... Кстати, что привело вас в мой флигель?

– Искал средство от головной боли, – буркнул я.

– Средство от головной боли? Ну конечно... А не знаете ли вы, что искали у меня грабители?

Роль простака пока что меня вполне устраивала. Конечно же, грабители искали во флигеле нечто ценное, вряд ли бы они пришли туда в поисках смысла жизни. А вот что для них было ценно – это другое дело. Я пожал плечами, словно пытаясь вспомнить список похищенных вещей.

– М-м... Золотая табакерка с изумрудами, пара бонбоньерок, серебряный ножичек для резки бумаг... Да, вот еще! Инкрустированный ларец из черного дерева.

Калиостро побледнел:

– Вы точно видели, что они брали ларец?

– Абсолютно точно.

– Вместе с бумагами?

Вернее было бы сказать, что коварные похитители собирались стащить бумаги без ларца, обратно в ларец я сложил их собственноручно, но это были детали, посвящать в которые столь занятого человека мне показалось неуместным. Великий магистр грязно выругался себе под нос на звучном неаполитанском диалекте. Похоже, грамотность жуликов его решительно не устраивала.

– Еще раз благодарю вас, – кивнул он и, заскочив в карету герцогини, сделал знак отправляться.

Я стоял на дороге и смотрел вслед удаляющимся экипажам. Ярдов через сто карета Бетси остановилась, она вышла и, подойдя к дереву, свешивающему свои ветви прямо на дорогу, отломала одну из них. Экипажи вновь тронулись и исчезли вдали, лишь ветер пробежался по листве, как пианист по клавишам, и стих, оставляя после себя дурманящий запах липы.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Если женщина не сдается, она побеждает, если сдается, диктует условия победителю.

Кареты исчезли вдали, а я стоял, глядя вслед, понимая, что теряю что-то очень важное, теряю, быть может, безвозвратно. Граф Калиостро, которого язык не поворачивался назвать злым гением, все еще был у меня перед глазами. Мне никак не удавалось понять, что в действительности представляет собой этот человек. Я был благодарен ему и за себя, и за Баренса и потому не мог держать на него зла, но в то же время чувствовал, да нет, знал, что их отношения с Бетси Чедлэй окутывает жуткая тайна, что он имеет какую то странную, загадочную власть над ней и в той игре, которую ведет великий магистр, жизнь девушки, да и любая другая жизнь, значит что-то лишь в том случае, если может быть использована для достижения ему одному ведомых целей. Я не сомневался, что Бетси Чедлэй не та, за кого себя выдает, я не сомневался, что стараниями графа она и сама не в силах вспомнить, кем была на самом деле. Я был уверен, что вся эта комбинация с ее омоложением и дальнейшим прибытием в Россию была только ходом для того, чтобы поближе подобраться к Екатерине. Псевдо-Фике, обнаруженная мной во флигеле Калиостро, не оставляла сомнений в том, какая участь ожидала государыню, доверься она россказням о возврате юности и подпусти к себе хитроумного итальянца на расстояние прямой слышимости. Но что нужно было этому человеку? Власть над Россией? богатство? Вряд ли. Ведь не стала же девушка, занявшая место герцогини Кингстон, холодной и расчетливой авантюристкой, какой мне описывал ее лорд Баренс. Смогла бы бедная горничная из Митавы убедительно подменить государыню? Ни за что бы не смогла. Значит, конечная цель была где-то глубже. Но где? Власть как таковая не слишком интересовала непоседливого маэстро тайных знаний, она была очень обременительна для него. Деньги? Тоже не похоже. После ряда удачных авантюр он ничуть не нуждался в средствах, к тому же авторитет, которым пользовался Калиостро в масонских кругах, предоставлял ему практически неограниченный кредит. Тогда что же? Ответа не было. Пыль уже улеглась, а я все смотрел на дорогу в ожидании чуда.

– Ваша милость, вы уже на ногах? – Редферн, чисто выбритый, как подобает образцовому слуге, стоял возле меня в ожидании распоряжений. Увлеченный своими мыслями, я не заметил, как он подошел. – Прикажете нести умывание? – спросил он. – Вода уже нагрета.

– Да, – вздохнул я. – Гусары поднялись?

– Поднялись, ваша милость. Через час можем выступать. – Он чуть помедлил, собираясь возвращаться на постоялый двор. – Их светлость уехали?

Я молча кивнул.

– Больше не серчают?

Я невольно усмехнулся. Если бы все было так просто!

– Ну, вот и славно, – улыбнулся в ответ Редферн. – Знать, Лада все сладила.

– Пошли в дом, Питер. – Я похлопал по плечу верного камердинера. – Действительно, пора умываться, завтракать и отправляться в путь. Он у нас еще ой какой неблизкий.

Когда мы выехали с постоялого двора, солнце еще едва виднелось над верхушками деревьев. Голубое, без единого облачка небо обещало жаркий полдень, и нам следовало поспешить, чтобы пройти побольше до наступления полуденного зноя. Тем более что расстояния, казавшиеся вполне заурядными для коренного жителя Российской империи, мне, выросшему в стране, которую за неделю можно проехать из конца в конец, казались настолько нереально огромными, что невольно думалось о нескончаемости нашей экспедиции, о долгих месяцах, которые придется провести в дороге. Мы шли короткой рысью, чтобы не утомлять коней понапрасну, и я, отключившись от меланхоличного созерцания окрестных пейзажей, вновь и вновь возвращался к событиям последних дней, стараясь найти их внутреннюю логику.

– Вальдар, – произнес скакавший рядом штаб-ротмистр Ислентьев.

Я очнулся от своих мыслей и обернулся к нему:

– Да, слушаю тебя.

– Все не решаюсь у тебя попросить. – Никита замялся.

– О чем же?

– Ну, понимаешь, мы довольно долго будем в пути. – Он запнулся, явно все еще не решаясь изложить свою просьбу, и потому начиная издалека. – На привалах все равно нечего делать, мы бы могли... Если тебе, конечно, не трудно...

– Никита, да о чем ты, в самом деле?

– Я хотел бы брать у тебя уроки фехтования, – собравшись с духом, выдохнул Ислентьев.

– Хорошо, – пожал плечами я. – И это все?

– Да, – обрадованно кивнул мой приятель. – Ты не представляешь, как меня обяжешь. Сам ведь наверняка знаешь, у полковых наставников многому не научишься, а там, куда мы едем, без этих умений можно сразу в гроб ложиться.

Я не стал расстраивать своего соратника известием о том, что там, куда мы едем, укладывают в гроб и с этим умением, тем более работа учителя фехтования была мне куда ближе, чем та роль, которую теперь приходилось исполнять. Да и форму надо поддерживать, и на привалах действительно чем-то заниматься – в общем, со всех сторон удачное предложение. Я повернулся к Ислентьеву:

– По рукам. Но у меня к тебе встречная просьба. Я тебе фехтование, а ты мне русский язык.

– По рукам, – улыбнулся тот.

– Кстати, – оглянулся я, уже окончательно выведенный из своих раздумий. – А куда подевался наш бравый поручик?

– Ржевский, что ли? Да вон он, сзади у повозки рассказывает жене твоего камердинера, как вместе с Румянцевым гнал турок аж до самого Константинополя.

Я недовольно поморщился. Черт возьми, гусарские заезды в сторону «наследницы престола» никак не входили в мои планы. Некухарское происхождение мадам Орловой было настолько явственно, что ставило под угрозу всю операцию по ликвидации последствий моей собственной благородной глупости.

– Тебе что-нибудь известно об этом поручике?

– О да! В легкой кавалерии его знает каждый. Смельчак, рубака, за Кагул был награжден, да креста не получил: дуэлировал с румянцевским адъютантом. Вместе с Суворовым ходил на Туртукай и опять наградой обойден, но тут уже из-за какой-то амурной истории.

– Понятно, – вздохнул я. Плакала моя легенда, рыдала Ниагарским водопадом. – Зови-ка сюда этого храбреца, нечего ему честной женщине кружить голову.

Ислентьев подал знак поручику приблизиться, и тот, явно извинившись, дал шпоры коню. Я тяжело вздохнул – это был недобрый знак. Даже если сам Ржевский еще не понял, что его собеседница не та, за кого себя выдает, в душе он уже сознает ее ровней себе.

– Господа, не правда ли, чудная погода! – – Поручик явно был в отменном настроении, отчего, казалось, усы у него топорщились с особым шиком и султан на кивере торчал навстречу небесам незыблемым символом мужественности. – Я вот помню, стояли мы в Бессарабии в одном селении, там у местного помещика была дочь... Точнее, у него было две дочери, но за второй волочился мой друг корнет Азаров.